На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж - Анна Бялко

Будь они неладны, эти мамины талоны. Я потеряла из-за них кучу времени. Автобус ушел у меня из-под носа, другой пришел только через сорок минут – в общем, слов нет. А мне еще домой скакать через весь город, мыть и сушить голову, и только потом можно будет поехать к Севке. Этак я только ночью доберусь. Сколько драгоценного времени из-за дурацких талонов пропало! Постой-постой... Может, помыть голову прямо тут, у родителей? У них колонка, вода горячая... У меня-то еще неизвестно, включили ли. И к Севке можно прямо отсюда поехать... Хотя нет... Все равно мне надо переодеться – завтра праздновать будем, а я в джинсах с дачи. А если завтра смотаться переодеться... Нет, не стоит. Поеду, как собиралась. Вот только позвоню сейчас Севке, может, он тоже еще с дачи не добрался, тогда нечего и спешить. Когда я звонила ему с вокзала из Загорска, его еще не было.

Гудок. Еще гудок. Нет, не доехал... – Алло?

– Севка, привет, это я. Ты дома?

– Только вошел, малыш. Ты где?

– Я у родителей. Сейчас заскочу домой, переоденусь – и к тебе.

– Давай. Жду. Возьми такси, не мотайся вечером по метро.

– Спятил? На какие шиши?

– Я спущусь и заплачу.

– Уговорил. Все, я побежала. Целую.

Вот что мне в Севке нравится, так это... Впрочем, а что мне в нем не нравится? Точно поймаю тачку – к нему ехать. Быстрее будет. Но домой надо скакать прямо сейчас, некогда тут с головой возиться. Фена у мамы нет, пока она высохнет... Вымою дома. Может, и воду горячую за выходные включили... Может же ведь...

Как же, дождешься от сволочей. Включат они... Интересно, зачем они вообще ее выключают? И почему всегда летом, и на целый месяц... Впрочем, некогда рассуждать, ответа все равно не дождаться, лучше ставь быстро чайник. Или кастрюлю большую налить? Нет, чайника хватит, некогда тут с кастрюлей.

Я быстро кладу поперек ванны доску, ставлю на нее таз для воды, притаскиваю ковшик. Мытье головы из тазика за этот месяц стало рутиной. Процесс отлажен до мелочей. Так, полотенце, шампунь, а вон и чайник засвистел.

Я притаскиваю в ванную чайник с кипятком, ставлю на ту же доску. Развожу в тазу кипяток до нормальной температуры – о, еще полчайника осталось, можно будет потом всей помыться. Раздеваюсь, наклоняю голову над ванной. Ковшик раз, ковшик два, шампунь, полотенце – готово! С головой все. Теперь ополоснуться самой – и можно бежать дальше.

И тут я совершаю роковую ошибку. Вместо того чтобы развести в тазу остаток кипятка перед тем, как лезть в ванну, я сперва залезаю в нее и только потом тянусь к крану с холодной водой. Дно ванны мокрое и скользкое от шампуня, я поскальзываюсь, начинаю падать, в панике машу руками, пытаясь хоть за что-то уцепиться, задеваю доску, она с грохотом рушится, все стоящее на ней летит на меня... Включая, между прочим, чайник с оставшимся кипятком...

Наверное, это было то, что называется в науке «вертикальным взлетом». Не помню, как это случилось, но вот я сижу на полу рядом с ванной, держась руками за бортик. Тазик, чайник и ковшик кучей громоздятся перед моим носом. Доска накрывает этот прелестный натюрморт. Боли никакой не чувствую. Начинаю осматривать себя.

На правой ноге, на бедре, нахожу ожог размером примерно с ладонь. Малинового цвета, и, кажется, даже пузыри уже начинают вздуваться. Больше нигде ничего вроде нет. Можно сказать, повезло. Могло бы гораздо хуже получиться. А если бы я не была такой ленивой и вскипятила бы кастрюлю... Она в три раза больше чайника, сколько бы в ней кипятка-то осталось... Не говоря уже о размерах отверстия... В общем, да здравствует лень!

Осторожно вытираюсь, выхожу на кухню. С ожогом надо бы чего-то такое сделать... Говорят, пописать на него... Интересно, как я должна пописать себе же на бедро? Опять узлом завязаться? Нет уж, хватит с меня на сегодня акробатики... Будем действовать по науке.

В холодильнике у меня есть полбутылки водки. Я смачиваю руку, прикладываю к обожженному месту. Щиплет. Больно, черт. Не надо было этого делать...

Меня начинает знобить и трясти. И правильно, нечего голой в кухне стоять. Я осторожно, чтоб не задеть ожог, надеваю халат, иду в комнату, залезаю в кровать под плед. Трясучка проходит, но озноб остается. Интересно, может, у меня температура поднялась? Бывает от ожогов температура?

Бывает. 38, 5. То-то я и смотрю. И что теперь делать? Ехать никуда не стоит, это уж точно. А вот позвонить Севке надо, он же меня там ждет. Эх, обидно как все!

– Сев, это я. Я не приеду. Я тут обварилась.

– Ты что? Я еду к тебе.

– Сев, подожди. Не надо. Я в порядке.

В самом деле, еще же Димка должен, наверное, прийти. Интересно, кстати, где он вообще? Впрочем, не мое дело. Но Севки здесь не надо. Не хватало только...

– Какой величины у тебя ожог?

– С ладонь, чуть меньше. На ноге...

– Ты на него пописала?

– Ага. Счас. Я же не гуттаперчевый мальчик.

– Ты дуреха. Это всегда надо делать. Вызови скорую.

– И чего? Сев, я правда в порядке. Ну почти. У меня температура 38.

– Это у тебя шок. Выпей анальгина и ложись спать. Завтра с утра позвони, я за тобой приеду.

– Я, может, еще сама ходить смогу.

– Да уж я надеюсь. Я позвоню остальным, скажу – пьянка отменяется.

– Сев...

– Ну переносится. Соберемся на неделе. Тебе завтра не до того будет. Все. Пей лекарство – и спать.

Насчет анальгина – это он правильно говорит. В любом разе не помешает. Может, пусть бы приехал, забрал бы меня отсюда... Хотя нет. И из-за Димки, и дело даже не в этом, в конце концов, он мне только бывший муж, так что я имею полное право, но просто не надо... Незачем это – нога обожженная, на голове черт-те что. Я не должна быть беспомощной и некрасивой. А иногда так хочется... Нога, зараза, болит... Ничего, анальгин сейчас поможет, и я засну, а завтра все будет в порядке. Хорошо все-таки, что я только чайник вскипятила, а не целую кастрюлю...

Уже почти заснув, я слышу ключ в замке. Димка. Я приподымаюсь в кровати и сквозь полуоткрытую дверь наблюдаю, как он входит в квартиру, включает свет в прихожей, ищет тапочки... Потом до меня доходит: он же не знает, что я тут. Я зажигаю лампочку над кроватью. Он смотрит на меня почти с ужасом.

– Ася? Что ты тут делаешь? Ты же должна быть на даче?

– Я приехала... Дим, что со мной было... Я мыла голову и уронила на себя чайник, ошпарилась вся. Вот, смотри.

– Кошмар какой! Ради бога, не надо только мне ничего показывать. С ума сошла – ошпарилась. Как тебя угораздило?

– Я же говорю: мыла голову, поскользнулась, опрокинула чайник...

– Да-а... Кошмар. Представляешь, вот был бы номер – я бы пришел, а ты там в ванной лежишь, вся ошпаренная, как поросенок... Ужас. Мне просто повезло...

А мне вот, кажется, не очень. Действительно, убейся я там насмерть – вот был бы номер. Но все равно, неужели нельзя сказать что-нибудь более жизнеутверждающее...

– А, Ась, – просовывается в комнату мой бывший муж. – Знаешь, я вот сейчас вспомнил: артист Папанов тоже, говорили, в ванне до смерти обварился.

– Потрясающе, – вздыхаю я и гашу лампочку. Муж уходит на кухню и, судя по доносящимся звукам, шарит там по холодильнику в поисках еды. Ну-ну, удачи ему, пусть поищет.

Лучше бы Севка меня забрал. Лучше бы я у него лежала, а он обо мне бы заботился. Зачем я, как дура, всегда все сама... Получалось бы что хорошее, а то... Нога болит. Ребята завтра из-за меня не соберутся. Севку так и не увидела. Ребенка на даче бросила. Даже толком не причесалась – буду теперь всю неделю, как помело. Совершенно неизвестно, когда с этим ожогом можно будет вымыться следующий раз. Жалко себя до ужаса, а тут еще бывший муж издевается. Что-то, наверное, я все-таки делаю не так. Надо сейчас хоть заснуть, что ли, пока анальгин еще действует. Точно. Все. Хватит угрызаться, завтра буду думать. А сейчас засыпаю. Сплю.

Снова промежуток, или еще одна интерлюдия

(продолжение эпиграфа)

Там страшно ночью, страшно днем, А в промежутках – ЖУТКО.

I. Осень

Мы с Севкой, как и было обещано, честно любили друг друга еще две недели. Даже два месяца. Это было потрясающее время. Он дал мне ключи от своей квартиры, я приходила туда, когда только могла и хотела, – раза три в неделю, после работы, если Костька был пристроен. Севка водил меня в рестораны, покупал еду на рынках, чтобы не тратить время на очереди, настаивал, чтобы я ездила везде на такси – и давал на это денег. Много денег. Но дело совсем не в этом. Это все было приятно, но как часть его заботы обо мне, главное было – что он заботился. Любил меня и заботился. Обо мне в моей взрослой жизни никто так не заботился, только мама в детстве, и то, когда я болела, – в остальное время ей приходилось на работу ходить.

В детстве я ужасно любила болеть. Наверное, все любили. В школу не идешь, лежишь в кровати, читаешь книжки, еду приносят прямо туда же... И мама дома. Варит клюквенные морсы, готовит куриный бульон и котлеты с пюре. А если от температуры начинает болеть голова, кладет на лоб мокрое полотенце и сидит рядом, время от времени переворачивая его стороной попрохладнее. А ты лежишь, и хотя в висках стучат молоточки, тебе все равно хорошо и счастливо, и ни о чем не надо думать, потому что ты знаешь – мама рядом...