Комендантский час - Владимир Николаевич Конюхов

class="p1">— Желаю тебе, мама, такого здоровья, чтобы бегала ты до ста лет.

Михаил сузил в усмешке глаза:

— Дожить, может, и доживет, а бегать вряд ли сможет.

У Анатолия Степановича в прямом смысле слова кусок застрял в горле.

— Кк-а-к не смо-о-жет?

— А это пусть уж она тебе сама разъяснит.

Анатолий Степанович внимательно посмотрел на мать.

— Что стряслось?

— Стряслось давно, а припекло прошлым месяцем, — хмуро заметил Михаил.

— Ну говори, — пытал Анатолий Степанович мать.

Настасья Меркуловна поднесла ладошку ко рту.

— Ноги, сына, у меня не ходють.

— Как так?

Мать повела глазами на старшего сына…

— Язык не поворачивается у ей такое сказать, да куда ж денешься, коль случилось. — Михаил расстегнул и снова застегнул верхнюю пуговицу на рубахе, что всегда делал в большом волнении. — Отнялись.

Анатолий Степанович недоумевающе уставился на мать, медленно скосил глаза вниз. Из-под широкой и длинной материнской юбки выглядывали ступни ног, обутые в мягкие войлочные чувяки.

— Э-э, — поспешил он придать беседе веселый оборот. — Не волнуйся, мать. Разотру я тебе их спиртом, как молодайка носиться будешь. Испытанное средство.

Тяжеловатая шутка Анатолия Степановича не возымела действия. Настасья Меркуловна натянуто улыбнулась, а Михаил сердито засопел, снова стал теребить пуговицу.

— Как мертвому припарки, так ей твоя растирка. Совсем не то у матери, об чем ты думаешь. Я с врачами толковал, возил её туда. — Михаил назвал ближайший город. — Сказали, не поддается болесть лечению. Возраст…

— Я к этому и веду, — подхватил Анатолий Степанович. — Обыкновенное возрастное явление. У пожилого человека подобная патология происходит нередко. И она порой принимает затяжной характер.

Анатолий Степанович изъяснялся витиевато и нудно.

Мать во время его длинной, изобилующей медицинскими терминами речи безмолвствовала, а Михаил напряженно слушал, пытаясь что-нибудь понять.

— Оно, может, и так, — задумчиво промолвил он, когда Анатолий Степанович умолк, — но матери от того не легче.

Он уселся поудобнее и, помолчав, заговорил:

— Мы, собственно, вот зачем тебя позвали. Что мать, почитай, без ног, то полбеды еще. Мне не трудно прийти и подсобить по хозяйству. И жена стряпала ей не раз, подстирывала какую мелочь. Да вся беда, что моя Валюха сама слегла, и я на той неделе отвез ее в область. Болесть у нее тоже тяжелая. Короче, мне надо находиться при ей. Я тута через одного шофера уже договорился насчет квартиры. И правление пошло мне навстречу, не воспрепятствует, чтобы я был подле жены. Но загвоздка, Толя, сам понимаешь, в чем. — Михаил без конца вертел пуговицу, ронял глухие слова. — Мать не на кого оставить. А без помощи — она не жилец. Вот мы и порешили. Лучше всего будет, если ты ее возьмешь к себе. Квартира у тебя справная, просторная, живности никакой нет. Не одни вы с женой, а когда и дети приглядят за ей. Все же бабка она им. Поживет у тебя зиму, весну, а летом видно будет. — Он оставил пуговицу в покое, доверительно улыбнулся. — А соседи здеся за курями присмотрят. Надо будет вам, бери, сколько хошь. И на мясо курочек, и яичек. Всё лучше, чем на базаре втридорога.

Анатолий Степанович, вначале слушавший брата невнимательно, по мере того, как говорил Михаил, все больше настораживался.

«Вот оно что, — дошло до него с некоторым опозданием. — Потому Михаил сам на стол собирал, а мать сидит, словно привязанная. Ах, незадача. Действительно положение».

Мать и брат смотрели на него.

— Ты твердо решила, мама?

Настасья Меркуловна поднесла ладошку ко рту, но не успела сказать.

— Решай не решай, выхода нет, — вмешался Михаил. — Ты лучше сам скажи, что решил.

— А я что, я… — запнулся Анатолий Степанович.

Он опустил голову, не зная, что ответить. «Зачем спрашивать, если без меня всё решили? Как будто это так просто — взять и привезти мать к себе».

Он представил, как входит, да что там входит — вносит на руках мать в квартиру. Остолбеневшая Антонина, не очень жалующая свекровь и на расстоянии, всплескивает руками, удивленно округляет накрашенные глаза. Ясно, цветами она мать не осыплет. Тем более, если с ней заранее не согласовали.

— Подумать надо. Да и посоветоваться не мешает. Ты же знаешь, Михаил, у меня семья.

— К матери обращайся, — угрюмо буркнул Михаил. — Не я, она без ног осталась.

— Ну, знаешь, — рассердился Анатолий Степанович, — мы, кажется, с тобой по отношению к матери в одинаковом положении. Однако я тебя ни в чем не упрекаю и не апеллирую к ней.

— Чего мелешь? — повысил голос и Михаил. — Отказываешься брать, так и говори. Не здорово удивишь этим. Я как чувствовал.

Анатолий Степанович вышел из себя:

— Нет, вы подумайте только! Без меня меня женили и еще в чем-то пытаются обвинить.

Братья стали ругаться.

Настасья Меркуловна сидела, не проронив ни слова, и они не сразу обратили внимание, что она плачет.

— Не надо, мама, — кинулся к ней первым Михаил. — Успокойся.

— Будет, будет вам ссориться. Не дело энто, чтобы родным-то братьям из-за меня вражду чинить. Охолоньте. Как судьбе угодно, так оно и выйдет. Одно прошу, — задержала мать взгляд на Анатолии. — Если помру на стороне, предайте земле здеся. И чтобы люди пришли в хату проститься со мною. И на помин моей души не поскупитесь. — И оглядела обоих сынов. — Вся моя и просьба.

Братья подавленно молчали.

А Настасья Меркуловна по-прежнему беззвучно плакала, орошая слезами концы старенького платка.

…Потом, когда по просьбе Настасьи Меркуловны Михаил уложил ее на тахту — вспомнила-таки мать прихоть младшенького, уступила ему кровать, братья, ни к чему не притрагиваясь, молча сидели за столом.

Анатолий Степанович недоумевал, чего ждет Михаил, и красноречиво поглядывал на часы. Но потом вспомнил, что Михаил остался один в своем доме и спешить ему некуда. Анатолий Степанович вдруг ясно представил мать, одну, беспомощную, покинутую всеми в пустой, холодной хате, и сердце его болезненно сжалось. Надо было что-то предпринимать, как-то выходить из положения. Но как?

— Послушай, Миша, — нарушил он тишину. — Ты все варианты предусмотрел?

Вихрастая голова Михаила слегка дернулась.

— А чего?

— Я на тот случай, если мать пробудет у меня до лета и Антонина начнет…

— Чегой-то вдруг до лета? — насторожился Михаил.

— Ты же сам говорил. Пока до лета, а там придумаем что-нибудь, — замялся Анатолий Степанович. — Я своим так и передам. — Он сделал слабую попытку смягчить разговор. — Знаешь ведь… Как начнет Тонька грызть…

— Я тебя знаю, а не Тоньку, — выдавил Михаил.

Анатолий Степанович сразу сник.

— Не надо обострять разговор, — невнятно попросил он.

Михаил наконец удостоил брата взглядом исподлобья.

— Ишь ты. От матери отказывается и хочет, чтобы без обострений.

Оправдываться