Близкий свет - Фридрих Незнанский

Он быстро оглянулся, как мелкий жулик, собирающийся «стырить» с чужого стола пирожок, и, не медля, совершил то, на что она «прозрачно намекнула». То есть он «прикипел» к ее полным и требовательным губам с таким жаром, что чуть сам не задохнулся. И уже как-то отстраненно подумал, что здоровым и умным мужчинам, вообще, не пристало мучить бесконечным ожиданием хорошеньких женщин, которые не раз настрадались от их подлого эгоизма.

А Инга между тем, прерывисто дыша, не открывала глаз, — в ожидании продолжения, так надо было понимать? Но где? Тут, что ли? В кустах? В антисанитарных условиях?! Сумасшедшая!.. Ее ногти жадно впивались в его спину. Кажется, она уже готова была страстно застонать, но Турецкий ловко вывернулся, отодвинулся от нее и, быстро схватив за руку, как школьник, вывел из-за угла. И вовремя. Потому что несколько секунд спустя, на крыльцо конторы буквально «выкатился» Дорфманис. Он сосредоточил свое внимание на явно возбужденной парочке, пожал плечами и, бурно жестикулируя, заговорил:

— Саша! Во время моего разговора с Иваром Яновичем ему позвонили и сообщили о найденном только что в Каугури вдребезги разбитом светлосером автомобиле «хонда», который восстановлению не подлежит. Известно также, что водителя на месте аварии не оказалось. А я перед этим рассказывал ему как раз о том нашем «гонце»! Короче, надо срочно ехать и смотреть. Там, на месте, он и обещал мне решить вопрос об оперативной поддержке. — Дорфманис неожиданно рассмеялся. — Я не сказал тебе еще! Ты тоже будешь смеяться! Ивар Янович пообещал оперативников только тогда, когда узнал, что ты помогаешь мне. Правда, очень смешно? А девушке, — он проницательно взглянул на Ингу, — я думаю, надо отдать нам ключи от своей квартиры и ехать, Саша, к твоей жене. И там очень молча сидеть… Но ты заметил, — вновь оживился он, — что события начинают развиваться в связи с той схемой, которую я предвидел? Ты это заметил?

— Несомненно, Лазарь, — очень серьезно, без тени юмора, ответил Турецкий, скользнув «затуманенным» взглядом по лицу Инги, — я всегда знал, да и постоянно, если помнишь, говорил тебе, что просто поражаюсь этому твоему умению предвидеть. Но мы ж с тобой-то знаем, откуда что берется! Большой опыт, старина. И тонкое знание психологии. Ты же до адвокатской деятельности считался лучшим в Латвии сыщиком, я не преувеличиваю, Инга! — он обернулся к ней. — Когда-нибудь ты станешь всерьез гордиться тем, что была лично знакома с самим Лазарем Иосифовичем Дорфманисом! Вот так!

А она нарочито медленно раздувала чувственные ноздри и сладострастно облизывала яркие губы кончиком языка, с трудом сдерживая при этом рвущийся смех. Но адвокат с каждой фразой Турецкого, заметила она, становился все выше и крупнее, хотя, кажется, больше уже было некуда.

— Тогда поедем? Но по пути давай Ингу к нам забросим?

— А разве мне нельзя с вами? — она немедленно состроила жалостную мину. — Хотя бы там, у меня дома? С вами же мне совсем не страшно!

— Поверь, не женское это дело, да, Лазарь?

— Разумеется! Нет, ну, так что ты мне все-таки скажешь, а?

— Скажу, как говорят в театре: дали занавес, и пошел первый акт, Лазарь… Но финал этого спектакля еще очень не скоро. А скольких своих героев отправит неизвестный нам с тобой автор на тот свет, никто из зрителей не догадывается.

Он поймал слишком откровенную, ускользающую улыбку Инги, полную таких несметных обещаний, что тот, кто мог бы случайно находиться на его месте, наверняка не устоял бы на ногах. Другой, но не Александр Борисович. Опыт все-таки, богатая практика. Он ласково улыбнулся в ответ и подумал, что «бедной девочке с исстрадавшейся душой» в этот раз, по всей видимости, ничего не светит. Не собирался он ударять в грязь лицом перед Иркой, ну, что теперь поделаешь? Разве что в следующий свой приезд, который, если хорошо подумать, вполне может оказаться и не за горами… Ну а пока:

— Знаешь, что, дорогая, отдай-ка мне свои ключи от квартиры. И тебе не до греха будет, — он хмыкнул, — и нам понадобиться могут, верно, Лазарь?

И Дорфманис охотно подтвердил, как и все остальное, что предлагал Турецкий.

Глава шестая

БОЛЬШАЯ ОШИБКА

Бруно Розенберг был хорошим театральным художником и достойным товарищем. А Петера Ковельскиса почитал как старшего брата. Многое их связывало. В первую очередь, конечно, совместные постановки, в которых Петер, как актер и известный режиссер, разрешал другу «вытворять» при оформлении своих спектаклей все, что тому было угодно. Такая свобода творчества, по-своему, и определила характер Бруно: независимый, самоуверенный и до наглости авантюрный. Возможно, он в чем-то копировал самого Петера, обожавшего, помимо театрального искусства, вообще всевозможные варианты «красивой жизни» со многими ее изысками и даже изящными, тонкими извращениями. Во всяком случае, Бруно всегда оставался его верным спутником и активной поддержкой в приключениях подобного рода. На том, собственно, и строились их дружеские отношения.

Петер в своих «увеселениях» никогда не забывал о Бруно, а тот, будучи все-таки помоложе и порезвее, как бы стимулировал старшего товарища к активному поиску новых «подвигов». Чаще они называли эти свои «оргии в духе прекрасного Возрождения» трапезами. Сладкими, изысканными трапезами…

Именно по причине столь явного сходства характеров и темпераментов, Бруно и в этот раз охотно откликнулся на просьбу старшего друга помочь ему разоблачить торговцев медицинским фальсификатом. Тот легко уверил его, что при этом ничего, ровным счетом, Бруно не грозит. Надо просто проследить, куда отправится продавец — и все. И сказать адрес. Остальное — не его дело. «Желательно также, чтоб тебя никто не видел и не обратил внимания на твой интерес», — закончил он.

Театральные художники обычно публике неизвестны, и в этом их преимущество перед актерами, которых запросто узнают на каждом углу, в любой толпе. По этой причине, и только, не мог сам Петер проделать такую, элементарную, в сущности, операцию. Бруно и уговаривать не пришлось…

Но в данный момент, ожидая продавца, Бруно сидел в машине и занимался непривычным для себя делом: он анализировал и пытался мысленно отыскать причину своей ошибки. Он же не сказал этой Инге ничего не пристойного! Однако почему так орал на него, словно всех собак спускал, Петер? Что получилось неправильно? Он же сам и намекнул, что можно попробовать. И почему же тогда — нет? Еще ни разу при подобных обстоятельствах у Бруно не случалось осечки.

Ну, в самом деле, если баба, какая бы она ни была гордая, занимается таким промыслом, а он только так и понял Петера, то какого черта стала ломаться? Она ж выскочила к нему в таком виде, что только потомственный импотент отказался бы немедленно завалить ее на первом же сеновале! Или просто цену себе набивала? А сколько ж она стоит-то? Двести пятьдесят евро?! Да что ж она, королевской крови? Это ж надо! Самые дорогие краски нынче дешевле этой откровенной шлюхи! Ну и времечко сегодня, кто бы сказал!.. А баба все-таки хороша, фигура — что надо! И — ноги!.. Вот где ее главная сила!

Он вдруг сообразил, что, вполне возможно, сам и промахнулся: надо было не болтать, не тянуть кота за хвост, а тут же — за ней, поймать в подъезде и с ходу вмазать — прямо под халат! Там же на ней наверняка ничего нет!.. А потом, когда отдышится, станет оправдываться: лето ведь, жа-арко! Ах ты, моя красавица, ах ты, сладкая!.. Да какой счет? Любые деньги… В разумных пределах… И наверх, к ней, и, вообще, пошел бы этот поставщик!..

Нет, наверное, правду говорят, что некоторые сильные женские натуры очень любят, когда их берут именно наглостью, им настоящий жеребец нужен, вот как этой сочной кобылке… А какие ляжки, о-о-о!.. Бруно почти наяву представил себе, будто наблюдая за самим собой со стороны, как он уже догоняет Ингу, мощно захватывает ее сзади, наваливается сверху, сгибает, она истошно орет, а он давит, давит, срывая с нее все, что ему мешает, и… — у-ух!.. Нет, такие эмоции — это уж слишком!..

Он, бедный, даже застонал от невероятного вожделения. Такая игра возбужденного воображения однажды доведет до того, что можно и… самому невзначай промокнуть, о-хо-хо!..

Ему оставалось теперь только сосать собственный язык да огорченно чмокать от горючей зависти к Петеру, который пользуется таким добром, даже не понимая, чем он владеет… Конечно, не понимает, раз готов был поделиться с товарищем… Бруно бы ни за что не стал отдавать в другие руки… Такая баба дороже любого желания похвастаться своей очередной победой…

Он уже почти задыхался от мошной эмоциональной перегрузки, так хотелось Ингиного тела и так было жалко себя. Но мысль о том, что первый блин, как говорится, всегда комом, постепенно приводила его в чувство, охлаждала понемногу. Если баба просто капризничает, если это — ее постоянная манера общения с мужчинами, и иначе она не может, да и не хочет, то не хрена на нее тогда и время терять. Хуже нет таких, которые постоянно выдвигают какие-то условия, прекрасно зная, что обещания-то получат, но они никогда не будут исполнены. А эти все стонут, требуют, канючат, отбивая всякое желание… И в подобных случаях никого, лучше тех медсестричек, пожалуй, не придумаешь, — вот где настоящие кадры: полное тебе уважение, а какая смелость, какие разнообразные ласки! Какая разносторонняя культура! А когда они вдвоем, и сразу обе, — сплошная любовь, да и только! Ну и дьявол с ними, с профессионалками, мы и на любительницах сможем сладко оттянуться…