Самый скандальный развод - Анна Богданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Угу, – напряженно промычала я.
– И заглушку, и задвижку закрой, а то все тепло выдует – только дрова зря изведешь!
И тут я поняла Лялю и ее приятелей: гораздо проще развести костер посреди комнаты, нежели топить такую затейливую печку, где от какой-то задвижки зависит, где ты будешь утром – на этом свете или окажешься в мире ином.
Я нацарапала плакатик «И заглушку, и задвижку закрой после протопки, а то околеешь!» и, подумав, рядом с заглушкой прицепила клочок бумаги, что это именно «заглушка», а не что иное, у задвижки – «задвижка», у лунки для золы – «поддувало», на кочерге закрепила скотчем надпись, гласившую о том, что это кочерга.
Взгляд мамин поначалу выражал недоумение, потом смятение и беспокойство, но в конце концов она не выдержала и высказалась:
– Ну и тупица же ты! Еще наклей табличку на дверь, что это дверь, а окно – это окно! Пошли, научу, как баню топить. – И я засеменила за ней по временной деревянной дорожке. – Здесь, слава богу, нет никаких задвижек! – облегченно сказала она, войдя в прохладное, темное подобие городской ванны. – Труба выходит напрямую. Так что если день ветреный, мыться не советую – весь дым будет задувать обратно.
– Никогда не думала, что мы топим «баньку по-черному», – ляпнула я на свою голову.
– Ты хоть раз в жизни мылась в «баньке по-черному»? – оскорбилась мама и прочитала лекцию, куда класть дрова, как поддать пару и т.д. и т.п., после чего баню я решила не топить вовсе, а отыскать все кипятильники, что были в доме, гаражах, мастерской и греть воду с их помощью. – Ладно, пошли суп гороховый есть, благо у нас плита газовая, – проговорила моя родительница, и я снова засеменила за ней хвостом по временной деревянной тропинке.
Вечер прошел относительно спокойно, если не считать песен местного «баяна», которому еще сутки оставалось резать правду-матку о местном населении.
Свет сегодня так и не дали.
Ночью мне снились кошмары. Будто хочу растопить я печку, вот уж и дров наложила по всем правилам, а рядом стоит баба Шура и говорит:
– Кто ж печь дровами-то топит?! Бензином нужно!
Я выгребаю все дрова и вместо них ставлю малюсенькую канистру с бензином. Пламя мгновенно охватывает кухню, а бабка Шура смеется, как в жизни – выставив свой единственный передний зуб, колышется всем телом, но на лице нет даже и тени улыбки.
Я начинаю задыхаться и вспоминаю, что забыла открыть задвижку с заглушкой.
– Ну что ты кричишь-то, словно тебя убивают! – прорезался голос из яви в сон.
– Угорела! Угорела! Задыхаюсь! Отхожу! – кричала я, находясь на грани действительности и ирреальности. – Угорела все-таки!
– Как не угореть! – наконец я узнала мамин голос. – Три тарелки горохового супа навернуть! Шутка ли! – Она настежь распахнула форточку, а я перевернулась на другой бок и снова провалилась в небытие. Что мне снилось потом, я не помню.
Утром мы решили съездить в райцентр на подаренном Николаем Ивановичем «жигуленке» по случаю получения супругой водительских прав. Поездка эта вызывала у меня некоторые опасения – мама давно не садилась за руль, но утешила меня тем, что до райцентра ехать-то всего ничего – двадцать километров. К тому же я не могла отказаться от сего мероприятия, потому что ужасно соскучилась по Власу и хотела в наш медовый месяц хотя бы поговорить с ним по телефону.
Только сегодня я сумела понять его благородный поступок – согласиться на мое проживание вдали от дома. Таких отзывчивых людей я еще не встречала в своей жизни! Он смог поставить себя на место моей мамы, проникнуться ее горем... А я вела себя, как самая последняя эгоистка, выступая в роли жертвы перед членами содружества. Одним словом, любовь моя к законному супругу разгоралась не по дням, а по часам и, естественно, несмотря на возможную опасность поездки на «раздолбанной шестерке» с мамой, которая слишком любит быструю езду, отказаться от разговора с милым сердцу человеком я никак не могла. И, видимо, это прекрасное высокое чувство хранило и защищало нас с мамашей всю дорогу – мы благополучно добрались до телеграфа (если не считать разбитой фары при неудачной парковке).
– Власик! Власик! Привет! Как ты там, радость моя, свет очей моих?! – кричала я через пять минут, стоя в тесной будке. Сама не ожидала, что способна на такие слова – надо же «радость», «свет очей»! Поразительно, что делает разлука с людьми.
– Родная моя! Как ты там? Я весь измучился! Ночи не сплю, все думаю, а вдруг тебя там кто-то обижает? Сердце мое неспокойно! Ой, неспокойно! – горячо воскликнул он. – И деревня-то какая-то дикая, люди, мягко говоря, странные, а мобильные телефоны не работают! Просто Бермудский треугольник какой-то!
– Власик! Сокол мой ясный! Супруг мой ненаглядный, излюбленный! Друг мой ситный! Как же я скучаю без тебя! – Что ж со мной творится? И откуда слова-то эти берутся?! – Никто меня тут не обижает, рыцарь мой доблестный! А деревня самая что ни на есть обычная и люди как люди – везде такие. Не терзай свое сердце чуткое понапрасну, не томи свою душу ранимую бесплодно!
– Маш, что с тобой? – вдруг серьезно спросил он, и все слова, будь то «ясный сокол», «рыцарь доблестный» или «супруг излюбленный», вылетели разом из моей головы на волю, что теперь уж не поймать.
– Соскучилась, – промычала я и добавила: – Просто.
– Машенька, я выезжаю немедленно! Я жить без тебя не могу! Работа мне не в радость; купил тут новые хамеропсы – четыре штуки, тоже что-то не греет! Все свободное время провожу в кабинете, разглядываю загнутые тобой странички книг...
– Влас! Нельзя жертвовать работой ради приезда в это захолустье, – рассудительно сказала я. – Что это за импульсивность такая? «Выезжаю! Немедленно!» – передразнила я его. – На тебя это совсем не похоже.
– Я голову потерял от любви!
– Как прошла встреча с Ильей Андреевичем? – спросила я, зная, что только вопрос о необыкновенном старшем его коллеге, жизнь которого сопоставима лишь «с судном посреди морей, гонимом отовсюду вероломными ветрами», может отвлечь Власа от опрометчивой идеи немедленно выехать в Буреломы.
– Очень хорошо! – оживился он. – Илья Андреевич спрашивал о тебе, передал огромный привет и все твердил: «Какая у тебя жена! Прелестница, волшебница, чаровница! Скинуть бы годков десять, так точно отбил бы ее у тебя!» Забавный, премилый человек, – умиленно проговорил Влас и настырно добавил: – А приеду я все-таки пораньше. Чего выходных ждать?! Буду у вас послезавтра, – успел сказать он, и нас разъединили.
Пока я ворковала с Власом, родительница моя тоже с кем-то щебетала. Я просунула голову в дверь ее кабинки и услышала следующее: