Тайны Кремля - Юрий Жуков

На постоянстве состава правительства СССР — вполне естественном, нормальном, рабочем его состоянии, от которого изрядно отвыкли за годы массовых репрессий, — благотворно отразилась та стабильность, которая установилась в высших эшелонах власти в целом. Но столь же важным фактором оказались и те далеко не ординарные для тех лет достоинства, которые отныне были присущи практически всем наркомам, получавшим назначение на столь высокий пост начиная с 1939 года. От старой формации руководителей — прежде всего партфункционеров, их отличало то, что они не только имели высшее образование, но даже успели поработать, несмотря на молодость, несколько лет по специальности на производстве, познавая его изнутри. Иными словами, начали действовать те самые критерии подбора кадров, которые восторжествовали на XVIII съезде ВКП(б). Подобный, сугубо деловой, даже прагматический подход и позволил добиться подлинного профессионализма СНК СССР. Уже к концу 1940 года именно такие наркомы и составляли подавляющее большинство — 31 из 47 его членов.

Тот же подход стал все увереннее утверждаться и при назначении председателей комитетов, начальников главных управлений и управлений при СНК СССР, которые хотя и возглавляли самостоятельные ведомства, однако по Конституции утверждались не ВС СССР, а СНК. Например, председателями комитета по делам искусств в 1939 году назначили литературоведа М. Б. Храпченко, по делам геологии — геолога И. И. Малышева, по делам высшей школы — химика С. В. Кафтанова, начальниками главного управления гидрометеослужбы — геофизика, директора Арктического института Е. К. Федорова, главного управления Северного морского пути — известнейшего полярника-хозяйственника И. С. Папанина, главного управления гражданского воздушного флота — летчика В. С. Молокова, Главнефтесбыта — замнаркома нефтяной промышленности Я. И. Донченко, Главлесосбыта — замнаркома лесной промышленности Е. И. Лопухова…

Отступления от таких правил случались все реже и реже, но всякий раз оказывались связанными с необходимостью сохранить для аппаратчиков, ничем не опорочивших себя, высокое, «номенклатурное» положение в бюрократической иерархии. Наиболее типичным случаем такого откровенного формального перемещения может служить утверждение И. Г. Большакова, десять лет проработавшего заместителем управляющего и управляющим делами СНК СССР, председателем комитета по делам кинематографии.

Резкий прыжок вчерашних инженеров, директоров заводов по ступеням иерархической лестницы давался им нелегко, не проходил бесследно. Порождал, прежде всего, тот самый особый стиль работы, который обычно приписывают лишь одним странностям Сталина, предпочитавшего трудиться преимущественно в вечерние и ночные часы. Порождал и тот сдвиг в психике, который неизбежно должен был возникнуть у человека, неожиданно для себя оказавшегося на вершине власти и сумевшего к тому же удержаться там. В единственных, действительно откровенных, в силу случайности избежавших цензуры и самоцензуры, мемуарах человека такого рода — наркома, а затем и министра ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова, так объясняется и оценка новой для выдвиженца ситуации, и постижение им новых для себя правил игры, приспособление к ним.

«Конечно, опыта и знаний было недостаточно, — вспоминал Кузнецов. — Пришлось компенсировать количеством рабочих часов… Убежденный сторонник последовательного продвижения по службе, я повышался чересчур быстро, перескакивая некоторые инстанции, и не выдерживал даже минимального положенного времени на некоторых должностях… Это, бесспорно, недостаток, который я сознавал, пытался компенсировать его подбором опытных людей в свои заместители и чаще советоваться с ними». Но тут же автор воспоминаний вынужден признать малоприятное: «Никогда нельзя полностью полагаться на помощников и доверяться им сверх меры. Нужно рассчитывать только на себя, иначе окажешься при определенных обстоятельствах в глупом положении».

А далее следуют слова, которые никогда ни один парт-функционер не позволил бы себе запечатлеть даже в не предназначенном чужому взгляду дневнике: «Кроме того, на высоком посту требуются не только знания и опыт, и умение, как говорят, держаться крепко за кресло, в котором сидишь». Итогом же чистосердечной самооценки Кузнецовым стало признание перемены характера, порожденной лишь тем, что ему удалось удержаться «в кресле» — «Если в первые месяцы новой службы в Москве я чувствовал, что преждевременно оказался в этом кресле, то постепенно уверовал, что справляюсь с работой на этом посту. Возможно, в этом есть доля преувеличения. Возможно, человек не всегда самокритично подходит к себе и склонен скорее переоценивать свои способности, чем недооценивать их»[121].

…Менее заметным, но столь же убедительным свидетельством кардинального перелома в кадровой политике оказалось положение, утвердившееся тогда же повсеместно, и на более низком, республиканском уровне. Но не в начале 1939 года, а гораздо раньше, еще в середине 1938 года, одновременно с проведением выборов в ВС союзных республик и их первыми сессиями. Правда, определяющим там при выдвижении на высшие руководящие посты был признан критерий весьма своеобразный. Не профессионализм, образование, а всего лишь принадлежность к коренной национальности.

Тогда-то и обрели постоянство, столь необходимое для планомерной работы, государственные ветви власти в Белоруссии, Закавказье, Средней Азии. Председатели ПВС и СНК, соответственно, БССР — Н. Ф. Наталевич и К. Н. Киселев, АзССР — М. Касумов и Т. Кулиев, ГрССР — Ф. Махарадзе (а после его кончины в 1941 году — 3. Чубианишвили) и 3. Кецховали, АрССР — Г. Папаян, КазССР — А. Казакбаев и Н. Ундасынов, УзССР — Ю. Ахунбабаев и А. Абдурахманов, ТуркССР — X. Бабаев и А. Худайбергенов, ТаджССР — М. Шагадаев и М. Курбанов, КирССР — А. Толубаев и Т. Кулатов, оставались на своих постах как минимум тот срок, который и предусматривался конституциями этих республик.

Схожее, но лишь отчасти положение можно было наблюдать на Украине. Л. Р. Корниец, избранный в 1938 году председателем ПВС, надолго задержался на вершине власти, но отнюдь не на одном месте. Уже через несколько месяцев был переведен на должность председателя СНК вместо Д. С. Коротченко. Тот, в свою очередь, также не потерял своего «номенклатурного» статуса, но вернулся к исполнению этих обязанностей только в 1947 году. Председателем же ПВС УССР в 1939 году, и притом на шестнадцать лет, стал М. С. Гречуха.

В РСФСР наиболее стабильной оказалась должность председателя ПВС — пять лет подряд, до снятия за аморальное поведение во время визита в Монголию[122], ее занимал А. Е. Бадаев. Пост же председателя СНК Российской Федерации превратился в своеобразную стартовую площадку, ступень перед почти непременным повышением, взлетом на союзный уровень. Н. А. Булганин, утвержденный летом 1938 года, уже в конце того же года был назначен заместителем председателя СНК СССР, председателем правления Госбанка. Его преемника, В. В. Вахрушева, также спустя всего лишь несколько месяцев, утвердили министром угольной промышленности СССР. Только один И. С. Хохлов, так и не поднявшись выше, как его предшественники по этому посту, пробыл в должности четыре года.

Но если торжество новых кадровых принципов для старых союзных республик оказалось неожиданным, внезапным, а потому и в достаточной степени ощутимым, то для молодых, образованных только в 1940 году, оно уже явилось состоянием естественным, само собою разумеющимся и как бы единственно возможным. Отчасти из-за этого именно в высших эшелонах власти последних и начала зарождаться утвердившаяся повсеместно много позже несменяемость. Председатель ПВС Молдавской ССР Бровко пребывал в должности десять лет; Латвийской ССР, А. Кирхенштейн — двенадцать; Карело-Финской ССР, О. Куусинен — шестнадцать; Литовской ССР, Ю. Палецкис — двадцать семь лет. Не очень отставали от них по выслуге и председатели СНК: литовского, М. Гедвилас — шестнадцать лет, латвийского, В. Лацис — девятнадцать лет; карело-финского, П. Прокконен — двадцать три года. Исключение здесь составили лишь первые в Эстонской ССР председатели ПВС — И. Варес, умерший в 1946 году, и СНК — И. Лауристон, скончавшийся в 1941 году и замененный А. Веймером.

Начиная с 1939 года стабильность оказалась присущей не только для государственных, но и партийных структур, прежде всего для руководства аппарата ЦК ВКП(б).

Первым заместителем начальника, а фактически — подлинным постоянно действующим главою УК 31 марта 1939 года ПБ утвердило Н. Н. Шаталина[123], человека, по старым меркам и представлениям явно чуждого Старой площади. Тридцатипятилетний педагог по профессии, он трудился директором провинциальной школы, учился в аспирантуре, но не имел «опыта руководящей партийной работы», если не считать недолгого пребывания в должности начальника политотдела одного из глубинных совхозов. Тем не менее именно его Маленков приметил, сумел высоко оценить и взял к себе в ОРПО, а всего через несколько месяцев добился назначения Шаталина на один из важнейших в стране постов.