Избранные произведения - Жуакин Машадо де Ассиз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава LXXVII
СВИДАНИЕ
Она появилась, улыбающаяся и безмятежная. Время избавило ее от прежних страхов и угрызений совести. Она уже забыла о наших первых свиданиях в этом доме, когда я встречал ее, пристыженную и дрожащую, — и это было так сладостно! Она приезжала в карете, под густой вуалью, вся закутанная в какое-то подобие мантии, скрывавшей очертания ее фигуры. Я помню, как в первое наше свидание она опустилась на канапе, задохнувшись от стыда, вся розовая от смущения; она боялась поднять на меня глаза, — и, клянусь вам, никогда еще я не находил ее столь прекрасной, быть может, потому что никогда еще не чувствовал себя столь неотразимым.
Но теперь, как я уже сказал, все страхи и угрызения совести остались позади, наши свидания сделались почти узаконенными. Мы по-прежнему любили друг друга, но любовное пламя утратило неистовость первых дней и теперь озаряло нас, словно супружескую чету, мерным и тихим светом.
— Я очень на тебя сердита, — проговорила Виржилия, усаживаясь.
— За что?
— Отчего ты вчера не пришел, как обещал? Дамиан все время меня спрашивает, отчего ты не приходишь даже на чашку чая. Так почему же ты не пришел?
Я и в самом деле не сдержал данного мною обещания, но виновата в этом была Виржилия. Я ревновал ее. И моя ослепительная возлюбленная знала, что я ее ревную, но ей непременно нужно было, чтобы я сказал ей об этом сам, вслух или хотя бы на ушко. За два дня до этого, на балу у баронессы, Виржилия, уединившись у окна с каким-то франтом, выслушивала его любезности, а потом два раза подряд вальсировала с ним. И была так вызывающе весела! Так полна собою! И даже когда она заметила, как сдвинулись мои брови, образуя вопросительную и угрожающую складку, она не обнаружила ни малейших признаков испуга и не перестала веселиться, а, напротив, еще пуще принялась кокетничать со своим франтом. Потом как ни в чем не бывало она подошла ко мне, взяла меня под руку и увлекла в соседнюю, менее людную, гостиную и там начала говорить мне, как она устала, и болтать о всяких пустяках с видом наивной девочки, который она порой принимала, когда того требовали обстоятельства; я уже слушал ее молча, ничего не отвечая.
И сейчас мне тоже было трудно ответить на ее вопрос, но кончилось тем, что я открыл ей истинную причину своего отсутствия. Клянусь вечными звездами, я в жизни не видел таких изумленных глаз! Полуоткрытый рот, высоко поднятые брови — удивление столь явное, ощутимое, бросающееся в глаза — вот первое, что выразило лицо Виржилии в ответ на мои упреки. Потом она покачала головой и улыбнулась с такой нежностью и состраданием, что я вконец растерялся.
— Ах, какой ты!
И она скинула шляпку, оживленная, жизнерадостная, словно школьница, прибежавшая домой из школы, потом подошла к моему креслу и стала легонько постукивать меня пальчиком по голове, приговаривая:
— Вот тебе, вот тебе.
И мне ничего не оставалось делать, как только смеяться вместе с ней, обратив все в шутку. Было ясно, что она меня обманывает.
Глава LXXVIII
ГУБЕРНАТОРСКИЙ ПОСТ
Спустя несколько месяцев Лобо Невес, возвратившись однажды домой, объявил, что ему представляется возможность занять губернаторский пост в одном из штатов. Я взглянул на Виржилию: она побледнела. Муж, видя ее бледность, обратился к ней:
— Ты как будто не рада этому, Виржилия?
Она покачала головой и ответила:
— Да, это меня не слишком радует.
Больше в тот день о губернаторстве не было сказано ни слова; однако вечером Лобо Невес снова заговорил о своем намерении занять этот пост, и заговорил уже с большей настойчивостью. А дня через два он заявил жене, что его назначение — дело решенное. Виржилия не могла скрыть своего неудовольствия, но Лобо Невес стоял на своем: это необходимо по всякого рода политическим соображениям.
— Мне оказали доверие, и я не могу его обмануть; кроме того, это почетное и выгодное предложение, в нем наше будущее. Я обещаю тебе титул, моя любовь, и не баронессы, а маркизы… Ты скажешь, что я честолюбив? Возможно, но прошу тебя, не подрезай крылья моему честолюбию.
Виржилия в растерянности молчала. На следующее утро мы встретились с ней в нашем домике в Гамбоа. Она была грустна, и дона Пласида, которой Виржилия уже успела обо всем рассказать, утешала ее как могла. Я тоже был подавлен.
— Ты должен поехать с нами, — сказала мне Виржилия.
— Ты сошла с ума? Что за безрассудство!
— Но тогда…
— Нужно заставить его отказаться от этого намерения.
— Это невозможно.
— Он уже дал согласие?
— Похоже, что да.
Я встал и, кинув шляпу на кресло, принялся шагать по комнате, не зная, что делать. Размышлял я долго, но так ничего и не придумал. Тогда я подошел к сидящей неподвижно Виржилии и взял ее за руку; дона Пласида отвернулась к окну.
— В этой маленькой ручке для меня смысл всей моей жизни, но она — твоя, поступай, как велит тебе сердце.
Виржилия тяжело вздохнула. Я стоял возле нее, опершись о столик. Несколько минут протекло в молчании; было слышно только, как где-то лает собака да рокочет вдалеке морской прибой. Виржилия не шевелилась, я взглянул на нее. Ее остановившийся, потухший взор был прикован к полу, руки застыли на коленях, и судорожно переплетенные пальцы говорили о крайней степени отчаяния. При других обстоятельствах, будь отчаяние Виржилии вызвано иными причинами, я без промедления бросился бы к ее ногам, дабы утешить ее доводами рассудка и словами любви, но в нынешнем положении необходимо было, чтобы Виржилия наконец хоть что-то сделала ради нашей любви, хоть чем-то поступилась во имя ее и хоть однажды приняла решение за нас обоих. И мне следовало оставить ее, предоставить самой себе и уйти, что я и сделал.
— Я повторяю: наше счастье в твоих руках, — проговорил я и вышел.
Виржилия хотела удержать меня, но я уже был на улице. Здесь до меня донеслись ее рыдания, и, клянусь вам, я едва не воротился, чтобы унять их поцелуями, но превозмог себя и поскорее ушел прочь.
Глава LXXIX
КОМПРОМИСС
Я никогда бы не закончил, ежели захотел бы рассказать в подробностях, что я пережил в эти первые часы. Я то умирал от любви к Виржилии, то почти ненавидел ее; жалость, которую я испытывал при мысли о ее семейном счастье, сменялась другим чувством, эгоистическим, твердившим мне: «Полно, пусть она сама решит эту задачу, пусть ее любовь сделает выбор». Оба эти чувства были одинаково сильны во мне, они нападали друг на друга и оборонялись одновременно — со страстью, упорством, и ни одно из них не желало уступить другому. Порой совесть моя вонзала в меня свои зубы, и я обвинял себя в том, что пользуюсь слабостью любящей и грешной женщины, принуждая ее пожертвовать всем ради моей персоны, но когда я уже готов был уступить укорам совести, любовь вытесняла ее и вновь советовала мне подумать о своем собственном счастье; так я метался в нерешительности, горя желанием увидеть Виржилию и опасаясь, что свидание с нею вынудит меня разделить ответственность за принятое решение.
В конце концов жалость и себялюбие пошли на компромисс: я увижусь с Виржилией у нее дома, в присутствии ее мужа, — это избавит меня от необходимости каких бы то ни было объяснений до тех пор, пока сама Виржилия не решит нашу судьбу. Так я примирил бурлящие во мне противоречивые чувства. Теперь, описывая все это, я понимаю, что тогда обманывал сам себя: жалость моя была не чем иным, как проявлением эгоизма, и желание утешить Виржилию было внушено мне моей же собственной страстью.
Глава LXXX
В КАЧЕСТВЕ СЕКРЕТАРЯ
На следующий день вечером я, как и намеревался, был в доме Лобо Невеса. Виржилию я застал очень грустной, его, напротив, очень веселым. Но, клянусь, я видел, что на душе у нее становилось легче, когда мы встречались с ней взглядами, вопрошающими и нежными. Лобо Невес поверял мне свои планы относительно будущего губернаторства, рассказывал о тамошних трудностях, о своих намерениях и замыслах; он был так счастлив и полон надежд! Виржилия, присев к столу, делала вид, что читает, но часто взглядывала на меня тревожно и вопросительно.
— Досаднее всего, — вдруг сказал Лобо Невес, — что я до сих пор не подыскал себе секретаря.
— Вот как.
— Да, и вот мне пришла в голову одна мысль…
— Какая же?
— Мысль… Не хотели бы вы совершить путешествие на Север?
Я не знал, что сказать.
— У вас есть средства, и вы, разумеется, не нуждаетесь в скудном секретарском жалованье, но ежели вы хотите оказать мне услугу, поедемте со мной в качестве моего секретаря.
Все во мне содрогнулось, словно я увидел перед собой змею. Я вперил испытующий взгляд в лицо Лобо Невесу, стараясь уловить в нем хотя бы тень тайной мысли. Ни тени; он смотрел на меня открыто и прямо, с невозмутимым выражением; в его невозмутимости не заметно было ни малейшего принуждения — сплошное добродушие, политое соусом радости. Я перевел дух, не в силах взглянуть на Виржилию. Я чувствовал на себе ее взгляд, он молил меня согласиться — и я сказал: