Мужчина на всю жизнь - Герд Фукс

Естественно, все руководящие посты были заняты мужчинами, и это обстоятельство не мало способствовало резкости производственных споров, подогревало их требования.

В ней и правда проснулось самосознание, она стала лучше понимать себя. Она проштудировала положение о правах и обязанностях предпринимателя и производственного совета. И сумела в нем разобраться. С помощью популярного комментария, но разобралась. Какова структура ее профсоюза? Что означает принцип единого профсоюза? По какому принципу строятся объединения предпринимателей? Что такое тарифные переговоры? Что такое борьба рабочих за свои права?

Марион обнаружила, что может положиться на свою голову.

Газету она читала теперь, начиная с первой полосы.

И все же она чувствовала себя одинокой. Хайнц явно не одобрял происходящего, не поддерживал ее. До сих пор она всегда воспринимала семью как целое, а себя как ее часть. Сама по себе она была не так уж и важна. И Хайнц сам по себе был не так уж важен. Каждый сам по себе был не так уж важен. Оттого-то, например, и сексуальные проблемы не были столь уж важны. Удовлетворение приносило только целое — семья. Семья как некий самостоятельный мир, маленький мир внутри большого.

Материалы профсоюзной учебы она читала, когда его не было дома, или же прятала их в иллюстрированном журнале. В конце концов она стала читать в открытую, но к тому времени он уже не спрашивал, что она читает. Догадывался, конечно, но тем более не спрашивал. А ей так хотелось, чтобы он спросил.

Теперь он почти не замечал ее. Зато она внимательно наблюдала за ним.

Он в своем темно-синем костюме.

Который ему чуть узковат в плечах.

В котором он держался прямее, чем в других своих костюмах.

Он не чувствовал, что она наблюдает за ним. Он примерял костюм. Как в нем ходить, как поворачиваться, как в нем держаться. Хотя она за ним наблюдала, он был один на один с собой. Сейчас она смотрела на него иначе, чем обычно. Не с тайным бессознательным обожанием, не с обожанием помимо своей воли, не возводя его на пьедестал, но трезвым критичным взглядом. И все же смысл этого взгляда стал ей вдруг совершенно ясен: она хотела быть с ним. Но для этого предстояло его завоевать.

И она преисполнилась решимости завоевать собственного мужа.

Весь тот вечер с Куртом и Ингой она пыталась обратить его внимание на себя. Она соглашалась с ним, она с ним спорила, она прижималась к нему так тесно, как только можно, — он ничего не замечал. Ей было плевать, что сначала Инга, а потом Курт все чаще с трудом сдерживали улыбку, что они тоже пытались помочь ей в ее усилиях. Временами это становилось даже неприлично, но он ничего не замечал.

Потому что все, о чем он говорил, была неправда. Чувство неполноценности, сомнения в себе — это правда, только не вся. Он ведь не в одночасье стал другим — запуганным, затравленным, слабеньким человечком. В своем рассказе он принижал себя нарочно, заставлял себя презирать, и ей это было больно. В действительности он не такой, и не таким она хотела его видеть. Разве их жизнь тогда складывалась сплошь из жалоб и ощущения собственной беспомощности? Ведь именно в то время у них кое на что открылись глаза, в том числе на таких вот людей, с бородками, демонстрирующими их прогрессивные убеждения. И они все-таки сумели тогда разобраться в том, как мало у них общего с такими вот "прогрессистами".

Но потом она поняла, что и это был всего-навсего ловкий трюк. Объявляя себя, безработного, невменяемым, он тем самым снимал с себя ответственность за все, что произошло в это время. Он мог спокойно признаваться в любых грехах, не делая, однако, никаких выводов. Потому что теперь все опять было хорошо. Все как прежде.

Возвращаясь домой, она в глубине души надеялась перед сном еще выпить с ним пива и выкурить по последней сигарете. Но когда вышла из ванной, он уже спал. Она даже заплакала от разочарования. Злыми слезами.

Она злилась, что он так скоро капитулировал и принял ее ультиматум. Злилась, что он и в самом деле работал по дому так, как она требовала: полторы смены. Ее раздражал этот идиотский передник — настоящий медведь, и с тряпкой на животе! В то же время она злилась и на себя самое. А чего, собственно, она хотела?

Когда в дверь позвонили, Хайнц драил ванну. Он выглянул в коридор.

— Это Ирена, — сказала она.

Он спрятал голову и закрыл за собой дверь.

Она провела Ирену в гостиную, затем отправилась к нему. Ванная была заперта.

— Открой, — сказала она.

— В сортире не дадут спокойно посидеть, — огрызнулся он.

Но все-таки открыл.

— Сними по крайней мере эту тряпку. — Она сорвала с него передник и повела в гостиную. — Нам надо с тобой поговорить… Садись, — сказала она и закрыла за ним дверь.

— В чем дело? — спросил он.

— Сейчас узнаешь, — сказала Ирена.

Но сначала он должен сесть.

— Тут пиво и водка, сигареты тоже есть. И, пожалуйста, не ори, помни: дети спят.

— Дело вот в чем, — сказала Ирена.

— Сперва, — сказал Хайнц Маттек, — условие было такое: или она продолжает работать, или мы разводимся. Ладно, работай, сказал я в конце концов. Но этого оказалось недостаточно. Я работаю две смены, объявила она, а ты одну. Хорошо, сказал я, каждый по полторы.

— Этого тоже недостаточно, — сказала Ирена.

От изумления он раскрыл рот.

— Твоя жена тебя любит.

Он рассмеялся.

— Ты простофиля! — крикнула Ирена.

— Сиди, не вставай.

И он узнал, что, оказывается, недостаточно примириться с тем, что жена растрачивает свои силы на распаковке товара. Узнал, что, оказывается, недостаточно примириться с отсутствием в этой квартире настоящей семейной жизни. Что недостаточно, оказывается, и того, что он способствует ей в этом и подогревает создавшуюся нетерпимую ситуацию. И уж совершенно недостаточно, что сам он при этом становится комической фигурой. Он должен, оказывается, еще и любить ее за это.

Но он не только узнал, что всего этого, оказывается, недостаточно, вдобавок это было еще и неправильно. Оказывается, он ведет себя как турецкий паша. Он, каждый вечер подвязывающий себе передник, оказывается, использует свою жену как прислугу. Он, уже много месяцев не спавший со своей женой, оказывается, использует ее как сексуальный объект.

— Что это за слова? Где ты только их набралась?

— Прекрати, Ирена, — сказала Марион.

— Не будь сентиментальной, — сказала Ирена. — Нужно высказать все разом.

И он узнал, что все, что он делал до сих пор, и то, как он это делал, было неверно. Узнал, что работа на складе для женщины единственная возможность возвыситься от состояния прислуги, или рабыни, до состояния человека. Узнал, что, к сожалению, еще далеко не всем женщинам дозволено распаковывать товары. И что вдобавок женщины, которые распаковывают товар, получают за свой труд меньше, чем мужчины, занятые той же работой. И чтобы изменить это положение, услышал он, нужно изменить и все остальное. Только в отдаленном будущем, когда он уже будет ходить с палочкой, когда он будет долгие годы на пенсии и на горизонте замаячит второй инфаркт, вот тогда, наверно, сложатся такие отношения между мужчиной и женщиной, которые женщину устроят. А пока, сказали ему, надо пытаться, чтобы сложились отношения, которые устроят ее хотя бы частично. И следовательно, мужчина должен включиться в борьбу за право женщины распаковывать товары. Только когда он начнет воспринимать эту проблему серьезно, он станет серьезно воспринимать и женщину вообще.

— Ну, в таком случае желаю вам приятно провести вечер, — сказал Хайнц Маттек. — Я пошел пить наше, мужское пиво.

Уже в дверях он сказал Ирене:

— Теперь понятно, почему от тебя муж сбежал.

Когда на другой день Марион вернулась домой, на вешалке ее ждал конверт с запиской:

"Я уехал. Буду звонить".

Хайнц Маттек представлял себе все это иначе. Еще вчера в гостиничном номере с двумя бутылками пива на ночном столике, созерцая большой потек на потолке, он переживал небывалый подъем, наслаждался богатством вдруг раскрывшихся перед ним возможностей. Но уже на следующий день — погруженный в свои мысли, он почти доехал до дома — он стоял перед табличкой с гостиничными расценками, что висела возле его двери, и размышлял, идти обедать или нет. Он испытывал волчий голод (на этот раз ему нечем было перекусить в перерыве), однако в конце концов все-таки решил отыскать супермаркет и там купить себе что-нибудь из еды. Украдкой прошмыгнув с пакетом мимо женщины-портье в свой номер, он начал торопливо есть прямо из бумаги. Потом пересчитал оставшиеся деньги.

Он занялся просмотром газетных объявлений о сдаче комнат. Поначалу он звонил. Но должно быть, что-то было не так в его голосе или в манере говорить, потому что все меблированные комнаты в тот же миг оказывались уже сданными. Насторожился он лишь после того, как однажды его спросили, чем он занимается, и только потом отказали. С этого момента он принялся ездить по адресам. Звонил. Приоткрытые двери, халаты, увядшие лица, в глазах ничего, кроме спеси. Холодные, злые глаза, мерившие его с головы до ног. Он явно не принадлежал к тому сорту людей, которым с готовностью сдают комнаты.