Двойная звезда - Роберт Хайнлайн

— Я с радостью последую вашему совету, Виллем. Но не обещаю последовать ему непременно.

Он рассмеялся. — Вы вообще чертовски редко обещаете что-нибудь. Хорошо, представим, что вы победили на выборах и снова стали премьер-министром — но с таким большим перевесом, что вам с большим трудом удается добиться успеха в голосовании за принятие гнезд в состав Империи. В этом случае я не советовал бы вам ставить на голосование вотум доверия. Если вы его проиграете, то лишитесь всего. Лучше вам постараться пробыть весь срок.

— Почему, Виллем?

— Потому, что мы оба — терпеливые люди. Понимаете?

Он указал на герб: «Воздвигаю»! Это не просто пышный девиз, королю не пристало быть пышным. Его дело — оберегать, предупреждать, рассудить. С конституционной точки зрения для меня не имеет значения, удержитесь вы у. власти или нет. Но для меня имеет значение единство Империи. Мне кажется, если у вас ничего не получится с марсианским вопросом сразу же после избрания, постарайтесь повременить, потому что ваша политика во многих других отношениях обещает быть очень и очень популярной. И когда вы будете обладать подлинным большинством голосов, в один прекрасный день вы явитесь ко мне и уведомите, что я могу добавить ко всем своим прочим титулам еще и титул «Императора Марса». Поэтому не торопитесь,

— Я подумаю об этом, — осторожно сказал я.

— Подумай. Кстати, как насчет системы ссылки?

— Мы собираемся отменить ее сразу же после выборов. — На этот вопрос я мог отвечать твердо, зная, как Бонфорт ненавидел нынешнюю каторжную систему.

— На вас будут нападать за это.

— Пускай. Мы наберем достаточно голосов.

— Рад слышать, что вы сохранили силу своих убеждений, Джозеф. Мне тоже никогда не импонировало то, что знамя Оранских развевается над кораблем со ссыльными. А торговлю вы собираетесь сделать полностью свободной?

— После выборов, да.

— А как вы собираетесь возместить убытки?

— Мы уверены, что промышленность и торговля начнут развиваться так быстро, что это сразу же компенсирует недостачу таможенных пошлин.

— А что, если это будет не так?

Что будет я не знал. Моя подготовка не включала в себя дискуссию на эту тему, а экономика всегда была для меня сплошной загадкой. Я улыбнулся.

— Виллем, я обязательно обращу внимание на эту проблему. Вообще вся программа партии Экспансионистов зиждется на той предпосылке, что свобода торговли, перемещений, всеобщее равенство и гражданство, общая платежная система и минимум имперских законов и ограничений пойдут на благо не только подданных Империи, но и на благо самой Империи. Если вам понадобятся средства, мы их изыщем — но не с помощью дробления Империи на мелкие округа. — Все, за исключением самой первой фазы, было подлинно бонфортовским, только слегка приспособленным к данным условиям.

— Прибереги свои речи для избирательной кампании, — проворчал он. — Я просто спросил, — он снова взял в руки список. — Ты уверен, что эти люди — именно те, кого ты хотел бы?

Я протянул руку, и он передал мне список. Проклятье, да ведь ясно, как день, что император старается иносказательно, не нарушая конституционной морали, привести меня к мысли о том, что, по его мнению, Браун не годится. Но клянусь самым лучшим антрацитом ада, у меня не было абсолютно никаких оснований перекраивать список, который в поте лица составляли Родж и Билл.

С другой стороны, ведь этот список не был составлен Бонфортом. Он представлял собой то, что, по их мнению, составил бы Бонфорт, будь он в здравом уме.

Мне вдруг захотелось попросить перерыва и осведомиться у Пенни, что она думает по поводу этого Брауна.

Затем я потянулся, взял со стола ручку и вычеркнул из списка фамилию «Браун», вписав вместо нее «Де ла Торре» печатными буквами. Рисковать имитировать почерк Бонфорта я еще не решался. Император только и сказал: — Вот теперь это приличная команда. Удачи тебе, Джозеф. Она тебе еще пригодится.

На этом аудиенция, как таковая, закончилась. Я начал подумывать о том, что мне пора уносить ноги, но нельзя же вот просто так уйти от короля: это одна из прерогатив, которые они сохранили. Он пожелал мне показать свою мастерскую и новую модель поезда.

На мой взгляд, он, как никто другой, много сделал, чтобы возродить это древнее увлечение, хотя, с моей точки зрения, — это не занятие для взрослого человека. Но я, конечно, рассыпался в вежливых похвалах по адресу его нового игрушечного локомотива, подготовленного для «Королевского Шотландца».

— Если бы не обстоятельства, — сказал он, вставая на четвереньки и заглядывая во внутренности игрушечного двигателя, — я мог бы стать отличным механиком, может быть, даже главным, или машинистом. Но превратности высокого рождения не дали мне возможности заняться любимым делом.

— Вы что, действительно думаете, что предпочли бы такую работу, Виллем?

— Не знаю. Теперешняя работа тоже недурна. Рабочий день недолог и плата отменная — да и застрахован я по первому разряду, если не принимать во внимание возможности революции. А моя династия всегда была на них везуча. Но большая часть того, что я должен делать — скука, с этим справился бы любой второстепенный актер.

Он взглянул на меня. — Я избавляю тебя от множества утомительных и скучных церемониальных обязанностей и праздного шатания — сам знаешь.

— Знаю и высоко ценю это.

— Только однажды за очень длительное время представилась возможность сделать толчок в правильно направлении — по крайней мере, я считаю его правильным. Быть королем вообще очень странное занятие, Джозеф Никогда не соглашайся на это.

— Боюсь, что уже поздновато, даже если бы я и захотел.

Он что-то поправил в игрушке. — Подлинное мое предназначение — это не дать тебе сойти с ума.

— Что?

— Именно. Ситуационный психоз — профессиональное заболевание глав государств. Мои предшественники по королевскому ремеслу, те, кто по-настоящему правил, почти все были немножечко не в своем уме. А возьми, к примеру, хотя бы ваших американских президентов: их положение требовало, чтобы их убивали еще во время первого срока.

А вот мне не нужно управлять вовсе: для этого есть профессионалы вроде тебя. Но и ты не испытываешь гнетущего влияния власти; тебе или кому-нибудь еще в твоей шкуре всегда можно тихонечко уйти, пока дело не приняло совсем уж плохой оборот. А в это время старый император — он почти всегда «старый», потому что мы обычно восходим на трон тогда, когда у нормальных людей принято уходить на пенсию — император всегда на месте, олицетворяя собой преемственность власти, символизируя собой государство, в то время как вы, профессионалы, заняты выборами нового на место прежнего. — Он печально моргнул. — Моя работа не увлекательная, но она — полезная.

Потом он еще немного порассказывал о своих игрушечных поездах, и мы вернулись в кабинет. Я решил, что теперь-то уж он меня отпустит. И действительно, он сказал: — Наверное, тебе пора снова браться за работу. Перелет был, наверное, довольно тяжелым?

— Да нет, не очень. Я все время работал.

— Так я и думал. Кстати, кто вы такой?

Бывает, полисмен внезапно хлопает вас сзади по плечу, или вы делаете шаг по лестнице, а следующей ступеньки нет, или ночью вы проваливаетесь во сне, или даже муж 6&шей любовницы внезапно возвращается домой. Я бы предпочел сейчас испытать любые из этих потрясений в любой комбинации, только бы не слышать этого простейшего вопроса. Я изо всех сил постарался сделаться еще более похожим на Бонфорта.

— Сир?

— Перестаньте, — нетерпеливо отмахнулся он, — сами понимаете, моя работа оставляет мне и кое-какие привилегии. Просто скажите мне правду. Я уже примерно час назад догадался, что вы не Джозеф Бонфорт. Хотя вы могли бы провести и его собственную мать. У вас жесты точь-в-точь, как у него. Но кто же вы такой?

— Меня зовут Лоуренс Смиф, Ваше Величество, — понуро ответил я.

— Выше нос, приятель! Я давно уже смог бы вызвать стражу. Вас случайно подослали не для того, чтобы убить меня?

— Нет, сир. Я лояльный подданный, Ваше Величество.

— Странная у вас манера выражать преданность своему монарху. Ну, ладно, налейте себе еще, садитесь и расскажите мне обо всем.

И я рассказал ему все, абсолютно все, до самой последней подробности. На это ушло значительно больше одного стакана, и в конце рассказа я уже чувствовал себя гораздо лучше. Он страшно рассердился, когда я рассказал ему о похищении, но когда я описал ему, что похитители сделали с сознанием Бонфорта, неистовству его не было предела; он разъярился так, что потемнел от гнева.

Наконец он тихо спросил: — Так значит, он все-таки придет в себя через несколько дней?

— Так утверждает доктор Кэпек.

— Не давайте ему работать, пока он полностью не встанет на ноги. Это просто бесценный человек. Да вы и сами прекрасно знаете это, не так ли? Он один стоит шести таких, как вы и я. Так что продолжайте свою игру до тех пор, пока он не поправится. Он нужен Империи.