Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля - Макс Фрай

Они выбрались из гомонящего ресторана. Народ разошелся не на шутку. Около барной стойки то ли братались, то ли собирались драться какие-то джентльмены техасского вида. В углу, в который раз уже, нестройным хором затянули "Джингл-белл". Рождество наступило, а снегопад, наоборот, кончился. Но это уже никого не волновало.

Когда Арт и Энджел подошли к дверям какой-то обычной сувенирной лавки, по радио объявили посадку на рейс в Атланту.

- Одну минутку, - сказала Энджел, - подождите меня у входа в магазин, я быстро! И вы пойдете на ваш рейс. Я очень хочу сделать вам сюрприз.

С этими словами она исчезла в магазинчике, откуда, конечно же, доносился "Щелкунчик".

Арт постоял минут пять, потом еще пять. Энджел не появлялась. Ему надо было идти на посадку в самолет. Он решительно зашел в магазинчик и удивленно обвел помещение взглядом: оно было невелико, без всяких закоулков. И оно было пусто. Пусто, если не считать кассирши-пуэрториканки, мирно дремавшей у входа.

- Merry Christmas, - обратился к ней Арт, - извините, сюда только что зашла дама... Энджел.

Пуэрториканка смотрела на него, пытаясь понять, что ему вообще нужно. Слово "Энджел", видимо, вызвало у нее в голове какую-то мысль. Она доброжелательно кивнула ему и показала на стойку:

- Merry Christmas to you too. All angels are here!

Арт остолбенело разглядывал ангелов. Вернее, одного. Фарфоровая фигурка в светлом, почти белом одеянии. Капюшон с меховой опушкой был откинут, золотистые волосы рассыпались поверх.

- Вы хотите эту фигурку? - пуэрториканка была сама любезность. - Он очень хорош.

Арт заплатил за ангела, которого положили в кокетливый пакетик, и пошел на посадку. Он пытался что-то понять, что-то додумать до конца. Но чувствовал, что с ним опять сыграло шутку Белое Рождество.

Уже в самолете он достал ангела из пакета. И долго смотрел на эти золотистые волосы, на приветливое, без жеманства и кокетства, лицо.

- Как странно, мне кажется, я знаю и теряю тебя всю жизнь... И как будто всю жизнь я провел в этом терминале.

Арт смотрел на ангела, ангел смотрел на Арта.

"Ничего невозможно изменить. Или поздно менять. Можно только превратиться в Ангела, - думал ангел. - Но теперь я всегда буду с тобой".

СВЕТЛАНА ДИЛЬДИНА

МОЖЕШЬ НИЧЕГО НЕ БОЯТЬСЯ

- Всегда знала, что ты слабак! - Она шагала целеустремленно, туфельки так и мелькали, совсем недавно лаково-блестящие, а сейчас густо покрытые пылью. Бант в волосах подпрыгивал, огромный, розовый, будто собирался взлететь и в последний миг передумывал, вновь опускаясь на макушку.

- Мы заблудимся...

- Мы уже заблудились! - возражений она не слушала.

Я плелся сзади, мечтая, чтобы она наконец устала и остановилась. Если сидеть на тропе, нас рано или поздно найдут. Лучше бы рано... Каждый раз, поглядывая на небо, я боялся увидеть его потемневшим. В тысячный раз давал себе слово быть хорошим, съедать пенки от молока и даже вернуть садовнику моток бечевки, который стянул, чтобы сделать воздушного змея.

Моя подруга и провожатая смотрела только вперед.

Так далеко в лес мы ни разу не забирались.

- Я тебя брошу, честное слово, брошу, - донеслось из-за ствола бука. Пока я оглядывался по сторонам, она уже свернула в сторону - по еле заметной тропинке, протоптанной скорее не человеком, а лесным зверьем. И остановилась, дожидаясь, глядя на мой страх с жарким презрением.

Звали ее Марта, и ей исполнилось десять лет - а мне, получается, девять.

То было лето персиков - огромные, бархатисто-оранжевые, они висели на ветках, лежали горкой на блюде в центре стола, на подоконнике и в корзине у торговки. Их сияюще-сладким соком были испачканы наши руки, губы, щеки и даже уши.

Мы жили в огромном доме посреди луга - две семьи; два крыльца с разных сторон и общий чердак. Когда-то стенка делила его на две части, но во времена наших дедушек кто-то сломал непрочную преграду, а может, дерево прогнило само. Так или иначе, теперь на чердаке лежал общий хлам, и, как утверждала Марта, жили общие привидения.

Я боялся подниматься туда: родители рассказывали, что под самой крышей сидит страшная ведьма, которая ест непослушных детей. По вечерам она выходит из дома и бродит вокруг, хватая всех зазевавшихся. А днем спит вполглаза и слышит все, что происходит вокруг.

Марту родители тоже пугали, только не ведьмой. В сознании моей подружки рассказанные взрослыми страшилки принимали причудливые формы, в которых было что-то от плодовых деревьев с зубами, что-то от хищных птиц, а еще больше неясного, вроде солнечного зайчика на стене - для слепого. Фантазии Марты внушали мне ужас куда больший, чем собственные, и я ненавидел разговоры о них. А Марта любила рассказывать, ей доставляло удовольствие видеть, что другой напуган еще больше, чем она сама.

Родители наши не то что дружили, но соседями были добрыми. Летними вечерами любили пить чай в саду, вести неспешные разговоры. Это время осталось в памяти как самое счастливое - на нас с Мартой попросту не обращали внимания, целый час, а то и больше мы были предоставлены сами себе.

Связанные в пучок соломенные волосы, блеклое лицо и узкие, острые ногти - такой была мать моей подружки. Отца ее помню хуже, в мыслях являются только его бесчисленные костюмы и галстуки - однотонные, полосатые, в мелкую и крупную клетку. Костюмы - или же галстуки? - ходили по лестницам, разговаривали, водили машину и давали указания по дому.

Тогда был июль.

Голоса старших растворялись в неподвижном, сладко пахнущем воздухе, как варенье в чае. Мы с подружкой сидели подле живой изгороди, стены из глянцевых острых листьев и мелких белых цветов. На лист запрыгнул кузнечик, закачался на шаткой опоре и только собрался покинуть ее, как очутился в кулачке Марты.

- Смотри! - прошептала она, чуть разжимая пальцы. - Он светится!

Я ничего не видел, но сразу поверил.

- Он живет на луне. - Марта мизинцем погладила пеструю спинку. - Видишь, будто искорки белые? Это лунная пыль.

- Что же он ест на луне?

Вид у кузнечика был обреченный.

- Нектар огромных цветов.

- Такой маленький? Как же он ухитряется?

Каждый раз, когда я позволял себе усомниться во всеведении подружки, она сердилась.

- Он специально стал маленьким, чтобы не поломать нашу изгородь. Если я попрошу, вырастет очень большим! Я привяжу тебя к спине кузнечика, он допрыгнет до луны и оставит тебя там, - отрезала Марта.

Моего раскаяния оказалось достаточно - пленник был отпущен на волю и мгновенно ретировался. Я с сожалением проводил его взглядом: оказаться среди сияющей лунной пыли было бы жутковато, но так заманчиво!