Третий лишний - Игорь Черемис

— А что за экзамены? — в его голосе можно было различить неподдельный интерес.

— У меня история КПСС, а у Аллы… — я беспомощно посмотрел на неё.

Я так и не сподобился выучить названия предметов, которые она изучала в своем институте.

— Практика устной и письменной речи, по немецкому, — ответила она, немного подумала и добавила: — Если надо встретиться, то я не против, экзамен не сложный, я всё выучила.

— Wann hatten Sie Zeit, Ihre Lektionen zu lernen? — неожиданно сказал Валентин.

— Ich habe dieses Fach das ganze Semester über studiert, — как-то легко ответила Алла.

Я вспомнил анекдот про немецкий язык и желание захватить Польшу, но благоразумно решил его не озвучивать. Вряд ли чекисты успели посадить в мою камеру другого человека.

— Die wenigsten wollen Deutsch lernen. Jeder interessiert sich für Englisch.

— Das ist richtig. Aber meine Tante lernte Deutsch und ich trat in ihre Fußstapfen.

После этой фразы Валентин сбился, и я, глядя на его растерянное лицо, хотел засмеяться, но вспомнил, где мы находимся[8].

— Fußstapfen? Что это — переспросил он.

— По стопам, по следу, по примеру… — Алла пожала плечами. — Я сдала экзамен?

— Пока нет, — улыбнулся Валентин. — Экзамен у тебя завтра, и принимать его буду не я. Но любопытно встретить студента, который решил бы выбрать такую специализацию. Сегодня действительно все рвутся учить английский.

— Да, — кивнула Алла, — группа у нас одна и небольшая. Англичан много больше.

— Понятненько… — пробормотал он. — А насчет того, надо или не надо… думаю, Егор прав, сегодня вам стоит отдохнуть, прийти в себя и не загружать мозги лишними хлопотами. Про этот эксцесс… — он указал подбородком на здание своего ведомства, — про этот эксцесс не беспокойтесь. Никаких последствий не будет, это была инициатива отдельных наших товарищей, которые с сегодняшнего дня нам совсем не товарищи, скорее, наоборот. Вас подвезти?

Я посмотрел на возвращенные мне часы — половина восьмого.

— Нет, не надо, — я не стал советоваться с Аллой, вряд ли она будет возмущаться. — Только… можно вас на пару слов?

Презервативы у Валентина были, и своими запасами он поделился.

* * *

— Я думала, что это будет по-другому…

Алла сидела на одном из кухонных стульев, завернувшись в одеяло с головой, и наблюдала, как я готовлю не слишком хитрый — зато домашний — ужин. Тюремную перловку я ел через силу, лишь потому, что понимал необходимость хоть какой-нибудь пищи. Я попробовал салат, сыпнул ещё немного соли и продолжил смешивать ингредиенты.

Только что у нас с Аллой случился первый секс. Презервативы от Валентина были импортные, но из какого-то социалистического государства — вроде бы венгерские, но этот язык был одним из трех на упаковке, а двумя другими — болгарский и, кажется, румынский. Характерной фразы про «мейд ин» на них не имелось.

Я понимал чувства девушки. Наверное, я слишком сильно осторожничал, опасаясь причинить ей боль, и слишком сильно растянул прелюдию. В итоге почти всю свою кипучую энергию Алла израсходовала до того, как я сумел проникнуть в нужное отверстие, и лишь пыталась понять, что же изменилось в её организме — кроме, разумеется, того, что теперь у неё не было девственной плевы. И, кажется, особых изменений она не обнаружила.

Впрочем, чуть позже я собирался повторить этот опыт — Валентин был щедр, как и полагается подполковнику КГБ, и выделил нам на эксперименты целых три средства предохранения. Зачем он таскал их с собой, я не знал и не собирался спрашивать. Но, например, в хороших презервативах удобно хранить пистолеты, чтобы сберечь их от влаги. А ещё их можно использовать для встреч с агентами.

— Это потому что у нас был первый раз, — ответил я. — Сейчас поедим и попробуем снова. Но вообще я тебе уже говорил, что секс слишком широкое понятие, а разные виды оргазма потому и разные, что достигаются разными способами.

Объяснение получилось слишком казенным, и Алла пару минут обдумывала то, что я сказал.

— Наверное, ты прав… просто девчонки постоянно говорили, что если парню не давать… ну… ты понял, — я кивнул, — …то они уйдут к другим. И я этого боюсь… честно — очень боюсь.

— Я знаю, — ну ещё бы, она уже демонстрировала свои способности к нелогичной ревности. — И не буду снова говорить, что твоя тревожность не имеет никаких оснований. Да и вообще, наша с тобой жизнь только началась, хотя и проходит как-то бурно. Я всё-таки надеюсь, что дальше будет поспокойнее.

— Я тоже… Егор, а тебе не говорили, почему нас… того… арестовали?

— Нет, — я покачал головой. — Со мной там вообще никто не общался… разве что на общечеловеческие темы. Встать, к стене… это у тебя курорт был…

— Ну да! Скажешь тоже — курорт!

— Я вот этими самыми глазами видел, что у тебя там даже унитаз имелся, — я посмотрел на неё и улыбнулся. — Я же делал свои дела в самую настоящую парашу, прямо такую, как Солженицын описывал.

— О, я тоже его вспоминала. Мне Дима давал машинописную копию его «Архипелага», но я целиком не прочитала, скучно. Но там такие ужасы описаны! Я ничего такого не видела…

— Я тоже читал что-то, но далеко не всё. И дело там не в скуке, хотя и это есть, а в том, что Солженицын слишком многое выдумал ради большего эффекта, — объяснил я и, приоткрыв крышку сковородки, поворошил картошку — больше ради паузы, чем по необходимости. — В общем, по его терминологии, у нас был гулаг-лайт. А причины… в принципе, они и так понятны. Та женщина, что тогда пришла — это мать Родиона…

— Да, ты говорил, — вспомнила Алла.

— Ну да… она хотела купить меня, чтобы я написал заявление в милицию — мол так и так, сын этой суки ни в чем не виноват…

— Егор!

— Что?

— Ну зачем ты так про неё?

— Ты про суку?

— Ну да, она же женщина, нельзя так про женщин говорить…

— Про женщин нельзя, — согласился я. — Но она щенка родила, ещё и нас с тобой согласилась подставить, а, значит, и есть самая настоящая сука. Вернее, думаю, целились только в меня, а тебя случайно задело, но результат… один хрен, оба в заднице оказались. Надеюсь, что Валентин не соврал про то, что последствий не будет. Те ребята всё оформляли слишком официально…

Про себя я подумал, что эти оформления, скорее всего, не стоят даже бумаги, на которой они были написаны — несмотря на присутствие милиции и понятых. Если бы они действительно были уверены, что суд примет их версию событий