Беда - Гэри Шмидт

Полицейский опустил стекло и высунулся из окна.

Генри смотрел, как Чэй делает над собой неимоверное усилие, берется за ручку и тоже опускает стекло.

– У вас все в порядке, ребята? – спросил полицейский.

Чэй кивнул.

– Ответь ему, – шепнул Генри.

Чэй снова кивнул.

– Заблудились, что ли?

Чэй помотал головой.

– Погодите минутку, – сказал полицейский. Он поднял стекло, подогнал машину к бордюру и вылез. Генри видел, что Чэя охватил ужас: теперь пот катился по его лицу градом.

Полицейский подошел к пикапу сзади и записал его номер.

Казалось, Чэй сейчас потеряет сознание.

Генри открыл дверцу и выпрыгнул из кабины.

– Вообще-то мы и правда заблудились, – сказал он. – Были на Коммершл, в «Чаудер-хаусе», а оттуда свернули налево, чтобы выехать обратно на шоссе.

– Это была ваша первая ошибка, – сказал полицейский. – Могли бы и в воду свалиться. Надо было сделать правый поворот. Тогда вам осталось бы только свернуть налево на первом светофоре и ехать дальше по указателям до самой Девяносто пятой. Если теперь вон там свернете, попадете на улицу с односторонним движением, и она выведет вас обратно. – Он махнул рукой.

– Понятно, – сказал Генри. – Улица с односторонним движением.

Полицейский подошел к Чэю и наклонился к окну.

– С тобой все нормально, сынок? – спросил он.

Чэй кивнул.

– Я гляжу, ты такой же разговорчивый, как статуя Свободы, а?

Чэй покачал головой.

Полицейский явно о чем-то задумался. Возможно, о том, не сказать ли: «Дайте-ка я взгляну на ваши права», – но в этот момент Чернуха решила, что ей хочется выяснить, чем он пахнет. Она просунула голову мимо Чэя в окошко и понюхала.

Полицейский почесал ее за ушами, что страшно ей понравилось, и она сообщила об этом, одновременно издав все звуки, какими только может собака выразить свое умиротворение.

И этого оказалось достаточно.

– Вы точно поняли, как добраться до Девяносто пятой? – спросил полицейский.

Генри залез обратно в кабину.

– Да-да, поняли. Спасибо, – сказал он.

– А ты понял? – спросил полицейский Чэя.

Чэй кивнул.

Полицейский отправился к своей машине, а Чэй развернул пикап и покатил к улице с односторонним движением. Через десять минут они снова ехали по Девяносто пятой автостраде на север, и чем больше они удалялись от города, тем ярче становились звезды.

– Так и остался я без коктейля, – сказал Санборн.

14.

Они ехали дальше в темноте. За ними следили все звезды вселенной.

– Умеешь ты общаться с полицией, – сказал Санборн.

Чэй глянул в зеркальце и перестроился на другую полосу.

– Кивать, мотать головой, молчать – это, конечно, не вызывает никаких подозрений.

– От полицейских только и жди беды, – сказал Чэй.

– Именно поэтому им надо отвечать, да повежливее, – объяснил Санборн. – Иначе и в Америке до беды недалеко.

У Чэя вырвался тихий смешок.

– И какая же беда грозит от полиции жителю Блайтбери-на-море?

– Ну, не знаю. Дадут штрафную квитанцию.

Чэй рассмеялся погромче – и это был нерадостный смех.

– Квитанцию! А может, они прикуют твоего отца к плугу и заставят пахать, как вола? А если он упадет, будут пинать его до тех пор, пока он не перестанет шевелиться?

– У нас тут не Камбоджа, – сказал Санборн.

Чэй покачал головой.

– Тебя никогда не брали под арест люди, которые выглядят не так, как ты.

Генри смотрел за окно, во тьму. Он представил себе своего отца, прикованного к плугу, – как он бороздит поле, а неподалеку в теньке сидят солдаты. И поспешно выбросил эту картину из головы.

Они свернули на шоссе номер один. На указателе значилось «Прибрежный маршрут» – стало быть, эта дорога вела на север. Они миновали Брансуик, попетляли по берегу реки Андроскоггин, проехали Бат и пересекли реку Кеннебек, затем после голых скал и темных сувенирных магазинчиков для туристов добрались до уютного Уискассета, а затем, оставив позади его мерцающие огоньки, выехали на длинный низкий мост. Они не разговаривали. За них говорил ровный шорох шин. И они могли бы ехать так вечно, если бы Генри не заметил, что Чэй клюет носом, а еще ему очень не понравилось, что пикап понемножку ведет к боковому ограждению – за которым не было ничего, кроме темноты. И воды.

Генри посмотрел на Санборна и обнаружил, что он спит. Опять.

Чернуха завозилась у него на коленях. Она растопырила уши, и весь ее вид говорил, что она старается быть воспитанной, но если Генри не примет соответствующих мер, причем как можно быстрее, то она не ручается, что им удастся избежать весьма неприятных последствий.

– Надо сделать остановку, – сказал Генри Чэю.

Чэй покосился в темную ночь за окном.

– Где? – спросил он.

– Все равно где, лишь бы поскорей.

Но прежде чем им попалось подходящее место, они услышали, как далеко позади воет сирена. Оба разом оглянулись. Генри увидел в густой черноте красно-белые огоньки – они мигали и быстро приближались. Эти цвета были ему хорошо знакомы.

Чэй прибавил скорости.

– Придется остановиться, – сказал Генри.

Чэй как будто не слышал его.

– Это не поможет, – сказал Генри. – Если они захотят нас остановить, они нас остановят. Так что тормози. Может, мы им и не нужны.

Чэй отпустил педаль газа. Шум мотора изменился, и через минуту его поглотил нарастающий вой – он все нарастал и приближался, и вдруг этот вой и красно-белое миганье поравнялись с ними и пронеслись мимо их едва ползущего пикапа. Генри успел заметить, как полицейский на переднем сиденье окинул их взглядом. А потом патрульный автомобиль промчался дальше, и вой сирены сразу стал ниже и тише.

Чэй не увеличивал скорость, пока красно-белые огни не исчезли за поворотом впереди.

Чернуха заскулила.

– Все-таки надо сделать остановку, – сказал Генри.

– Твой друг вообще когда-нибудь просыпается? – спросил Чэй.

Генри не ответил. Он почесал Чернуху за ушами. Она восприняла это как разрешение заскулить погромче и воспользовалась им, чтобы Генри и Чэй поняли, насколько настоятельна ее потребность.

Вскоре дорога стала у́же – она превратилась в двухполосную, и кроме полицейских, которые их обогнали, на север больше никто не ехал. Они проезжали мимо сбившихся в кучки домиков, и ферм, и магазинов, где торговали подержанными вещами и бог знает чем еще, – все они стояли темные и запертые. Иногда на встречной полосе вспыхивали фары машин, едущих на юг, но и те попадались все реже и реже, а потом исчезли совсем. Они словно остались одни на всей планете.

– Здесь, – сказал Генри. – Тормози.

– На кладбище? – спросил Чэй.

– А почему бы нет?

– Ты хочешь выгулять ее на кладбище?

– Нет, ты остановишься рядом с кладбищем, и я переведу ее через дорогу.

Чэй свернул на обочину и остановился. Его фары осветили низкую каменную стену, отгораживающую шоссе от могил, чтобы их обитатели спали спокойно. Все это не интересовало Чернуху, у которой имелись более насущные нужды. Генри взял ее за ошейник, прицепил к нему поводок, они вместе вылезли из кабины, и Чернуха потащила его через дорогу в какие-то темные сосны. Они были старые – Генри понял это по толщине хвои под ногами. Его сразу окутал густой сосновый аромат. Чернуха кружилась и тянула, пока не нашла правильное место – на что ей не потребовалось много времени.

Чернуха не спешила возвращаться обратно. Она явно засиделась в пикапе, и Генри решил, что у нее есть право слегка размяться. И он позволил ей таскать себя среди сосен, хотя его то и дело хлестали по щекам маленькие острые прутики и два раза он наткнулся коленями на большие ветки. Однако Чернуха обнаружила в этом лесу чрезвычайно много любопытного, и Генри терпел, пока не учуял нечто, мучительно напоминающее скунса. Тогда он намотал конец поводка на руку и двинулся сквозь сосны обратно к сияющим фарам. Прежде чем они выбрались из леса, он еще трижды получил острыми прутиками по лицу.

Сняв с Чернухи поводок, он запихнул ее в кабину, где она немедленно забралась на Санборна. Тот даже не шелохнулся. Потом Генри тоже залез внутрь.

– Готово, – сказал он Чэю.

Но Чэй не откликнулся. Он сидел, закинув назад голову и открыв рот. И спал так же крепко, как Санборн.

Генри посмотрел, как Чернуха топчется по Санборну, готовясь улечься. Потом зевнул, потянулся к панели и выключил фары и зажигание. Все звуки смолкли. Чэй не пошевелился. Генри спрятал кисти рук между ногами, чтобы не мерзли, и закрыл глаза.

Сон его был неглубоким.

Он просыпался каждый раз, когда Чернуха вставала, пристраивалась на Санборне поудобнее и засыпала опять.

Просыпался, когда Санборн начинал храпеть – что случалось не раз и не два.

Трижды просыпался от стонов Чэя.

Резко просыпался, когда ему снились сны – но что именно ему снилось, не помнил.

И окончательно проснулся с первыми лучами рассвета.

Чэя в кабине не было.