Танец волка - Александр Мазин

Точно, бонды. Охотники из ограбленной нами избушки. Оставили одного на хозяйстве, а сами отправились наказать воров. Теперь сожалеют. Рожи испуганные. Ждут нехорошего. А что, если им предложить сделку?

Посовещавшись с побратимом, я выкатил норегам предложение, от которого невозможно отказаться. А именно: мы их всех оставляем в живых. Но одного берем с собой. В качестве проводника. Даже заплатим. А двое других, целый и раненый, пусть возвращаются домой.

Согласились, конечно. В альтернативе-то – всех троих в расход.

Позавтракали чужими припасами и тронулись, не дожидаясь рассвета. Как оказалось, неудачливые мстители видели милях в десяти отсюда большую группу вооруженных людей. Готов поставить эрир против дирхема, что это Вагбранд-ярл с братвой.

А тут как раз, очень удачно, пошел снег.

Отправились. Медвежонок шел замыкающим и все время ворчал. Практичные бонды потребовали с него клятву: их не убивать. А они, в свою очередь, поклялись, что не станут о нас рассказывать. Само собой, если бонды попадут в лапки Вагбранда, и тот решит допросить их со всей строгостью, никакие клятвы не помогут. Однако Свартхёвди вынужден был поклясться и теперь очень сокрушался. Не будь клятвы, он бы без зазрения совести отстал ненадолго и прикончил раненого и его спутника. Мертвые молчат.

Нашего проводника зовут Дрива Ходок. И он действительно Ходок. Прет по целине так, что Свартхёвди приходится его придерживать, чтобы мы с Гудрун не потерялись в снежной пелене. Снег падает безостановочно. Надо полагать, это Дрива[25]принес нам такую удачу. Не будь у нас проводника, могли бы и заблудиться: видимость – метров тридцать. Опять-таки, здесь горы. Не хочется провалиться в какую-нибудь стометровую трещину, неосторожно встав на рыхлый снежный мостик. Но в целом снег – это прекрасно. Прячет следы, прячет нас. Вот сейчас, к примеру, мы уже часа два как поднимаемся по пологому склону и при ясной погоде были бы видны километров с тридцати, учитывая качество зрения скандинавов.

Дрива намерен провести нас горами, не забираясь, впрочем, слишком высоко, до Раумарики. Он уже ходил этой дорогой, потому что у него там родственники. Нас это устраивает. Такую задачу ему поставил я, потому что слыхал, что Раумарики – территория Хальфдана Черного. Во всяком случае была таковой еще летом. А с конунгом Хальфданом у нас всё пучком.

Я понятия не имел, что мы уже на земле Хальфдана-конунга. Хотя, знай я – это вряд ли что-то изменило бы. Сейчас. Хальфдан далеко. Вагбранд – значительно ближе. И, как пел Владимир Высоцкий, «…кто кого переживет, тот и докажет, кто был прав…».

– Они были здесь, – сказал Давлах.

– Можно догадаться, – проворчал Мурха Красный Лис. – Поскольку тут – одни бабы да Ульфов драккар без гребцов.

Не то чтобы в селении действительно были одни женщины. Вагбранд оставил троих мужчин: проследить за сохранностью вновь обретенного наследства. Эти трое оказались не очень умными парнями. Взялись доказывать, что этот драккар теперь принадлежит Вагбранду-ярлу. С ними спорить не стали. Повязали и положили отдыхать.

– А потом они ушли. В нашу сторону. С женщиной Ульфа.

– Ушли, но не дошли.

– А этот, Вагбранд? Если он их догонит…

– Что ты предлагаешь? – поинтересовался кормчий Далбает. – Оставить корабли и пуститься за ними следом? Чтобы какой-нибудь нахальный норегский ярл прибрал и наш драккар?

– Что скажешь, вождь? – спросил Грихар Короткий. – Искать?

Красный Лис покачал головой:

– Горы большие, земля – чужая. Нет. Мы забираем драккар и уходим. Если удача не покинула Черноголового, они выберутся. И мы отдадим ему драккар. А если нет, то оставим корабль себе. Это хороший корабль, и он нам пригодится, когда мы пойдем в вик.

На том и порешили.

Тех пленников забрали с собой, выбросили в море, едва оказались вне видимости с берега. И верегельд платить не придется (кто докажет?), и тремя норегами меньше. Богоугодное деяние.

Глава 24

В плену у норегов

– Я не знаю, как так получилось, – честно признался Дрива. – Мы шли самой короткой дорогой. Как им это удалось? Не понимаю…

Тем не менее – им удалось. Скорее всего, случайно. И еще потому, что двигались они быстрее, чем мы.

Я думаю, дело обстояло так: они потеряли наш след, но обратно не повернули. Это горы. Здесь путей не так уж много. Судя по всему, они разделились. Нас перехватил отряд человек в тридцать. Впрочем, нам от этого не жарко и не холодно. Что три десятка, что пять – для нас все равно слишком много. Это ведь не бонды – воины.

Хорошо, что мы увидели их первыми. Плохо, что в Раумарики нам теперь не попасть. Вернуться назад? Но где-то болтается вторая половина Вагбрандова хирда. Не исключено, что как раз позади нас.

Что теперь делать? Назад – нельзя. Вперед – аналогично. Вверх? Мы уже наверху. Значит – вниз?

– А может, попробуем прорваться? – без особой надежды предложил я. – У нас есть луки. Укроемся в хорошем месте…

– Луки – охотничьи. Стрелы – тоже, – напомнил Свартхёвди и печально вздохнул.

Ему очень хотелось подраться.

Что ж, врач сказал: вниз, значит, вниз.

Самый кошмарный переход в моей жизни. Причем бояться приходилось сразу за двоих: за себя и за Гудрун. Скользкие камни, острые скалы… Ледяная корка и текущая из-под нее вода… Сначала я опасался предательства нашего проводника. Чиркнуть ножом по веревке – и нет проблем. Только имущество с покойников не забыть снять. Но часика через три я уже не боялся ни падения, ни предательства. Не осталось ничего, кроме скал, трясущихся коленей и окоченевших пальцев в изодранных рукавицах.

В трудных местах Медвежонок спускал сестру на руках, в ременной обвязке. Гудрун, в отличие от меня, с самого начала не боялась. Даже пыталась нас подбадривать…

Свартхёвди – могуч. Однако, если бы не Дрива, мы не прошли бы и пятидесяти метров по вертикали. Ей-богу, будь у меня хирд, я бы взял парня в команду, не раздумывая. Это ведь его стрела застряла тогда у меня в куртке…

Мы сделали это. Зеркало фьорда сверкало лунным серебром тридцатью метрами ниже площадки, на которой мы остановились. Не Согне-фьорд. Другой. Значительно меньше. Но так же, как и там, здесь зима еще не наступила, и всё вокруг оказалось усыпано брусникой.

Оленина с брусникой. Какая прелесть! Правда, у нас не было оленины. Но – будет. Позже. Сейчас мы настолько выдохлись, что даже есть не хотелось. Легли, где стояли. И мгновенно уснули…

Неправильное решение. Следовало выставить часового. Хотя что бы это изменило?

Я проснулся от ощущения холода на горле. Открыл глаза… Ну да, конечно. Надо мной стоял здоровенный мужик с копьем. И копье это, что неприятно, упиралось прямо в меня.

Я скосил глаза. Ну да, мужик был не один. Их было семеро. Свартхёвди и Дрива взяты на контроль точно так же, как и я. В Гудрун тыкать железом не стали, но то, как на нее глядели мужики с копьями, мне очень не понравилось.

Обидно, однако. Это даже не воины. Задрипанные норегские бонды. Причем только трое – в хорошем мужском возрасте. Остальные либо старые, либо юнцы. Будь я на ногах и с мечом… Но я лежу, завернувшись в спальник, в горло упирается копье, а мой меч предусмотрительно отодвинут подальше. Гудрун – на расстоянии вытянутой руки. Лицо – безмятежное. Уверена, что мы с ее братом справимся. Мы же – великие воины. Вот только… Мы переглядываемся с Медвежонком. Он тоже оценил наши шансы… Как рискованные.

Мгновенно перекинуться в боевое состояние побратим не может.

Обо мне вообще речи нет. Если я дернусь, меня тут же приколют. При первом же подозрении на опасность. Наконечник копья нажимает не сильно, но он – в ямке под кадыком. Дернусь – сам себя вскрою. Возможности для маневра никакой, руки и ноги – в спальнике. Пока выкарабкаюсь… Один я, может, и рискнул бы, но – Гудрун. Рисковать ею у меня права нет.

Блин! Как же глупо попались!

Еще раз пытаюсь оценить противника… Бонды. Однозначно. И они нас опасаются. Так что убьют, не раздумывая. Стращать их тоже бесполезно. Прикончат, скинут в море – и «ничего не знаем, никого не видели». А что потом будет с Гудрун? Даже и думать не желаю.

Ничего с ней не будет! Я должен что-то придумать. Я должен ее защитить. Любой ценой… О! А ведь это – идея!

Если противника нельзя убить и невозможно запугать, почему бы его не купить?

– Меня зовут Ульф-хёвдинг из Сёлунда, – не дожидаясь вопроса, сообщил я. И добавил максимально весомо: – Моя жизнь и жизнь моих людей стоят дорого. Ты понял меня?

Алчность – чувство, которому подвластны все. Перед ним меркнет даже жажда мести. Выкупить можно практически всё. Кроме родовой чести, разумеется.

Мужик хмыкнул. Трудно воспринимать всерьез человека, который валяется у твоих ног, совершенно беспомощный.