Черный дневник - Александр Барр

сыночке.

– Молодец, Мишутка.

Я тоже сейчас поем, поцелую ребенка и лягу спать.

Я заметил, что чем больше я сплю, тем меньше хочется злиться. Сон – лучшее лекарство, лучшая профилактика.

– У меня отняли деньги, – говорю и сам удивляюсь своему невозмутимому, спокойному тону.

– Что?

– Но это не страшно. Завтра я…

– Что значит «не страшно»? – перебивает она и начинает кричать: – Надо срочно звать милицию!

– Не надо.

– Ничего не хочу слышать! Пусть ловят подонков! Пусть вернут.

– Не надо.

– У тебя ребенок и жена. Чем ты собираешься платить за продукты? Или нам прикажешь не есть?

Вот только этого мне не хватало.

Так-так. Нужно срочно успокоиться. Только не разозлиться. Держать себя в руках.

– Что молчишь?

Я продолжаю помешивать ложкой суп.

Мои мысли сейчас далеко. Я сейчас играю с Мишкой в футбол. Он с разбегу бьет по воротам, а я намеренно уворачиваюсь и пропускаю гол. Сын радуется. Он смеется, смог обыграть папку.

– Ау! Боря!

– Родная, я пойду посплю. Очень устал.

Поднимаю и выпиваю из тарелки порядком остывший суп.

– Очень вкусно, спасибо.

Я тянусь, чтобы поцеловать жену, но она уворачивается, отчего получается чмокнуть ее в макушку.

– Спокойной ночи.

Она не отвечает.

Пусть так. Разбираться с ее настроением сейчас просто нет сил. Завтра. Утром встану пораньше, приготовлю завтрак или еще чего придумаю. Завтра извинюсь.

Прохожу мимо детской. Смотрю на Мишку. Сын спокойно спит, высунув из-под одеяла пятку. Посапывает. Осторожно, чтобы не разбудить, поправляю одеялко и ухожу спать.

Говорят, нельзя держать эмоции в себе. Говорят, это все плохо закончится. Можно даже сойти с ума, если постоянно копить в себе негатив. Не сдерживайся. Лучше выругайся. Или поплачь. Рано или поздно эмоции вырвутся на волю, и тогда не поздоровится.

Руки автоматически складывают одежду на стуле. В каком бы состоянии я ни был, привычки срабатывают на раз-два.

Как только голова касается подушки, проваливаюсь в сон.

Поспать – единственное мое лекарство. Перезапустить систему. Во сне я и моя семья в безопасности. Есть еще вариант напиться вдрызг. Скорее всего, это помогло бы. Но тут тоже никаких гарантий. Страшно. Если после выпитого не сразу отключусь? Если, не контролируя себя, сорвусь?

Разбудили меня голоса, доносящиеся из коридора.

– Да, я вызывала. Проходите.

Не знаю, как долго я спал. Может, час, может, два.

Слышу чьи-то громкие шаги. Кто-то ходит в обуви у меня по квартире.

– Он спит. Сейчас я разбужу.

– Я не сплю, – кричу из кровати. – Я все слышу.

В комнате появляются два милиционера.

– Доброй ночи, гражданин.

Я не отвечаю. Смотрю на жену.

Она без моего ведома позвала их. Несмотря на мой запрет. Вызвала. И сейчас я должен, сидя в одних трусах, спросонья бороться с собой, со своей подкатывающей злостью.

– Нам поступило обращение. От гражданочки. Что на вас было совершено разбойное нападение.

– Нет.

– Как нет? Гражданочка утверждает.

– Она утверждает, вот с ней и разговаривайте, а меня оставьте в покое.

– Борис, пожалуйста. Расскажи, пусть найдут.

– Иди на хер. Вместе со своими милиционерами.

– Уважаемый! Предупреждаю. Выбирайте выражения.

Если в наполненный водой стакан осторожно добавлять по монете, вода может выйти за края. Поверхностное натяжение удерживает воду. Над стаканом образуется бугорок, но жидкость остается внутри. Этот процесс может продолжаться довольно долго. Но в какой-то момент, неважно, насколько осторожно ты опускаешь монету, вода перельется через край.

Запах разлагающейся плоти ударяет в нос.

Вика открывает глаза.

Комната вновь обретает краски.

Эльвира сидит за столом. Кажется, спит. Вика все еще держит экстрасенса за руку.

– Я все видела. Он не сдержался.

– Кто? – Эльвира спрашивает полушепотом. Она явно напугана.

Ясновидящая все еще пытается говорить с интонацией эксперта в духовных вопросах, но ей явно не по себе от происходящего. Старается выглядеть убедительно, но ее подвижные брови подняты выше обычного.

– Он старался, но не справился. Он разозлился.

– На кого?

Вика говорит сама с собой, а госпожа Эльвира спрашивает сама у себя. Экстрасенс торопливо убирает со стола и снимает покрывало с окна.

– Хуже этого себе представить трудно.

– Чего этого?

Вика выходит в прихожую вслед за госпожой Эльвирой.

– Получается, Влад чудом не пострадал.

Вика протягивает деньги за сеанс и обувается.

– Получается, как получается, – говорит Эльвира и возвращает деньги девушке.

– Но что хотел мне показать шаман?

– Да-да, шаман.

– Да заткнись ты уже! – срывается Вика на гадалку. – Видишь же, не с тобой разговариваю!

– Да-да, разговариваю, – отвечает Эльвира и выталкивает гостью за порог. – Да-да, видишь.

Вика молча уходит.

Она погружается в свои мысли и медленно спускается по ступенькам. Если разозлиться на обидчика, страдает близкий человек. Но если обидчик и есть твой близкий?

– Виктория, – зовет Эльвира.

– Что?

– Не приходите больше. Никогда. Забудьте ко мне дорогу.

Вика не отвечает.

Она и так не собиралась возвращаться к шарлатанке.

* * *

«Твоя мама умерла из-за того, что я не смог справиться с эмоциями.

Твоя мама умерла из-за меня.

На глазах у меня».

Вика разделяет, перемешивает обгоревшие страницы и кладет в рот кусочек шоколадки.

Она разжевывает сладость и удивляется тому, что ее совершенно не трогает слезливая история родителей Влада. Ее больше не заботят окружающие. Голову занимает лишь беспокойство о благополучии ее будущего ребенка. А остальное? Да гори оно огнем.

Вика запивает чаем шоколад и переворачивает страницу.

«Милиционеры стояли столбом и смотрели, как она падает, корчится от боли, истекает кровью. Смотрели, как я ползаю рядом и умоляю.

В тот вечер вместе с твоей мамой умерла часть меня.

Не передать словами, скольких сил мне стоило не отправить на тот свет милиционеров и всю ту банду вместе с их главарем.

Только ты.

Только ради тебя».

Вика пролистывает последние страницы дневника. Бегло читает и параллельно собирается выходить. Как бы сильно ни хотелось остаться дома, придется ехать в больницу.

Девушка накидывает куртку.

«Понимаешь, когда она умерла… Когда не стало единственного человека, который был мне дорог, я понял, что остался ты.

Мой сын.

Значит, все эффекты падут на тебя.

И чтобы с тобой ничего не случилось, я вынужден так поступить.

Я отдаю тебя».

Вика убирает блокнот. Очевидно, ничего полезного в дневнике не осталось. Она пробегает взглядом по последним строчкам.

«Когда ты будешь читать это послание, знай, что я покончил с собой ради тебя. И я больше ни о чем не жалею.

Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь.

Но я очень на это надеюсь.

С любовью, твой папа.

Б. М.»

Вика берет с полки ключи, машинально смотрится в зеркало.

Крик сам вырывается у нее