Близкий свет - Фридрих Незнанский

— Слушай, что говорю. Партнерша — это в койке. Разницу сечешь, как выражается моя высокообразованная дочка?

— Кажется, понимаю. А что, мне надо гордиться? — и сама себе ответила, почти безнадежно вздохнув: — Наверное, придется, ох, Сашка, чтоб тебя…

И подумала, не высказав мысль вслух: «А вдруг это и есть тот реальный путь, который и поможет, в конце концов, добиться от него “компенсации”? Надо же, и термин придумал ведь… Компенсация!..»

Глава восьмая

БУРНАЯ НОЧЬ

В допросе пришедшего в себя Гуннара Пекелиса Турецкий участия не принимал. В полицию отправился Дорфманис, который в качестве адвоката вовсе не собирался защищать его, хотя тот воспрянул духом, услышав слово «адвокат», решил, наверное, что это шеф о нем уже позаботился. Но его быстро разочаровал следователь, сообщив, что адвокат ведет свое расследование причин смерти известной актрисы, погибшей по вине продавцов фальсифицированных средств для похудения.

В наличии у следствия имелся также джип марки «гранд чероки», принадлежащий Гуннару Пеке-лису. Двое его подельников, рванувших при первых же звуках полицейской сирены к машине, поняли, что удрать на джипе им не удастся, и бросили и его, и хозяина на произвол судьбы. Их толком и не искали: сразу занялись тем, которого Турецкий уложил в квартире, когда же дошла очередь и до двух других, тех уже и след простыл.

А джип, как и самого владельца машины, без труда утром опознал свидетель трагедии в Вайвари господин Вагнер. Он и повторил свой рассказ о том, чем занимался этот молодой человек, увезший сильно пострадавшего в аварии водителя в багажнике своей машине, без оказания тому срочной медицинской помощи. И не в больницу повез, как сказал его длинноволосый товарищ, потому что она находится в противоположной стороне.

Между прочим, при осмотре его джипа в багажнике были обнаружены небрежно замытые следы крови. У следствия не оставалось и сомнения, чья это кровь.

Короче говоря, теперь на Гуннаре висели уже два преступления, которые квалифицировались как особо тяжкие. Соответственно, ждало его и суровое наказание, не понимать этого мог только полный идиот, а Гуннар таковым себя не считал. Выход Представлен был ему только один, о чем и предупредил следователь: немедленное оказание существенной помощи следствию. К тому же и отобранное у него оружие — пистолет «беретта», разрешение на владение которым он представить не мог, проверялась специалистами-баллистиками на предмет идентификации.

Гуннар, на которого обвалилось столько обвинений, сник. Но больше всего его, очевидно, как предполагали в полиции, мучил вопрос, на который он не хотел отвечать: о судьбе пострадавшего при аварии Бруно Розенберга. А это деяние могло квалифицироваться и как похищение человека с преступными целями, и как целенаправленное, умышленное убийство.

Никто и не предполагал, что причиной молчания арестованного было как раз именно то обстоятельство, что он сам и стрелял из своей «беретты» в Бруно Розенберга. Надоело им слушать в подвале раздирающие слух крики истекающего кровью человека, остатки жизни которого сами же и поддерживали с помощью уколов. Хотя вопрос с ним был ясен, поскольку и говорить он больше не мог. И шеф махнул рукой, предлагая кончать «базар» и срочно избавляться от трупа. Можно было, конечно, по темноте в любом парке его закопать. Но повсюду нынче бродят эти проклятые собачники со своими питомцами, а Гуннар с Андрисом не хотели, чтобы труп быстро нашли…

Как видел Гуннар, полицейские взялись за него всерьез, и его версия о том, что лез в окно к женщине, известной своим легким поведением, но нарвался на соперника, у них не прошла. И теперь его с минуты на минуту должны были повезти домой, и там произвести тотальный обыск. В результатах он теперь мог даже и не сомневаться: сразу выплывут на свет его связи и контакты с другими членами бригады шефа. Как не сомневался он и в том, что и шеф ни минуты не станет с ним церемониться и прикажет немедленно убрать. Как тот труп. И его приказ будет исполнен в обязательном порядке, — всем было известно, что шеф своих решений не меняет и не отменяет. Значит, и выхода нет?

Ну а вдруг поможет хотя бы сотрудничество со следствием? Следователь намекнул, что в таком случае не будет настаивать на применении осуждения «под верхнюю планку». Совсем ведь необязательно сознаваться в том, что это он, Гуннар Пеке-лис, по приказу шефа застрелил того водителя, и уж, тем более, он вполне может не знать, где сейчас находится труп. Да и, кстати, шеф ведь приказал тому санитару убрать его. Как это? Утилизировать, вот!.. Похоже, тут стоило крепко подумать…

После долгого допроса, во время которого Гуннар больше молчал, или делал такой вид, будто не понимал смысла задаваемых ему вопросов, либо усиленно размышлял, его отвели ненадолго в камеру и оставили среди нескольких уголовников. И один из них узнал Гуннара, подсел ближе и стал расспрашивать, за что он тут. Гуннар продолжал утверждать, что произошла ошибка и его арестовали потому, что приняли не за того. И начал излагать свою версию о проститутке и ее клиенте. Но знакомец почему-то сразу не поверил и стал высказывать свои сомнения относительно слабенькой, мягко говоря, версии, которую Гуннар себе придумал. Уж он-то знал, с кем и чем конкретно занимается его молодой приятель. Короче, придумай-ка, парень, что-нибудь другое, посущественней. А на суде, если обеспечат толковым адвокатом, можно будет от всего отказаться. Знакомец считался бывалым «сидельцем» — еще со старых времен. Начал свой поход по «крыткам» еще при Советах… Но это все равно не утешало. И когда открывший камеру конвоир приказал Гуннару выходить, на душе у него стало совсем кисло. Да и знакомец как-то странно посмотрел ему вслед, провожая взглядом, полным насмешки.

Не ведал Гуннар до сих пор о главном, что вдребезги разбивало любые его оправдательные «сочинительства». Нет, в глубине-то души он, конечно, понимал, что не столько сам виноват, сколько подельники, которые его бросили, даже попытки вытащить из капкана, куда он попал, не предприняли. А ведь могли бы. Даже обязаны! Но, поскольку он не знал подробностей своего задержания — ему не сказали, а раскалывающийся от боли, забинтованный затылок был плохим советчиком и уж, тем более, информатором, — он и мог говорить только о том, что действительно помнил, но лишь до момента проникновения в квартиру через окно — по пожарной лестнице. И делал он это, разумеется, один, — к проститутке компанией не ходят. Потому, мол, и попался… Полагал, что такое его объяснение все-таки пройдет. Но, очевидно, недаром с такой откровенной насмешкой посмотрел ему вслед опытный знакомец: чуял он что-то, но не сказал. Наверное, уже и сам не верил Гуннару…

И это ощущение чего-то непоправимого как повисло над Гуннаром, мешая ему свободно дышать, так и давило до самого порога кабинета следователя. Но стоило переступить порог, как все внутри у него разом оборвалось. Даже в глазах потемнело… И единственная мысль пробилась: «Хана!»…

Инга проснулась утром с ощущением абсолютной свободы и душевного покоя. Надо же так! Переволноваться сумасшедшей ночью, чтобы потом, в буквальном смысле, отключиться и заснуть чистым сном младенца. А может, это Саша внушил ей такую уверенность?.. В конце концов, что произошло? Принял участие в ее судьбе, которую сама подвергла опасности по вине красивого — ничего не скажешь — сукина сына. Так мало ли в жизни делано ошибок? О чем теперь рассуждать…

Когда в ее квартиру вошли оперативники, Инге показалось, что все опасности кончились. Они с Турецким быстро ответили на вопросы офицера полиции, а немного пришедшего в себя задержанного отвели вниз, в полицейскую машину. Толком сказать тот так ничего и не смог. Голова его была в крови, но кость оказалась цела, как установил прибывший вскоре врач. Наверное, обошлось простым сотрясением мозга, как результат действий Александра Борисовича в состоянии самообороны. Пистолет задержанного не оставлял сомнений в целях его проникновения в чужую квартиру. Но двое сбежавших с места преступления уголовников не давали покоя Турецкому, и он, поговорив с Дорфманисом, которого отвел в сторону, предложил Инге надеть все-таки плащ и следовать за ними.

Они спустились в подъезд, возле которого стояли три полицейские машины, и сели в одну из них. Дорфманис еще оставался в доме, забрав у Инги ключи от ее квартиры. А они вдвоем с Турецким уехали. Но, стараясь как-то продлить пребывание с Сашей наедине, Инга, которая поняла, что их везут к Турецким, на Ригас-йела, предложила немного пройтись по набережной Лиелупе. Вряд ли кто-то так уж всерьез следит за ними. И они вышли, поблагодарив водителя-полицейского, а тот улыбнулся им ободряюще и пожелал доброй ночи. Ах, если б он знал, подумала вскользь Инга, как именно этого ей сейчас и не хватало!..