Вообрази свой мир! Из жизни гениев и психов - Владимир Алексеевич Колганов

– запас желаний, запас того, о чём мечтают, что видят еженощно в своих снах. Однако, допустим, повезло, сбылись эти их желания. Так что, на этом всё? Проблема в том, что стоит лишь желаемое получить, как тут же скажут: "Да, у меня есть всё, но этого мне мало!"

Нет, у меня не так. Я вроде бы всем доволен. Но почему тогда считаю, что проиграл, откуда такое странное, ничем не оправданное ощущение? Да никому другому в нынешних обстоятельствах это в голову не могло прийти! Скажи я об этом чувстве на людях, меня же высмеют, а то и обвинят в безмерной алчности. Да нет же, вы не правы, всё не так!

Всё дело в том, что мне необходимо видеть результат труда. Нет, не стопки своих книг на прилавках магазинов и не свою фамилию в титрах фильма, которому присудили Пальмовую ветвь на кинофестивале в Каннах. Всё это ерунда, сопутствующие обстоятельства, без которых я вполне бы мог прожить. Однако, что это за жизнь, когда сердце, лёгкие и голова работают впустую? Что толку от моих усилий, если я не способен ничего существенного изменить, не в состоянии остановить этот кошмар, прекратить то, что происходит на моих глазах? И вот вроде бы я тружусь не покладая рук, а между тем мир скатывается в пропасть…

Я всё писал и писал, выкладывая свои мысли на бумагу. И как-то незаметно задремал. Приснился сон. Честно говоря, я уже давно не видел добрых снов. Да вот и этот сон я не назвал бы добрым.

Я шёл по улице. Это был какой-то город, но я его не узнавал. Только отдельные фрагменты зданий вроде бы знакомы – вот подворотня, где мы когда-то прятались с подружкой от дождя, а вот подъезд, где я впервые её поцеловал, она же посмотрела на меня удивлённо и дала пощёчину. А потом вдруг закинула руки мне за шею и сама поцеловала. Вот вижу дом, где когда-то, сидя за столиком в кафе, пил пунш с «Шартрезом» и писал стихи… Но это всё не то, потому что я никак не могу найти что-то такое, что мне очень нужно. Не знаю, где это искать, но оно должно быть здесь, близко, где-то рядом. Просто потому, что это так, потому что мне так надо.

Но вот уже стемнело, а я ничего не нахожу. Наверное, стоило бы спросить об этом у прохожих. Но как спросить, когда я даже не догадываюсь, что мне искать – дом, улицу, квартиру? Возможно, это человек, но, если не знать его примет, всё без толку, и поиски не имеют никакого смысла. Неужели так? Ну не могу поверить, что всё было зря, что силы истрачены впустую, что жизнь моя напрасно прожита…

Я проснулся. Она сидит со мною рядом и, задумчиво переворачивая страницы, читает то, что я написал за последние несколько часов. На лице её, как у ребёнка, отражается всё внутреннее состояние – тревога, любопытство… и, наконец, отчаяние и обречённость.

– Неужели это правда? – шепчет она. – Неужели ничего изменить уже нельзя?»

Глава 15. Как написать портрет?

Между писателем и живописцем нет принципиальной разницы. И тот, и другой пытаются создать в своём произведении некий образ, а какими средствами – это нам не важно, был бы нужный результат. Кисть или мастихин, перо или клавиатура ноутбука – всё это частности, детали. В конце концов, можно писать картину пальцем, а интересные мысли записывать карандашом на клочке бумаги – тут главное не инструмент, а закоулки вашего воображения, которые приведут в неведомую даль и позволят создать нечто достойное того, чтобы ударить себя кулаком в грудь и сказать: «Я велик! Я гений! И никому со мною в этом не сравниться!» А можно проще: «Я доволен тем, что написал». Вот вам конкретный пример такого рода творчества – весь творческий процесс:

«Я смотрю на холст и вижу перед собой её. Вижу такой, какой только я, я один, могу её видеть. Гордую, независимую, с чуть насмешливым, немного удивлённым взглядом и уж, конечно же, с загадочной улыбкой на губах. Можете не сомневаться – я в неё влюблён!

Пожалуй, можно начинать. Сначала требуется подобрать для портрета нужный фон. Затем набросаю силуэт, в котором что самое главное? Главное – это её руки. Длинные, изящные пальцы рук. Одной рукой она держит сигарету, другая прикрывает ту самую ложбинку между ног, а кисть словно бы ниспадает вдоль бедра. Всё целомудренно, всё строго. Иначе и нельзя, поскольку грациозность позы как бы задана её характером.

А вот теперь доходит очередь и до лица. Глаза! Прежде всего – её глаза! Удивительно, но они у меня сразу получились. Да, да! Любой портрет начинается именно с глаз. Если есть глаза, тогда и лицо словно оживает.

– Нет, всё не так. Ты не понимаешь. Ты не прав. Я вовсе не такая, – вдруг говорит мне Анна.

Я пытаюсь ей объяснить, но она повторяет снова:

– Не то! Не так! – при этом корчит уморительные рожи, презрительно выпячивает губы, морщит лоб, даже её нос становится длинным и унылым. Унылый нос! Нет, надо же так написать!

Ну что ж, попробую исправить. Пусть будет небольшой такой, нет, скорее, уж умеренных размеров нос, пусть даже с маленькой горбинкой – это подойдёт? Молчит, не возражает. И то ладно! Однако смотрит настороженно, словно бы ожидая, а что ещё я сделаю «не так».

Я чувствую, что чем дальше, тем всё заметнее становится некая скованность в моих руках. Как бы не испортить! Когда всё сразу удачно получается, требуются осторожность и терпение.

– И долго это будет продолжаться? Не надоело тебе издеваться надо мной? Вот это грязное, неумытое, покрытое пятнами лицо – где ещё ты такое видел?

О, Господи! Ну как ей угодить? Сколько ещё это может продолжаться? Словно бы сварливая, вечно чем-то недовольная жена – ей только бы повод найти, чтобы к чему-нибудь придраться. В который раз пытаюсь втолковать, что пишу её такой, какой я её вижу. Я один и никто другой! И мне безразлично, какой её могут представлять себе другие. И уж точно на её собственное мнение мне начхать!

Старый я уже, чтобы следовать чьим-то прихотям. Иногда просто терпение теряю, готов всё бросить. Да, я готов уйти! А ты сиди вот здесь и жди, когда ко мне вернётся вдохновение. Или, если сможешь, сама возьми кисть в руки и пиши, может, кто-то и похвалит твою мазню.