Запретная страсть мажора (СИ) - Саша Кей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В общем, я совсем в растрепанных чувствах.
– Мы домашку не закончили! – с вызовом говорю я.
– Я же сказал, что помогу… – оглядывается он на меня, и в глазах у него такое…
Я не выдерживаю и отвешиваю ему подзатыльник.
Это слово у меня теперь тоже вызывает неприличные ассоциации.
– Извращенец!
– Я так и знал, – вздыхает Кир. – Истомина, я сейчас не готов с тобой просто лежать.
– Не может он! – продолжаю злиться я на этого демона-искусителя. – Разве я что-то говорила про лежать?
– Мне надо что-нибудь сожрать, иначе я найду занятие поинтереснее.
Я вспыхиваю и отодвигаю Дикаева от холодильника. Что тут у нас?
– Оладушки хочу, – принимается клянчить Кирилл за спиной, при этом он умудряется погладить мое бедро.
– Будешь наглеть, я изюм добавлю!
– Заноза, – бурчит Кир, но руки убирает. – Тебе лишь бы все испортить…
– У тебя телефон звонит, – говорю я Дикаеву, который явно игнорирует трель. А мне надо, чтобы он смылся с кухни.
Серьезно, уйти я не могу, пока платье не досохнет. А если он опять начнет приставать, я, как это ни печально, поручиться за себя не смогу. Так что лучше я сделаю ему чертовы оладушки.
– Возьми трубку, не стой над душой, – требую я, чувствуя себя сварливой каргой, но, когда он рядом, мне еще больше не по себе.
– Ладно, а то вдруг это Рамзес. Сейчас припрется и все сожрет…
Этого еще не хватало! Ник придет, а я в таком виде! И мне кажется, что на лице у меня написана вся концепция современного естествознания.
Кир хромает на звук телефона, подарив мне многообещающий взгляд. Правда, я не уверена, что он означает. Смотри, не съешь мои оладьи? Или что?
Дикаев не возвращается довольно долго. Я уже успеваю завести тесто, разогреть сковородку и отправить на нее парочку первых грешников.
Появившийся на запах Кир выглядит мрачным.
Глава 33. Кир
Хренасе проучил.
Выдал Истоминой бонус, а у самого член ломит.
Переключаю с ошпаривающе горячей на ледяную воду. Борьба со стояком идет с переменным успехом. Стоит мне вспомнить, как она стонала, и поршень снова оживает.
Блядь…
Сам себе могилу вырыл, идиот.
Кажется, что в пальцы въелся цветочных запах, а в ушах стоит Олькино хриплое мяуканье.
Чердак мне сорвало основательно.
Истомина кончала у меня в руках, и меня крыло не по-детски. Я бы ее в этом состоянии держал вечно, пусть хоть член отвалится.
Коза бешеная. В кафетерий она с Сашком каким-то ходит. Вечерами в универ. Ага.
Знаю я, на что он целится. У него на морде написано.
Потом в гости позовет, и будет лапать. Ага, ща-з-з.
Это только Истомина верит в дружбу между двадцатилетним половозрелым бугаем и молодой самочкой с аппетитной задницей и губками бантиком.
Бля… губки… как она текла…
Врубаю снова кипяток.
От мысли, что Олька в первый раз улетела, меня снова трясет. Надирает вернуться, навалиться на мягкое тело и показать ей, что бывает еще круче.
Останавливает меня нихуя не джентльменство, а то, что Истомина – девственница.
Блядь, я только сейчас понял, что ничего об этом не знаю, кроме общеизвестных фактов, что это больно и раньше вывешивали простыню с кровавым пятном.
Я всегда избегал целочек. Вначале, потому что интересовался опытными девчонками, потом, потому что девчонки ждут от своего первого, что он станет единственным. И вся это мура про любовь до гроба. Какая нахер любовь, когда мир полон горячих телочек?
Мне в страшном сне не могло присниться, что я свяжусь с девственницей. Я и приятеля высмеивал, который, трахая все, что движется, твердил, что женится только на нетронутой.
Я вырубаю воду и жестко растираюсь полотенцем.
А если ей будет больно?
Но я не могу остановиться. Опиум, наркота, когда она тает в руках, перестает сопротивляться и стонет, дрожит в руках, и, блядь, это что-то нездоровое, но сама мысль, что я у нее первый штырит меня. И, сука, я готов разорвать любого, кто покусится на этот пьедестал.
А теперь старательно не думаем о теплом, податливом теле, в котором есть такие сладкие места… Фак!
Натягиваю штаны и хромаю к своей проблеме.
А Истомина бродит по кухне. Точно, у нее есть еще достоинства. Я уже собирался заказать пиццу или роллы, или что там едят девчонки, но быстро пересматриваю свое решение. Коза умеет готовить. Пусть с гуглом, но умеет. Вкусно. А долбоеб Рамзес сожрал мою добычу. И Олька мне должна за сраный изюм.
Она сейчас очень смешная. Видно, что смущается, и это провоцирует меня трогать ее и смущать еще больше.
Истомина обзывается, угрожает изюмом и вообще выпускает колючки, но меня это не трогает. Душу греет, что я знаю способ, как ее сделать покорной.
– Возьми трубку, не стой над душой, – тявкает, а щеки горят.
Посмотрите на нее, как взрослая.
Пока не стала моей девушкой, такого себе не позволяла.
Иду за телефоном, рассуждая о том, как быстро ангелочки становятся мегерами. А моя и ангелочком-то не была.
У меня нет никакого желания разговаривать с Ником, да и вообще с кем бы то ни было. На самом деле, я собираюсь вырубить телефон и вернуться к увлекательному занятию по доведению Истоминой до белого каления. Главное, сесть так, чтобы второй подзатыльник не огрести. Рука у нее тяжелая. Будто не танцами занимается, а атлетикой.
К моему сожалению, это звонит не Рамзаев.
Отец.
И сегодня даже не понедельник. У этого зануды все по расписанию. Даже представить не могу, что сподвигло его на внеурочный звонок. Должно быть, что-то сдохло.
Отвечаю на вызов, надо же узнать, что сломало привычный график безопасного общения раз в неделю.
– Кирилл, ты не торопился ответить, – сухой голос заставляет меня поморщиться.
Я нормально отношусь к своему имени, но когда ко мне обращается отец, у меня все время в ушах карканье ворон.
– Я был в душе. Что-то важное?
– Ты мне будешь нужен в субботу. Ничего не планируй.
– С какого хрена? – тут же вскипаю я.
В этом весь отец. Он вспоминает обо мне, только когда у него срабатывает еженедельная напоминалка, или я нужен ему, чтобы показать всем, какая мы дружная семья. Ненавижу
