Мужчина на всю жизнь - Герд Фукс

Он взял еще чехол для удилища, садок для мелкой рыбешки и только тогда поспешил домой.

— Можно мне тоже потрогать? — сказала Мириам.

Сначала покрутить катушку. Она так красиво трещит. Потом подержать все вместе. Обеими руками. И помахать. Как кнутом. Хайнц Маттек смеялся. Как сумасшедший. Он потянул на себя леску, позволил схватившей блесну рыбе снова отплыть в сторону, потом еще раз подсек добычу. У них на крючке была крупная рыбина. Щука. Старая, хитрющая разбойница. Это было серьезное сражение. И все же в конце концов она шлепнулась в воду у их ног, блеснув на солнце белым брюхом. Мириам подхватила ее в подсачек.

Еще ни разу в жизни он не ходил на рыбалку.

Он стал часто проводить время у Мириам и ее бабушки. Муж старухи умер три года назад, и теперь она наслаждалась счастьем наконец-то побыть одной, хоть напоследок. С Мириам она обращалась почти как с младшей сестрой. Время от времени, когда Мириам боялась взобраться на стул, потому что там сидел черт или привидение, старуха вручала ей ложку:

— Дай ему как следует.

Беседуя со своим мишкой, Мириам сама же и отвечала за него. Ратц весьма критически отзывался о полиции, об их домохозяине ("Его зовут Руперт, и он держит нас в дерьме"), о финансовом управлении, о фрау Залат, сотруднице отдела социальной помощи, об универсальном магазине "Карштадт". Иной раз Мириам обеими ногами наступала Ратцу на живот, и тогда он становился, в зависимости от настроения хозяйки, то бургомистром Вайдеманом, то Францем Йозефом Штраусом, то пронырой Шмидхеном.

О своих собственных детях — их было четверо — старуха держалась невысокого мнения.

— Все они не многого стоят. Гнут спину в три погибели, лживые и трусливые. От страха каждые полчаса бегают в сортир.

Разве что о своей младшей она отзывалась чуть теплее, о той, что моталась повсюду вместе с владельцем качелей.

— "Американских гор"! — кричала Мириам.

— Качелей! — кричала в ответ старуха. — И хватит об этом. Из нее по крайней мере мог бы выйти толк.

— А ты старая, у тебя голова не держится! — кричала в ответ Мириам.

Чуть ли не с первого дня старуха начала говорить Хайнцу Маттеку "ты". Ловко задавая ему вопросы, она быстренько выведала, что с ним приключилось. Впрочем, он и не сопротивлялся ее любопытству. Он уже примирился с этим.

Однажды она привела его в свою спальню. От изумления у Хайнца Маттека перехватило дыхание.

— Для сумасшедшего дома я стара, — сказала она, — и отказать от квартиры мне уже никто не вправе. А что еще может со мной стрястись?

На комоде, на ночных столиках, на полках — всюду флаконы с духами, серебряные туалетные зеркальца в самой изысканной оправе, дорогое мыло, тушь для ресниц, лак для ногтей, тени для век, одеколон. Самые лучшие махровые простыни, лосьоны после бритья, серебряные мыльницы, футляры для губной помады, душистая соль для ванны, кремы — здесь не было флакона, который стоил бы меньше сотни марок.

Она ходила только в самые дорогие парфюмерные магазины, заказывая, к полному восторгу продавщиц, такие немыслимые вещи, как ядровое мыло или "кукидент".

"Гивенши", "Герлен", "Диор" — старуха знала в этом толк.

— Хочешь понюхать?

Она сняла огромную, искусно сделанную хрустальную пробку с гигантского флакона. Темно-коричневая жидкость внутри казалась каким-то чужеродным шарообразным телом. Еще она протянула ему крохотный флакон с духами янтарного цвета.

— Нужно чуть-чуть капнуть на кожу.

Она нагрузила его стопкой нежнейших махровых простынь. А сверху положила флакон лосьона после бритья и два куска мыла, один светло-зеленый, другой темно-коричневый. У нее были зеленые глаза, испещренные темными точечками.

— Ну до чего же вы трусливые псы, — сказала она как-то. — И что вы только с собой делаете.

На заводе Хайнц Маттек теперь ничем особенным не выделялся, разве что молчаливостью. Тем больше удивились все, когда однажды он тоже нечто произнес, да еще в тот момент, когда вокруг пересказывали непристойные анекдоты. У многих в рабочих шкафах или где-нибудь в углу на рабочем месте висели картинки с голыми девушками, и некоторые из них были довольно-таки впечатляющими. Они все вместе возвращались с обеда, и речь уже в который раз зашла о том, когда, где и каким способом этим заниматься лучше всего. И тут Хайнц Маттек изрек, что лучше всего, это когда ты уже вообще не в состоянии различить, где находишься.

На мгновение они запнулись, потом расхохотались, но и тогда еще он не был уверен, что его шутку оценили. Конни хлопнул его по спине.

— Ну вот, он понемногу снова приходит в себя.

Он пихнул Конни в грудь.

— Что же, прикажешь мне лизать вам всем пятки? — проревел Хайнц Маттек. Он был и впрямь очень зол.

— Конечно, — вскричал Конни смеясь и с силой толкнул его в ответ. Он упал на Юргена, тот проорал "пятки лизать" и толкнул его к Вернеру, а тот толкнул его к Пабло.

— Пятки лизать, пятки лизать! — кричали они.

— Что здесь происходит? — спросил Каммерер, мастер.

— Идиот набитый, — сказал Хайнц Конни, когда Каммерер уже не мог его услышать, и помчался прочь. Конни и остальные бросились за ним. Загнали его на склад материалов, на одну из трехъярусных полок, на самый верх.

— Прекратите сейчас же, — заорал Каммерер.

Возвращаясь однажды вечером домой, он чуть было не налетел на подростка. Парень остановился как вкопанный.

— Привет, — сказал он и надел мотоциклетный шлем. — Теперь вы меня узнаете?

— А, это ты, — сказал Хайнц Маттек.

Оба были смущены.

— У меня приятель здесь живет, — сказал Счастливчик.

— Я тоже здесь живу, — сказал Хайнц Маттек.

— Вот как, — сказал Счастливчик.

— Знаешь что, — вдруг быстро произнес Хайнц Маттек. — Ты не прокатишь меня на своем "судзуки"? Только пару кругов.

— Прямо сейчас?

И они с грохотом рванули вперед, вверх по Кегельхофштрассе, да так, что у Хайнца затряслись поджилки, потом, резко затормозив ("Держись крепче!" — крикнул Счастливчик), они в изящном вираже свернули на Фриккештрассе, домчались до угла, понеслись по Локштедтскому шоссе, пулей проскочили отлогий участок дороги до перекрестка, вырулили влево к Тарпенбеку, а затем Счастливчик, свернув возле железнодорожного моста, полетел прямо к аэропорту, а Хайнц Маттек только выкрикивал навстречу ветру "здорово", "сдохнуть можно", "жуть" или же, крепко уцепившись за Счастливчика, просто издавал дикие вопли.

Когда полчаса спустя они снова затормозили у подъезда на Кегельхофштрассе и Хайнц Маттек сошел с мотоцикла, ноги у него дрожали. Вот это да.

— А теперь пойдем пропустим по одной.

Счастливчик снял шлем.

— Не могу. У меня свидание с твоей дочкой.

— Ну, в таком случае… — сказал Хайнц Маттек и запнулся.

— Да я ничего никому не скажу, — заверил Счастливчик.

В воскресенье он отправился на рыбалку. Он приобрел уже все необходимые снасти, разрешение на ловлю рыбы и даже почитал кое-какую литературу. Но, очутившись наконец у воды, никак не мог решиться распаковать свои сокровища. Просто стоял и смотрел на озеро. То самое озеро, возле которого он однажды еще учеником провел в палатке весь отпуск. Двадцать лет назад. Там, где был палаточный городок, теперь снова расстилался луг. Но вид на озеро остался прежним. Хайнц обнаружил, что эта картина все двадцать лет хранилась в его памяти.

В те времена он собирался в ближайший отпуск двинуть автостопом в Париж. Или в Лапландию. Закончив учение, он намеревался уехать в Англию, или на какую-нибудь стройку в Нью-Йорк, или податься куда-нибудь в Индию монтажником. Может, какое-то время поработать на железной дороге в Австралии. Выращивать виноград в Бургундии, грузить ящики с апельсинами в Марселе. А после мечты приводили его в Бостон, где он работал помощником стюарда. Он шел на запад через Аппалачи, потом на север, в Канаду. Бурил нефтяные скважины на Аляске, ловил тунца вблизи Огненной Земли.

Ночью подморозило. Высокая желтая трава стояла в инее, сухая и ломкая от холода. Затерянное среди лесов озеро отражало бледное небо, — небо, которое не менялось.

Он заехал к отцу. Все мы живем как в оковах, размышлял он, поднимаясь по лестнице. Мы скованы той единственной способностью, тем навыком, который нам дозволили приобрести. Он не видел своего старика почти год.

Когда дверь открылась, он бросил взгляд на отца и сразу понял, что тот долго не протянет. Никогда прежде не видел он, чтобы у человека столь внезапно иссякали все жизненные силы. Судя по всему, это случилось совсем недавно: кожа на лице старика казалась тонкой — почти как у женщины.

Старик обрадовался и мелкими шажками, на негнущихся ногах проковылял к креслу. Хотел пододвинуть Хайнцу стул, но сын его опередил.

Еду он получал из передвижной столовой, принадлежащей благотворительной рабочей организации, раз или два в день к нему заглядывала соседка и раз в неделю приходила Марион. Хайнц Маттек ничего об этом не знал.