Таксидермист - Брайан Випруд

– Плохо дело. Если Слоун заговорил…

– Вито! – сказала Энджи. – Они могли узнать, что Вито осведомитель.

– Надо спешить. Пацаны сообразят, и у тебя в квартире будет полно этих ребят.

До дому мы домчались быстро. Только слишком поздно.

Глава 23

– Не останавливайся! Проезжай!

Николас стиснул мое плечо. Я отмахнулся от него, и «линкольн» с визгом затормозил перед моим домом. На моем месте кто-то уже стоял, и еще кто-то – рядом. На тротуаре запарковались два патрульных экипажа и одна шоколадная машина без опознавательных знаков. Парадная дверь кафе-мороженого, которую мы никогда не открываем, сорвана с петель, разбита в щепки, будто фанерная. Я заметил, что Энджи стоит рядом – мы смотрели сквозь дверной проем в нашу гостиную. Обернувшись, я увидел только Отто. Николас вновь исчез.

В доме был полный разгром. Можно было подумать, там побывала пожарная команда со всеми их топорами и уважением к правам животных. Мелкие чучела – выдр, фазанов, скунсов, броненосцев, лис – просто расшвыряли по полу. Но те, что побольше, разодрали в клочки. Рыло африканского кабана. Хвост пумы. Половина койотовой головы. Бобровая лапа. Медвежьи ляжки. Стружки и опилки из старых чучел перемешались с пухом и перьями из нашей мягкой мебели, собранной на Парк-авеню. Они раскромсали и тщательно выпотрошили все – от пуфика до оттоманки.

Пернатые не пострадали, как и некоторые чучела зверей, которые не легко было достать (например, зимняя красная рысь, хвала небесам). Наверное, забыли захватить стремянку. Мы вошли, и полицейские сразу обернулись к нам.

– Карсон? – спросил один из копов.

– Я, – ответил я; голова у меня слегка плыла. Энджи ахнула и стиснула мою руку. Мы остановились перед Фредом. Голова смята, ни глаз, ни челюсти не было. Хребет прогнулся, задние лапы оторваны, а грудь раскроена тесаком. Стружек во Фреде осталось больше, чем шкуры. Фред погиб – раз и навсегда. Как и многие.

Коврик, на котором стоял лев, отшвырнули в сторону, половицы выдраны, посудное полотенце и пистолет лежали рядом с дырой. Пискун исчез.

– Детектив? – заорал вглубь комнаты коп.

Цильцер показался в дверях спальни и, прежде чем перейти в гостиную, окинул нас подозрительным взглядом. Позади него показался давешний бальзамировщик, они о чем-то пошептались и двинулись к нам. Нет, не к нам, а к простыне, которой что-то было накрыто. Бальзамировщик опустился на колено и отвернул край, втайне довольный происходящим.

– Вы узнаете этого человека? – безразличным голосом спросил Цильцер.

– Проклятье.

Меня замутило, и я отвел глаза. То был Вито. Горло ему перерезали так глубоко, что казалось, будто у него появился второй рот. Кровь была повсюду.

– Вито Энтони Гвидо, – выдавил я, хватаясь за стул.

– Мне надо сесть. – Энджи положила руку на голову и поискала место, но безуспешно. Выйдя за дверь, она села на ступеньку крыльца. Я услышал, как она расплакалась.

– Не хотите ничего объяснить? – вздохнул Цильцер.

Я потер лоб.

– Сначала мне надо поговорить с адвокатом.

Да, отлично, адвокат. Будем надеяться, что от нового будет больше толку, чем от моего прежнего. При таких адвокатах нужна ли вообще карательная система?

Глава 24

Почему, ну почему я не воспитывался в неполной семье? Почему не довелось мне быть таким, в кожаной куртке, с прыщами, с сигареткой за ухом и пачкой «Лаки Страйк» в закатанном рукаве, с подлой натурой – таким подростком, что околачивается по углам, планируя новые гонки на машинах или потасовку? Нет, Гарт Карсон не таков. Мне выпало быть одним из тех, кого крутые парни, смеясь, называют ботаником, и чей лучший друг – пухлый близорукий чеканушка по прозвищу Пончик. Девочкам я, в принципе, нравился. Они ворковали над моими светлыми волосами и глубокими карими глазами, но не могли разделить моего увлечения нашими маленькими протомеханическими друзьями из отряда жесткокрылых.

Жаркими летними вечерами, когда положено лакать пиво за супермаркетом или «наскоряк» тискать негордых девчонок в машине на стоянке, я лежал в засаде у фонаря на нашем заднем крыльце, рядом – Пончик, фунтами пожирающий тянучки, – и надеялся вопреки всему, что в пределах досягаемости мелькнет тень гигантского рогача.

И не то чтобы я совсем не делал попыток преступить закон. Впрочем, местная полиция не дала мне расправить крылья. Однажды вечером мы с Пончиком шли в боулинг поиграть на новом игровом автомате «Ивел Канивел»[87] и нас по подозрению остановили и допросили копы. У нас были полны карманы четвертаков, из чего копы сделали вывод, что это мы распотрошили газировочный автомат на заправке. Потом был случай, когда мы до позднего вечера заигрались на причале в «Стратего».[88] Миссис Крюгель навела на нас свой телескоп, и в следующий миг копы уже брали штурмом наш предположительный наркопритон.

Я никак не мог понять, почему, но люди, облеченные властью, всегда начинали меня сразу в чем-то подозревать. И как бы Энджи ни оспаривала это, я уверен, что есть что-то в моей внешности, отчего любой проходящий мимо полицейский обязательно бросит на меня второй, внимательный взгляд. Николас жил в соответствии с этой генетической предрасположенностью. И хоть не впрямую, но все равно несправедливо, я обвинял его за то, что мне тоже досталась порция.

Наши дедушки были врачи, бабушки – из первопроходцев фермерской породы. Папа был типичный профессор, мама – тихая домохозяйка. Может, плохие хромосомы перепрыгнули через поколение. О двоюродном дедушке Таддеусе у нас говорили вполголоса, и так, чтобы не слышали дети. Позже я долго приставал к маме с расспросами про Таддеуса, но она лишь повторяла свое «Ой, я правда не помню», добавляя только, что он «пахал где-то на Западе».

Не растрать я свою юность попусту в усердной тяге к знаниям, я был бы лучше подготовлен к той пригоршне джокеров, которых жизнь подсовывала мне в последнее время. Нет, бесспорно, судьбе было угодно, чтобы я стал преступником; иначе я не проводил бы столько времени в полицейских участках и не искал бы сейчас запасного адвоката.

Наутро после того, как по моей квартире прошлась кран-баба, Дадли познакомил меня со своим кузеном, серьезным долговязым парнем по имени Алекс Стайн – в темных очках в черной оправе, с черными вихрами и в красной безрукавке. Он казался толковым, но поди разбери? Впрочем, ведь это Дадли пришел мне на выручку со своей картой.

Пока я ездил к Стайну, милая Энджи оставалась дома. Занималась страховкой, ремонтом двери и вместе с Отто прибиралась в квартире. Полицейские попытались допросить «русски»-гнома, но после пространного рассказа о КГБ, хот-догах и нудистских пляжах Калифорнии отказались от мысли хоть чего-нибудь от него добиться. Да, и еще – о быстро шагающих женщинах.

После того как я рассказал свою историю Стайну, мы продолжили беседу с Цильцером в полицейском участке. Без малого час я убил, пересказывая историю ему – вернее, те ее части, которые позволил рассказать мой поверенный. Как и Роджер Элк, Стайн убедил меня «отформовать» рассказ о событиях, окружавших мертвую женщину на моем крыльце, так, чтобы половчее обойти мои догадки о ее личности.

Я в подробностях изложил им все о Пискуне, ретристах, Слоуне, заговоре цветных вспышек, Букермане, сферах, натуропатах, Роджере Элке, Мортимере, мумиях, нападении на Николаса, логове ретристов на Хановер-сквер, моем похищении, о Вито и о моем спасении. Алекс убедил меня так изложить события, чтобы избежать упоминаний о шокерах, применять которые в Нью-Йорке запрещено. Я просто сказал, что мои друзья ошеломили и отвлекли похитителей – и ведь это правда, – так что я смог вырваться из их кольца и выскочить на Вандербильт-авеню.

Тем временем, пока я рассказывал обо всем этом, копы успели проверить кое-какие детали. Штаб-квартира ретристов в «Банке Ирана» заперта, никого нет дома. Николас – неизвестно где, но тоже не дома. В «Готам-Клубе» выступлений Скуппи больше не планируется, а номер телефона, который дирекция клуба дала полиции для связи с «Шикарными Свингерами», оказался номером автомата на станции в Бронксе. Сообщения, оставленные Роджеру Элку у телефонного диспетчера, оставались без ответа. Что касается Букермана, копы навели справки в его последнем местопребывании – в одном из пригородов Чикаго.

– Лью Букерман из «Шоу Генерала Бухера» умер, – неуверенно протянул Цильцер.

– Умер? Не может быть. В смысле, они все ссылаются на Букермана. В смысле, ретристы. Роджер Элк.

Цильцер заглянул в листок бумаги, который держал в руке:

– 12 февраля 1996 года. Свалился в залив на озере Мичиган. Ушел под лед, так что до самой весны поднять машину не могли. Ее так и не нашли, как и тело. Через год суд объявил его умершим. Его имущество и деньги перешли к корпорации «Аврора», которой управляет его племянник.

Что-то знакомое. «Аврора»…