Рассказы (СИ) - Татьяна Лисицына

К священным вратам группа приходила каждый год, но каждый раз они обнаруживали невидимую преграду, не позволяющую войти в другой мир. Учитель уходил грустным, сердясь на себя, что опять что-то недодал ученикам. Он уже почти не спал, изнуряя себя и группу аскезами и упражнениями. Тех, кого он считал сильными, не выдерживали и уходили, а на новеньких, вроде этой девчушки с непокорными кудряшками, надежды не было.

Учитель остановился, сняв со спины рюкзак. Поднял глаза к яркому небу в безмолвной мольбе к Амину, суровому духу гор. Дух молчал, а в голове учителя, словно надоедливый припев, вертелось имя новенькой ученицы. Учитель вздохнул, досадуя на себя, что взял ее в поход.

Зашелестела трава, к нему подошел один из самых старых учеников, Эдуард. В некогда темных волосах его уже хозяйничала седина. Он был рядом все эти годы, он был тем, кто понесет его открытия после.

— Они сняли стражу, — голос Эдуарда прерывался от волнения.

Учитель вздрогнул и, наконец, решился посмотреть в сторону гор. Каменный балкон отвесной скалы казался пустым и безопасным. Неужели сегодня им дана возможность пройти в мир великих знаний?

— Идем же, Эдуард! Позови остальных. Кроме Надии. Пусть возвращается на базу.

Они собрались на том же месте. Охваченные всеобщим возбуждением, что приблизились к цели. Учитель медленно обвел взглядом паству.

Да, они готовы. Да, я готов. Благодарю тебя, Амин.

Неожиданно в голове учителя снова зазвучала мелодия имени. Надия, Надия Надия.

А потом все стихло и раздался смех.

— Надия осталась? — спросил учитель.

— Мы не нашли ее, — пожал плечами Эдуард.

— Мне был дан знак, что ей нельзя с нами. Идемте!

Учитель сделал первый шаг, второй, третий. В отвесной скале появился разлом.

Их пропускают.

И вдруг они увидели ее. Надия была уже возле самых ворот. Маленькая фигурка, освещенное закатным солнцем, казалась золотой.

Не может быть! Она не достойна! Она не должна там быть! Они потеряют из-за нее новый мир.

Учитель оступился и вскрикнул от боли. Нога застряла между камнями. Пропустив Надию, горы начали сдвигаться.

Посыпались камни. Эдуарда, пытающего помочь учителю, ударило по плечу.

05.02.2014

Медвежья сила

Повесть

1

При подъезде к Ростову погода изменилась: свинцовые тучи спрятали голубое небо, первые капли дождя, плюхнув по лобовому стеклу, сползали дорожками слез. Крылья молний прорезали темноту, гром зарокотал над крышей маленького автомобильчика, показатели приборной доски, зловеще подмигнув, погасли. «Что за чертовщина!» — выругалась Вероника, сворачивая на обочину. Дождь расходился. Ветки деревьев, словно набожные старухи, гнулись к земле, вымаливая живительную влагу.

— Придется подождать, — сказала Вероника, поворачиваясь к дочери.

Олеся провела ладошкой по запотевшему стеклу и тихо, словно для себя, сказала:

— Не надо нам туда ехать.

— Малыш, но ведь нет другого выхода. Я сто раз объясняла.

Олеся резко повернулась к матери, властный огонек полыхнул в глазах, темные волосы упали на лицо, растопыренными пальцами правой руки она провела по голому колену, на котором, словно от когтей, проступили красные следы. Вероника вздрогнула: ей показалось, что в облике дочери промелькнуло что-то звериное.

— Я все понимаю, — через минуту голос девочки уже звучал спокойно, черты лица разгладились. — Нам пришлось сдать квартиру в Москве, чтобы рассчитаться с долгами. И тут очень вовремя подвернулось предложение тетушки пожить у нее, — темно-карих глазах девочки зажглись и тут же погасли желтые огоньки. — Но все же не стоило нам ехать в Ярославль.

— Но почему? Чем этот город отличается от любого другого? — Вероника с трудом сдерживалась, в данный момент ее больше беспокоили неполадки с машиной, чем капризы дочери. — Ты ведь никогда не была в Ярославле.

— У меня предчувствие нехорошее. Как в тот раз, помнишь?

Самолет, на который Вероника опоздала, когда Олеся устроила истерику, столкнулся с другим самолетом. Как она плакала в аэропорту от счастья, что осталась жива. Тогда и дала себе слово, что будет прислушиваться к предсказаниям дочери. И вот опять поступила вопреки ее воле.

В тетушкиной квартире Вероника тщетно пыталась расшевелить Олесю, но та, свернувшись клубочком на стареньком диване, включила телевизор и отказалась от ужина.

Женщина встала перед мутноватым зеркалом тетушкиного трюмо. Покрутилась, любуясь стройной фигурой в обтягивающих черных джинсах. Сняла заколку, густые каштановые волосы упали волнами, обрамляя бледное лицо с грустными темными глазами.

«Иногда красота вместо удовлетворения причиняет боль», — подумала Вероника. — «Почему рядом со мной нет мужчины, который любил бы меня?» Вопрос повис в воздухе, кольнув глубоко сидящей в сердце занозой одиночества. Слишком долго бизнес-леди в строгом костюме с холодным взглядом и компьютером вместо мозга упивалась своей ролью: пусть личная жизнь не задалась, зато карьеру сделала, дочку смогла поднять в одиночку. Даже квартиру в Москве купила. А ведь начинать пришлось с «нуля», да еще с ребенком на руках. Но ничего, справилась, даже открыла собственный магазин женской одежды, осуществила свою детскую мечту. Пришлось, конечно, кредит взять, но три года назад это казалось правильным: костюмы ее быстро расходились. А потом кризис грянул: женщины стали реже покупать одежду. Какое-то время она, не привыкшая сдаваться, пробовала выплыть. Ей бы тогда закрыть фирму, а она еще прикупила зимнюю коллекцию — вечерние платья для Нового года. Да только, похоже, что этот Новый год, как и предыдущий, все дома встречали. Разукрашенные стразами и перьями наряды пришлось продавать ниже закупочных цен на рынке. А чтобы расплатиться с кредитом, еще и собственную квартиру сдать иностранцам.

Вероника забралась на продавленную софу с ногами и уткнулась в пахнущую нафталином подушку, вспоминая прошлое.

Замуж вышла в восемнадцать лет и по любви. Каким счастьем тогда казались их отношения. Подруги завидовали — повезло. А потом как-то быстро, погрязнув в быту и борьбе с нищетой, исчезло их волшебное чувство. А она беременна. Муж чуть ли не силком на аборт тащил, но она уперлась: можешь уходить, я оставлю ребенка. Он не заставил себя долго упрашивать:

— Вот и справляйся сама, если ты такая дура. Мне спиногрыз не нужен.

Она хорошо помнила, как приехала к подруге и рыдала, уткнувшись ей в колени. Алла, как мама в детстве, гладила по волосам:

— Ты правильно поступаешь, Ника. Внутри тебя растет маленькая девочка, и если ты сломаешься, она никогда не увидит весны, не почувствует запаха цветущих яблонь.

— Причем тут яблони, Алка? — подняла мокрое от слез лицо Вероника. — Я не вытяну этого ребенка одна. Мне надо платить за комнату, учиться, работать. А меня тошнит весь день, и я с трудом заставляю себя подняться с постели. Мы вдвоем с Димой еле-еле концы с концами сводили. У тебя же своя квартира, ты не представляешь, как отдавать больше половины зарплаты за съем жилья. И куда я приведу малышку — никто из них не сомневался, что родится девочка — в комнату в коммуналке? И буду мыть ее в ржавой ванной?

— А ты переезжай ко мне.

— Да что ты такое говоришь?! — помотала головой Вероника. — Я же буду тебе мешать. Тебе надо строить свою жизнь, заканчивать институт, выходить замуж.

— Замуж пока никто не берет, а институт мы вместе закончим. И вообще, ты мне мешать не будешь. Так что давай съездим за вещами и начнем устраиваться.

— Но я не могу стеснять тебя…

— Можешь. Я уже решила.

Тогда Вероника поверила в женскую дружбу. Что бы она делала без Аллы?!

Вероника взяла телефон и набрала номер подруги.

— Алла, привет! Да, доехали! Тоска здесь такая, хоть плачь.

— Я же говорила — пожили бы у меня.

— Нет уж, хватит. Я достаточно долго пользовалась твоим гостеприимством.

— Как там Олеся?

— Уткнулась в телевизор. По дороге опять говорила, что не надо сюда ехать.

— Вот и у меня нехорошее предчувствие, — вырвалось у Аллы.

— Да ну вас с вашей тонкой организацией. Что с нами может случиться?! Поживем здесь, подышим чистым воздухом. Олесе будет полезно, а то за последнее время у нее два приступа астмы было. А ты приезжай к нам на выходные — погуляем по Ярославлю.

2

Владимир редко вспоминал о матери, но сегодня ночью она приснилась ему: сетовала, что не ходит к ней на могилку.

«Странный обычай ухаживать за куском земли, где гниют кости близких людей, — рассуждал он сам с собой. — Мертвым это не нужно, нужно живым, а он был против захоронения. Но кто его спрашивал? И как не выполнить последнюю волю?»