Мечи Эглотаура. Книга 1 - Эдуард Мухутдинов

Жуля растерянно наблюдала за всем великолепием, да и я тоже не особо оказался искушенным в подобных вечеринках. Присоединяться к бушующей толпе что-то не тянуло.

— Я! Глазею! На! Вохепсу!Собираюсь! Сделать! Дом!Подарить! Одну! Блоху! Псу!Но! Чегой-то! Просто! Влом!Вло-о-ом!!!

— Ах-ха-уа-ха-ха! Ах-ха-уа-ха-ха!

Эд-Ар стоял недвижно и по-прежнему смотрел на меня. Угрозы во взгляде уже не чувствовалось, но безумие и ярость оставались, странным образом сочетаясь с неуловимым спокойствием и задумчивостью, которые чувствовались во всей фигуре.

Ровуд заорал вовсе что-то несуразное. Тбписты, однако, с восторгом восприняли всю ту ерунду, которую он нес.

— Зайка выбжал на опушку!Вдруг из леса вышел волк!Зайка в лес помчался вскачку!Волк побежал за зайкой-зайкой!И наткнулся на кусток!И порвал себе всю срачку!Бе-едны-ый во-о-олк!

— Знаешь, — дотронулась до меня Жуля, — я, кажется, поняла, почему Лем называет Ровуда похабником.

— Ага, — проворчал я. — Серот говорит, что Ровуд пишет похабщину, чтобы другие у него не крали. И в самом деле, никто не украдет. Кому это нужно? Да и вообще, только Ровуду, похоже, под силу преподнести свои шедевры так, что их воспринимают как откровение.

— Шедевры?

— Это образно. Шуток не понимаешь?

— Мышь выгля́нул из подвала!На полу лежала кошка!Мышка зад ее доста́нул!Изнасиловал немножко!И засунул в кошку ложку!Есть теперь возможность кошке!Кушать сразу из двух ложка!Хитрый кошка!

— Ах-ха-уа-ха-ха! Ах-ха-уа-ха-ха!

— Кошмар, — простонал я. — Сколько еще продлится этот бедлам?!

Бедлам продлился долго. Не выдержав настоятельных требований желудка, мы наконец осмелились затеряться в беснующейся толпе и пробиться к столам со снедью. Не буду перечислять, что тут было. Чего только не было… Я старался не особо налегать на спиртное, но кроме пива из жидкостей оказались только вино и самогон, который, попробовав разок под аккомпанемент деликатного содержания виршей Ровуда, я уже не решился более употреблять. Вино оказалось неплохим, но крепким, и, имея в виду отсутствие какой-либо воды в пределах досягаемости, я остановился на пиве. Как и Жуля. За неимением выбора.

— Фу! Гадость! — прокомментировала она, сделав гримаску.

— Согласен. Мерзость.

— Что ж ты пьешь его?

— Как я уже говорил, характер борю. Я терпеть его не могу, но именно поэтому и пью.

— Не понимаю…

— Кроме того, сейчас у нас нет выбора, — объяснил я вторую причину, дожевывая остатки сушеной рыбы. На то, чтобы ее запить, ушла вторая половина кружки. Жуля поморщилась и принялась за куриную ножку… Или это ножка вохепсы? По крайней мере, таких крупных кур я никогда не встречал.

Столы истощались. Сначала быстро, затем медленнее, наконец наступил момент, когда все уже насытились от пуза, и долгое время снедь оставалась нетронутой… кроме пива, вина и самогона, разумеется. Я уже давно перестал прислушиваться к ерунде, которую декламировал Ровуд; его вопли, вместе с криками тбпистов, превратились в некий постоянный фон, на котором проходил неторопливый разговор. В самом деле, куда спешить? Скоро рассвет, а там и нечто, после которого не будет ничего… Смешно, да?

Когда почти уже невоспринимаемый шум смолк, я даже почувствовал себя неуютно. Похоже, Ровуд исчерпал запасы поэтизированной похабщины на эту ночь и решил разнообразить обстановку собственным молчанием. Но так-то ладно… Меня насторожило то, что вместе с ним замолчали и тбписты.

Впрочем, недоразумение быстро разрешилось. По священной лестнице на постамент своим фирменным торжественным шагом поднялся Дикий Эд.

— Ах-ха-уа-ха-ха-а-а!

Тбписты отозвались восторженным воплем.

— Время ближется! — крикнул вождь наконец что-то отличное от стандартного клича. — Рассвет наступавеющий десятисотенный-сотнедесятый, и да воскроет истину, истину, истину!

— И-и-исти-и-ину-у!

— Блажение восхваления аки воздавшиеся предки да приемлют воспришествие вечного, вечного, вечного!

— Ве-е-ечно-о-ого-о!

— Всмотришеся во правдству бязумшейства и не пробазарим заклание агнеца, агнеца, агнеца!

— А-а-агне-е-еца-а!

— И восколышут небесяные тварьцы во производственность на издаянии всходов прождательства!

— Про-о-ожда-а-ате-е-ельства-а! Уа-а-а!

— Тбп возвеличвешийся во имство всевышния! Тбп провидевший на множство дневаний прославен! Тбп есмь единочный средюн возглава превысившихся надо земельствами главенный!

— Гла-а-аве-е-енны-ы-ый! Е-е-е!

— И да славствен Тбп! И Четверно оных избрательственных Демиургов аки пророкси яго равственно аки апостулаты есмь! Ах-ха-уа-ха-ха-а!

— Ах-ха-а-уа-а-ха-а-ха-а-а!!!

— Чего? — недоуменно пробормотал я. — Что он сказал? Какой такой Единочный Средюн?

— Не знаю, — ответила почему-то Жуля. — Мне этот язык неизвестен.

— Насчет языка ладно. Если разобраться, слова можно расшифровать. Но о чем он говорил — вот каков вопрос.

— Это, наверно, молитвы…

— Молитвы и есть, — подтвердил Ровуд чуть хрипловатым голосом, неожиданно появляясь рядом. — Это, как дурак, слова предводителя тех тбпистов, которые отстали от Демиургов и обосновались здесь в те незапамятные времена. Если я не ошибаюсь, именно таким способом он выразил свое мнение, что им надо потусоваться тут. А так как и тогда никто не понял, что он сказал, тбписты и остались в этих горах.

— Забавно, — заметил я.

— Весьма, — согласился Ровуд. — Однако эти придурки еще и не на такие забавы способны. Щас Дикий Эд будет где-то с час болтать всякую чушь подобного рода, после чего придет время жертвоприношения.

— Время чего? — изумленно спросила Жуля. А у меня внутри появилось нехорошее ощущение.

— Жертвоприношения. Я ж вам что говорил-то, как дурак? Готовьтесь. Вы — главные действующие лица.

— Воззватственно ко небесяным хлябям и да восслышит Тбп и да восприемствет сюмвол почитанственности и обожанствия! Вдарим по маразмам сувместе со блаженствиями обалдоврающей порцинствей бязумшейства! Жертвия!

— Жертвия!

— Истчо жертвия!

— Е-е-е!!!

— Восслышь, Тбп!!!

Все обратили взоры к небу. Невольно я тоже поднял глаза, — и надо же было такому случиться: облако, незадолго до этого закрывшее луну, именно в данный момент отошло в сторону, и сияющий диск щедро излил на землю белый ночной свет…

Тбписты восприняли это как знак. Уж не знаю, действительно ли Тбп снизошел к своим чадам и совершил чудо, или это Дикий Эд так хорошо рассчитал скорость ветра и размеры облака, но — случившееся снова привело тбпистов в дикий восторг.

Одуревшая от фанатизма толпа бросилась к нам. Жуля вцепилась в меня и мелко дрожала. Ровуд задумчиво хмыкнул.

— Ну вот, началось…

Скрыться было некуда. Волна людей с бессмысленно блестящими глазами окружила нас, схватила за руки, ноги, головы…

— Шею не порвите! — заорал я. Натяжение немного ослабло, дышать стало легче.

— Какая тебе, в задницу, разница? — спросил Ровуд. — На том свете шея все равно восстановится.

— Откуда тебе это известно, — огрызнулся я. — Может, этому Тбп не нравятся калеки.

— Да не, их-то он как раз обожает, как дурак.

— Он обожает калек разумом. А на фиг ему инвалиды? Пятки чесать?

— Хм.

Откуда-то притащили две длиннющие жерди, крепкие веревки. Эд-Ар принялся руководить процессом.

— Возложи нижние и верхние псевдоподии на ветвь, оберни вервью, произведи завязку узла, дабы не произошло высвобождения ни дланей, ни стоп…

— Шо за ахинея? — спросил я у Ровуда.

— Это вас привязывают.

— А-а. А зачем?

— А шобы не убегли, как дурак.

— Ты же говорил, отсюда бежать невозможно.

— Ага, — согласился поэт. — Невозможно. Я и сейчас так говорю. Ну и что?

— Как что?

— Понимаешь, — принялся объяснять Ровуд, как всегда, невозмутимо. — Жертвы Тбп должны быть принесены в единственное определенное время. Поэтому их необходимо обездвижить до самого ответственного момента церемонии. А то вырвутся, убегут, спрячутся, ищи потом. Нет, в жертву, конечно, их все равно принесут, но срок-то уже уйдет. Тбп останется недовольным.

— Хорс! — позвала меня Жуля, уже привязанная, как и я. — Мы что, умрем?

— Очевидно, — ответил за меня Ровуд. — От тбпистов во дни жертвоприношений еще никто не убегал. Свидетелей празднеств не существует, они пошли на алтарь.

— Я не вас спрашивала!

— А ты как же? — заинтересовался я.

— Я? Эд-Ар мой кровный родственник, не будет же он собственного троюродного, — Ровуд посчитал по пальцам, — прадедушку предавать жестокой и незаслуженной смерти.