Снег идет 100 лет… - Вячеслав Малежик

Сапрыкин снова стал официально безработным и брался за любое дело, которое удавалось разыскать. И если раньше работа спасала его во время турбуленции Большой Любви, то теперь Любовь спасала его во время лихорадки, обусловленной его профессиональными проблемами. Зорик, если у него все в порядке, мог месяцами сам не звонить мне, но если… Может, так и надо? Но хоть иногда, позвони, спроси «как дела?». Тогда это меня не задевало… Может, и у меня дел было побольше? Сейчас обижает, хотя помню, что на «обиженных воду возят». Короче, к Зорику снова пришла Большая Любовь.

– Приезжай. Я хочу тебя познакомить, – услышал я, сняв телефонную трубку.

– Ну, будет случай, и познакомимся. Что, я со всеми твоими бабами должен знакомиться, что ли?

– Не-е, на Музе я собрался жениться.

– Опять?

– Что значит – опять?

– А жениться обязательно?

– Ну как тебе сказать…

– Что-то мы одними вопросами разговариваем? – задал я еще один вопрос.

– Ну что, заскочишь? Посмотрим «Арсенал» у меня по телику…

– Хорошо, заскочу… Меня только имя ее пугает.

– Конечно, пугает… К тебе муза является по ночам, а у меня всегда будет под рукой.

– Понятно, ты еще хочешь и нашу музыкально-поэтическую территорию пометить.

– Не брюзжи, старый хрен!

– Переспать с музой, так об этом мечтает, поди, любая творческая личность… Слушай, а может, подыщем тебе девушку по имени Спарта? Со «Спартаком» не получилось…

– Чего ты гонишь, – начал раздражаться Зорик.

– Ну ладно, приеду… Буду водить дружбу с Музой, может, ко мне вдохновение почаще будет заскакивать в гости. Но ты уж тогда не ревнуй.

Я приехал к Зорику. Квартира его явно преобразилась, в ней чувствовалась женская рука. Муза была очень приятной молодой женщиной лет двадцати пяти. Миловидная, с некрупными (чтобы не сказать мелкими) чертами лица, с очень выразительными глазами, которые делали погоду в ее женской привлекательности. Невысокая, складненькая, ну, в общем, Муза… Явно не хватало лиры, но в этот период она обходилась половником и прочими кухонными прибамбасами. Они решили жениться. Зорик уже был представлен маме невесты, специально прилетевшей из Томска. Смысл речи Музы на нашем вечере-инаугурации был таков:

– Я не хочу работать. Работа по дому – это целая планета (так и сказала), и я хочу, чтобы у Зори (я не понял, это уменьшительно-ласкательное от Зорика или полное имя прозвища) был настоящий тыл.

– И в то время как Сапрыкин и его команда будут мужественно сражаться с немецко-фашистскими завоевателями, Музы в тылу врага…

– Друган, не гони, твой юмор иногда неуместен, – встрял Зорик.

– Ну почему же? Мне очень даже нравится такой стиль общения, – заступилась за меня Муза.

– Отольются кошке музины слезки, – сказал я, ударяя сам себя по рукам.

– Да уж, вы поосторожней, а то не видать вам вдохновения, – продолжила Муза.

– Зорик, это форменный шантаж. Наливай.

– Я-то налью… Но какова молодая?

– Слушай, а платье с фатой уже готово? – этак наивно спросил я.

– Нет, в этот раз мы без платьев и батюшек, скромно на трамвае в загс…

– И потом уже можно музицировать на законных основаниях? – спросил я.

– Желательно, если уж музицировать, – подхватила мою волну Муза, – то музицировать исключительно вдохновенно.

– Зорик, мне нравится чувство юмора у этой девушки.

– Эта девушка еще всем покажет, – гордо сказал Зорик.

– Какое место вы хотите, чтобы я показала? – кокетливо спросила Муза, в шутку схватившись за застежки на платье.

– Перебьется артист, – грозно молвил Сапрыкин.

– Да, я хотел напомнить, что после одиннадцати нежелательно громко музицировать, особенно если инструмент такой качественный. Собственно, мне уже пора, – вставая со стула, сказал я.

– Ну ты пошляк, – полусердито сказал Зорик, – но твоя мысль вполне здравая. Сегодня у нас концерт…

– И что в репертуаре? – встрял я.

– Классические произведения с расширенной каденцией, – откликнулась Муза.

– Вот, видно, что ты общаешься с людьми, близкими к культурному наследию, – сказал я, натягивая на себя пальто.

– Может быть, вы напишете нам что-нибудь свеженькое? – кокетливо спросила Муза.

– Обойдешься моим репертуаром… Ишь, барыня нашлась… – пробурчал снова «жених».

– Прикажите, мадам, это моя профессия, – сказал я, переступая порог.

– А моя – в пятак давать, если что! – молвил Зорик, протягивая руку.

VI

А вскоре, ну, как вскоре – через год, у них появился Витька.

– Это мы в честь победы его назвали, – сказал при встрече Зорик.

– Если в честь автомобиля, то Мерседес покруче было бы, – среагировал я.

И он был счастлив. Умирал от Музы, не отпускал со своих колен Витьку. А у того мячик стал любимой игрушкой. А Муза? А Муза привыкла к тому, что она жена известного человека, привыкла, что в гости заглядывают знаменитости, а телевизионщики интервью норовят снять в квартире (а потом за ними ползай и убирай по полдня). Привыкла – и заскучала. Она технично освободилась от персональной опеки Зорика и, как опытный плеймейкер (а это, кто не знает, своеобразный режиссер футбольного действа), рулила семейным процессом.

У Зорика карьера футбольного тренера явно не задавалась, и он встревал во всякие бизнес-проекты. Его с удовольствием звали в «свое» дело новоявленные бизнесмены, потому что он был узнаваем, мог открыть дверь любого кабинета и пролоббировать практически любой вопрос. Дружба с артистами дала очень важный опыт. Сапрыкин понимал, что появление в «ящике» и на радио – это часть профессии.

Как я уже говорил, по интенсивности телефонных звонков Зорика я мог точно определить, как ему живется в ту или иную минуту. Если звонил он мне часто, значит, времени свободного у него хватало. А Муза возложила на него обязанности няньки Витька. Зорик возил его на тренировку, в какие-то кружки, кормил и укладывал спать. Они сдружились, а их маменька вела светскую жизнь и загружала себя всякими шопингами, СПА и косметическими салонами.

– Я ее балую, – говорил Зорик. – Она же еще маленькая.

– Ну-ну…

VII

И решила Муза стать флористом… «Это так возвышенно, – говорила она. – Там я смогу проявить свое творческое начало. Ведь составлять букеты – это так поэтично». А Зорик был как кенгуру-мать, и сын все время сидел в его сумке.

– Ты знаешь, – как-то сказал я Зорику, – вы с Витьком на фотографиях в газетах похожи на Александра Григорьевича Лукашенко с сыном Колей. Тебе надо Витьке китель справить с карманами.

– Ты шутишь, а я с ним за время ее учебы так сблизился, что поверишь, я испытываю дискомфорт, когда его рядом нет.

– А она?

– Она?.. У нее кто-то из Голландии приезжает, какие-то луковки везет. Будет семинар по тюльпанам.

– После семинара совместного музицирования в программе нет? Ты интересовался?

– Если честно, нет, не интересовался. Знаешь, я так решил – если поймаю, убью, а так…

– А когда ты деньги зарабатываешь?

– Да по ночам… Отсматриваю НТВ+, и я в профессии… Мне кажется, она не добесилась, ей нужны все эти дискотеки и тусовки, а я со своей молодой женой… Работаю день и ночь, а сделать ей праздник нет сил. Да и желания, если честно, тоже.

– Знаешь, мил-человек, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

– Ладно… Вот сейчас Муза закончит свои курсы, надо будет где-то ей работать. Я себе всю голову сломал… Где? Ума не приложу…

– Вот бабы… Идут работать не чтобы вытащить семью из безденежья, а для того чтобы им было интересно и творчески жить. Правильно, ведь воспитывать детей, варить суп и стирать – это так однообразно…

– Не сыпь мне соль… – спел Зорик.

– Да я еще и не начинал, – ответил я.

– Ты удивишься, я часто вспоминаю Варю, ну, первую свою. При всех ее недостатках я себя с ней чувствовал очень комфортно. Было ощущение семьи, я видел в ней мать наших детей.

– Но лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал.

– Где-то я сделал ошибку… Сначала была Варвара, – сказал Сапрыкин, загибая палец.

– Симпатическая?..

– Ну да, вторая… Теперь Муза со своими цветами, – считал Зорик.

– Икебана, твою мать.

– Я решил, буду снимать ей цветочный киоск, пусть она там вяжет букеты. Может, еще и зарабатывать начнет… Да нет… Пусть по нулям пройдет, и хорошо.

– Правильно, а Витьку няньку, а пожрать в столовую депо № 15. Там очень хорош гуляш с макаронами, – ехидничал я.

– Ты плохого не посоветуешь, – дружелюбно ответил Сапрыкин. Он был все-таки удивительно теплый парень.

Однако карьера флориста у Музы не задалась. Цветы, связанные в различные букетные сочетания, не успевали продаваться. Они засыхали и осыпались, так и не попав в руки благодарного покупателя. И по нулям пройти не удавалось. По цветам был минус, аренда киоска – опять минус, а еще надо было с утра отвезти Музу на место дислокации, а вечером забрать и доставить к месту ночевки.