Журнал «Вокруг Света» №12 за 1977 год - Вокруг Света

...На следующее утро после раннего завтрака все палатки, кроме одной, где лежали я, Ваксдаль и Келлер, были убраны, и Кирре со своими людьми и первыми санями, нагруженными китовым мясом, выступил в поход. Одного матроса нам оставили в помощь. Немного отлежавшись, мы должны были отправиться за всеми.

Путь назад, на восток, по старым следам был, казалось, бесконечным. За первые три дня мы сделали всего лишь восемь миль. На четвертый день мы оправились настолько, что смогли догнать Кирре. Обильная, регулярная еда быстро помогла мне восстановить силы, оставалась только боль в ступнях и в боку.

Над горизонтом медленно вырастала цепь айсбергов. Я с ужасом думал, как сообщить Хоу о смерти Герды. Возможно, это уже сделал Эйде, но доктору все же лучше услышать подробности лично от меня.

Бредя по льду, я отчетливо представлял себе лицо Хоу. Теперь ему оставалось только пить. Пьянство в конце концов доконает его, а мне так не хотелось, чтобы он опустился.

Наконец мы увидели свой айсберг. Его вершина, уже не скрытая облаками, возвышалась, как церковный шпиль. Я посмотрел в бинокль, взятый у Кирре, и различил уступ, на котором следовало быть нашему лагерю. Возможно, мы были слишком далеко, но сердце сжалось: я не увидел никаких признаков жизни. На следующий день, 9 апреля, мы увидели движущиеся нам навстречу фигуры.

«Боже! Это возвращается Эйде. Их нет никого в живых», — мелькнула мысль. О Хоу я уже не думал. Я думал о Джуди, и сердце сжималось.

...Нас встречало человек шесть, и первым, кого я узнал, был Эйде. Я был уверен, что из наших никого уже нет в живых.

Капитан радостно улыбался и хлопал меня по плечу. Потом вытащил кого-то вперед — и в следующий момент в моих объятиях смеялась и плакала... Джуди.

И когда я наконец взглянул на нее, то увидел, что она здорова и выглядит неплохо.

— Я думала, что никогда больше не увижу тебя, — сквозь слезы радости проговорила она. — А тут вдруг появляется капитан Эйде и сообщает, что ты жив. О, Дункан, мне не хотелось жить без тебя!

Я крепко прижимал ее к себе.

— А как остальные? С ними все в порядке?

— Да, да, с ними все в порядке. Кроме Уолтера.

— Уолтера? Что ты этим хочешь сказать?

— Прошло два дня, как вы ушли, — помрачнев, ответила Джуди, — всего каких-то два дня — и на льду вокруг нашего айсберга появилось множество пингвинов. Наверное, мигрировали. Мы набили их за один день сотни две, а то и больше, за другой тоже. Теперь еды у нас было вдоволь. Мы вам сигналили, но вы ничего не замечали. Тогда вслед за вами отправился Уолтер — ночью, никому ничего не сказав. Мы утром видели, как он шел по вашим следам. Эйде говорит, что он вас так и не нашел?

— Нет.

Я был избавлен от печальной миссии. Хоу погиб, и мне не нужно было рассказывать ему о Герде.

— Здесь, милях в пяти от нас, открытое море, — продолжала Джуди.

Я все думал о Хоу, и поэтому до меня не сразу дошел смысл сказанного.

— Мы дрейфуем на север, лед ломается, и если поможет шторм, айсберг сможет прорваться через пак за каких-нибудь несколько дней.

Я повернулся к Эйде.

— Это правда? Неужели есть надежда, что айсберг вырвется?

— Не только надежда, — ответил Эйде. — Уверенность. Не пройдет и недели, как мы сможем спустить на воду шлюпки.

— А что потом? — спросил я.

— Потом мы разделимся. У нас четыре шлюпки. Четыре шанса найти помощь. Остальные должны остаться на айсберге. Уж одна-то из шлюпок дойдет наверняка.

Я повернулся и посмотрел на айсберг. Он выглядел довольно надежным, но кто знает, как он поведет себя в открытом море.

Приближалась зима. Начнется шторм за штормом. Есть ли шансы дойти на шлюпках? Эта мысль заставила меня содрогнуться. Я снова подумал о только что проделанном мной пути — о его бесполезности. Мы отправились в безумной надежде вернуться назад с продуктами, а прошло всего лишь два дня после нашего ухода, и на айсберге стало много мяса. Смерть Герды и Хоу была бессмысленной: все равно бы Эйде соединился с нами. Но тогда мы этого не знали. Как и теперь не знаем, заметит ли нас спасательное судно, если мы останемся на айсберге. И это незнание вынуждает нас предпринять последнюю попытку к спасению: пуститься в утлых шлюпках в плавание и добраться до острова Южная Георгия.

Я обнял Джуди за плечи и прижал к себе.

— Дай бог, чтобы судьба снова не сыграла с нами злую шутку.

Она быстро взглянула на меня, и я понял, что говорю вслух.

— Ты ведь думаешь, о Герде?

Я кивнул.

— Она была чудесным человеком. Но знаешь, без отца ей бы не было счастья. Уолтер не смог бы полностью заменить его.

Джуди посмотрела на меня и улыбнулась.

— Мне кажется, теперь у нас все складывается к лучшему.

Мы повернулись лицом к громадному ледяному замку. За льдом виднелись черные облака, какие бывают только над открытым морем. А дальше — Южная Георгия. Кто-то запел. Это была норвежская песня, и в ней говорилось о возвращении домой. Мгновение — и ее подхватили остальные, сани скользили под хор мужских голосов. И песня эта выражала надежду на скорую встречу с родным домом. В ушах у меня звучали слова Джуди:

— Мне кажется, теперь у нас все складывается к лучшему.

Сокращенный перевод с английского В. Калинкина

Очень симпатичный птерозавр

Место и время, когда я увидел первого в своей жизни пеликана, можно определить весьма точно. Это было в детстве при посещении зоопарка. Грустная и нелепая, как мне тогда представилось, птица шлепала враскачку вдоль берега водоема, сильно напоминая походкой моряка, только что сошедшего с вернувшегося в порт судна. Порой птица расправляла огромные крылья и, тяжело набирая скорость, пыталась взлететь — примерно так же, видимо, пробовали подниматься в воздух ранние неуклюжие самолеты «тяжелее воздуха» на заре воздухоплавания. Птицу роднило с «этажерками» многое: например, не верилось, что у бедняги тоже что-то получится.

...Недалеко от берега по воде плавали еще несколько пеликанов: неуклюжесть их куда-то пропала. Птицы держались с изрядной грациозностью и, сытые, были исполнены величественной лени и неги. Изредка они раздували свои знаменитые мешки. Наверное, у пеликанов имелись для этого веские скрытые причины, но публика с убеждением полагала, что делалось это ради нее: какой, скажите на милость, толк от пеликана, если даже мешка не видно? В мешке — вся экзотика...

Парящий пеликан — зрелище особого рода, доступное далеко не каждому: селится эта птица подальше от людей в жарких и теплых краях, на берегах морей и озер. И уж никакому случайному наблюдателю не придет в голову назвать ее «нелепой». Скорее — грозной... Скорее — гордой... Скорее — «функционально совершенной». Приглядимся: длинный хищный клюв, распластанные мощные крылья, вытянутая гибкая шея, зоркие глаза. Добавим еще, что питается пеликан исключительно рыбой, бросаясь на нее с лету. Какая возникает картина? Да это же... вымерший давным-давно птерозавр! Только следует признать, что наш «птерозавр» весьма симпатичный: никаких устрашающих зубов, никаких цепких когтей, ни каких перепончатых крыльев, наоборот, тело покрыто благородным оперением, а окраска его... Впрочем, к окраске мы еще вернемся.

Встречаются пеликаны — кстати, одни из самых больших летающих птиц на Земле — во всех частях света, исключая Антарктиду. Был бы теплый климат, да водная гладь, да рыбы побольше, а уж пеликан не заставит себя ждать. Восемь видов «птерозавров» отряда веслоногих живут на нашей планете. Мы же остановимся на двух — на коричневом пеликане, который интересен главным образом тем, что местом жительства выбрал океанические заливы, и для контраста — на белом — обитателе пресноводных озер.

Что же такое пеликан? Странная постановка вопроса, не правда ли? Из любой энциклопедии можно узнать, что пеликан — это не пресмыкающееся и не насекомое, а птица, как уже сказано, из отряда веслоногих, питающаяся рыбой, хорошо плавающая, но не способная нырять, обладающая объемистым глоточным мешком... Стоп, для начала, пожалуй, достаточно.

Разберемся прежде всего с мешком. Именно это чашеобразное в растянутом виде приспособление и дало пеликану имя. Чаша по-гречески «пелекс». Конечно, для характеристики птицы можно было бы воспользоваться иными отличительными деталями — например, выразительным клювом или уникальными рыболовными способностями, но кто-то и когда-то в тумане древнегреческих времен остановился все-таки на «чаше». А уж от «пелекса» до «пеликана» совсем близко.

Мешком своим пеликан орудует, как сачком, когда охотится за рыбой. В глубину раздутый «сачок» достигает 30—40 сантиметров, а вмещает до десяти литров воды — целое ведро! Но охотничьими функциями предназначение мешка не исчерпывается. Вибрируя особыми связками своей, «кошелки», пеликан, если ему жарко, заставляет язык мелко трепетать, что вызывает интенсивное испарение на внутренних стенках мешка, а это для охлаждения клюва энергетически более выгодно, чем учащенное дыхание. Что-то роднит здесь пеликана с далеко не родственной ему собакой, которая в жару тоже вовсю «работает» языком, охлаждая пасть. Наконец, не последнюю роль играет глоточный мешок в семейной жизни. Вернувшись домой после долгого отсутствия, отец пеликаньего семейства раздувает свое великолепное украшение и торжественно покачивает им из стороны в сторону: «Смотрите, это я, ваш папа, я совсем не изменился, даже стал еще краше, чем прежде». После такого нехитрого представления даже самая строгая мама-пеликан размякнет, перестанет дуться и радостно встретит супруга.