Близкий свет - Фридрих Незнанский

Конечно, нечего было и спорить. Оказывается, Инга уже и Ирку сумела убедить, что, если сбегать быстро, такое приключение ничем никому не грозит. Бандиты ведь только по ночам нападают. Латвия — достаточно цивилизованная страна, и полиция здесь всегда начеку. Правда, трагическое происшествие с Бруно Розенбергом, как выяснилось, театральным художником и приятелем Петера, все-таки произвело сильное впечатление на Ингу. Но Турецкому показалось, что она так и не поняла до конца всей серьезности и опасности происшедшего для себя, и уж никак она не соотнесла автомобильную аварию, подстроенную преступниками, со своими собственными проблемами. Не наивная, а беспечная «девушка», причем без всяких к тому оснований. Раз уж влезла в чужую дурь, надо же как-то теперь выкарабкиваться. А она, похоже, не очень это понимает… Ну да, и продолжает жить своими желаниями и ощущениями, которые — вот они! — так и светятся в хрустальных ее глазах. Такая женщина, ничего не скажешь…

Светлое и легкое платье свое Инга была вынуждена прикрыть накинутым сверху широким темным плащом, который, удирая от Турецкого к тетке, захватила с собой Ирина на случай непредсказуемой балтийской непогоды. А Турецкий надел темный спортивный костюм. Ночью совершенно незачем привлекать к себе внимание.

Перед выходом из дома Александр Борисович позвонил Лазарю Дорфманису и выяснил у него, когда к дому Инги прибудут оперативники. Те пообещали подъехать около двенадцати ночи. Командир группы уже там побывал и наметил позиции. То есть время еще было, но не так уж и много, и Турецкий предупредил адвоката о той миссии, которую он вынужден провести в квартире Инги вместе с ней. Лазарь похмыкал и пообещал предупредить оперативников, чтобы те по ошибке не обрушились на «своих».

Он понимал, что пока не станет темно, преступники вряд ли осмелятся явиться в этот дом, в котором, кроме Инги, проживало еще семь семей, в каждом подъезде — по четыре квартиры на двух этажах. Да и район этот густо населенный, здесь не отдельные особнячки, окруженные обильными зелеными насаждениями, а своеобразные коммунальные дома, где все равно каждый знает своих соседей. Интересно, а как собирается расположиться оперативная группа? Но это, впрочем, их дело. Лазарь сказал, что в квартире они сидеть не собираются, очевидно, займут позиции вокруг строения.

Уже было почти темно, когда они подошли к дому. Турецкий внимательно осматривался, бандит ты наверняка не пешком придут и, значит, остановятся где-то неподалеку, — далеко тащить Ингу они не решатся, а сама она не пойдет, будет сопротивляться. И вот уже в этом случае они пойдут на любые крайности, чтобы заткнуть ей горло. Следовательно, где-то поблизости должен находиться хотя бы один из джипов. Красный здесь «засветился», наверняка приедут на черном.

Но сейчас никаких машин здесь и близко не было. На всякий случай посоветовал Инге, не открывая своей двери, спросить у соседки, не спрашивал ли ее кто-нибудь? Потому что, в случае опасности, можно подождать прибытия оперативников и под их охраной войти в квартиру.

Инга согласилась, хотя, судя по ее виду, ни в каких преступников она не верила. Но, тем не менее, позвонила тете Ирме и спросила, еще на подходе к дому. Та ответила ей, что за весь день никто на их лестничной площадке не появлялся и ей в дверь не звонили, не спрашивали.

Но в подъезд, а потом и на второй этаж, Турецкий поднялся все-таки первым. Здесь светила неяркая лампочка, которая включалась внизу, а выключалась возле квартирной двери, очень удобно: пришел — включил, поднялся к себе — выключил. Экономия…

И в квартиру он тоже вошел первым. Быстро осмотрел комнаты и закрыл дверь, пропустив Ингу. Заметил, что внутренняя сторона двери напоминала сейфовую — стальную, с глазком, прикрытым крышечкой, — отметил: грамотно сделано, — и парой щеколд, которые были пыльными. Значит, ими Инга не пользовалась, странно, зачем тогда?

Она ответила, что это — остатки паранойи ее бывшего мужа, очень известного в свое время спортсмена и тренера, обладателя многих медалей и кубков, над которыми он, в буквальном смысле, дрожал. Так трясся над своими цацками, как будто они были самыми главными его драгоценностями. Ну вот такой пунктик был у мужика. Только вся эта «история» оказалась никому не нужной, и когда они развелись, Ричард сложил свои бесценные «победы» в два чемодана и с ними ушел, освободив стены от полок, заставленных кубками и другими наградами, а также от бесчисленных разноцветных лент с медалями разных достоинств, развешанных в обеих комнатах, как на выставке. И так сразу просторно стало, свободно дышать.

Турецкий понял, что Инга заговорила об этом, чтобы самой не нервничать. С ней что-то творилось, это было заметно.

— А чего ж тогда не запираешь дверь? Тут у тебя пыль вековая, — он провел пальцем по поверхности щеколды.

— Ну, во-первых, ты прекрасно знаешь, что для тебя-то она всегда открыта, — она многозначительно уставилась на Сашу. — А, во-вторых, чего у меня брать?

— Тебя! — Турецкий подмигнул ей.

— Меня?! Да кому я нужна?..

— Тому или тем, от кого я тебя сейчас защищаю… Ладно, Ингушка, — он смешно подвигал кончиком носа, — тебе нужен верхний свет?

— Совсем необязательно… Я могу и в темноте… — двусмысленно протянула она.

— Ну ты и балда. О чем думаешь?

— О тебе, конечно. Перестал бы ты, что ли, разговаривать да занялся делом. Оно, я помню, у вас тут здорово получалось!

— Не хулигань, у нас мало времени, пора уходить. И еще, давай-ка перед уходом оставим в твоей спальне вон тот ночничок. Пусть думают, что ты — дома и спишь. Они ж в дверь грохотать не станут, попытаются отмычками сработать. Тут их и возьмут. Мы обычно говорим: на горячем. А ты не тяни, иди, собирайся, у нас с тобой две-три минутки…

Турецкий перешел в другую комнату и, не включая света, выглянул из окна через кисею легкой занавески и обнаружил пожарную лестницу на крышу. Прикинул: если подняться до уровня окна, можно запросто дотянуться до подоконника и открыть створки.

— Что тут за лесенка? — негромко спросил он.

— Какая? А! — она подошла сзади и положила ему руки на плечи. — Ей, наверное, сто лет. Ричард как раз больше всего и боялся, что залезут через окно. Хотел решетки поставить, еле отговорила: здесь же не тюрьма! А ты чего стоишь? Сядь, посиди. Ну, несколько минут, и я сложу сумку. Только самое необходимое. И переоденусь. Посмотри и скажи, что лучше надеть? Да не стесняйся ты…

— Не заводись… Лучше объясни, зачем она тут вообще? Эта лестница.

— A-а… Так по ней же ко мне мальчишки еще в школе лазали. Когда ухаживали. Давно было, — сказала словно со скрытым смыслом.

— Ничего себе! — он засмеялся. — И много их было?

— Этого добра хватало. Любви, Сашка, не было.

— А куда она выводит? В кусты?

— Это ты про любовь?! — удивилась она.

— Да про лестницу! Слушай, что у тебя на уме?

— Понятия не имею, никогда не интересовалась, — она засмеялась.

— Ох, Инга!.. Ты меня восхищаешь! Ладно, давай, действуй… — он снова выглянул из окна на лестницу, проступающую на более светлом фоне черными своими перекладинами, слабо подсвеченными дальним фонарем на столбе. Подумал, что действительно, при таком удобном способе проникновения в квартиру никакая железная дверь не спасет. Надо будет, уходя, сказать об этом оперативникам. Вполне могут даже и не поинтересоваться.

— Ну вот, я и готова, — сказала Инга, выходя из спальни с темной сумкой в руке. — Свет оставить или погасить?

— Оставь, как ориентир для уголовников, — Турецкий усмехнулся. — Идем, — и услышал через открытую форточку приближающееся урчание автомобильного мотора, в ночи звуки разносились далеко. Он посмотрел на свои часы: одиннадцать. Что-то рановато, не рассчитали… — Стой! Тихо…

Он быстро перешел в спальню и чуть-чуть выглянул наружу, не отодвигая шторы. Внизу, у самого подъезда, остановился темный джип.

— Оп-па! Наш выход отменяется, кажется, опоздали… — Турецкий скользящим шагом переместился в прихожую и, стараясь не шуметь, задвинул в пазы обе щеколды. Постоял, прислушался. Движением руки подозвал Ингу, чуть прижал ее к себе и приложил палец к губам. — Подождем немного. И послушаем. Пойдешь в спальню и ляжешь там… Меня та чертова лестница беспокоит. Послушай, а у тебя нет чего-нибудь тяжелого? Бронзовая статуэтка, например, или утюг?

Прозрачные глаза Инги в полутьме прихожей стали большими и глубокими. Но на лице не было никакого волнения.

— Ты чего? — тихо спросил Саша.

— Ничего, — она спокойно пожала плечами, прикрытыми уже другим, темным платьем. Турецкий понял, это чтоб не надевать плаща, и она свернула его и продела сквозь ручки сумки. — Мне с тобой не страшно, Сашенька, ты не волнуйся, пожалуйста… Утюг есть, только он легкий… Колотушка есть — мясо отбивать, но она — тоже так… Бутылка шампанского!