Как если бы я спятил - Михил Строинк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Гровер, давай хоть разочек сыграем партеечку? По-моему, я сейчас тебя обыграю.
И мы начинаем играть на счет. Гровер разбивает меня в пух и прах. Я даже не поддаюсь. У меня просто нет ни малейшего шанса на выигрыш. Гровер невозмутимо гоняет меня из угла в угол. Не прикладывая особых усилий. Я замечаю, что иногда он нарочно продлевает обмен ударами, при этом ни на секунду не теряя контроль. Он щадит мой слабый бэкхенд и мощным атакующим ударом по свече сверху разрушает нашу пинг-понговую иллюзию.
— Везунчик! — говорю я. — На следующей неделе я требую реванша.
Гровер кивает, обхватывает меня за плечи, и мы садимся на лавочку. Он закуривает и протягивает мне пачку.
— Победитель угощает, — торжествующе заявляет он.
Я беру сигарету. У меня не хватает духу признаться, что я бросил курить.
— А кто же теперь будет ухаживать за твоими муравьями, раз ты уезжаешь?
— Хорошо, что напомнил. Мне нельзя забрать их с собой, да и они уже здесь освоились. Поэтому я хотел вообще-то попросить тебя взять над ними шефство.
Я уже попросил его об этом вчера, но Гровер предпочел забыть.
— Хорошо, я сделаю это для тебя. Тогда ты сможешь время от времени их навещать.
— Спасибо, Гровер, ты настоящий друг. Коробка с муравьями уже, кстати, в твоей комнате.
Он смотрит на меня, вылупив глаза. Превосходный стоп-кадр. Таким я хочу его запомнить. Я обнимаю Гровера. Он больше не задает мне загадок. Я могу идти. Десять минут спустя с единственной картонной коробкой в руках я сажусь в такси по другую сторону стены.
98
Расстояние от больницы до моего нового жилья можно пройти пешком за пятнадцать минут, но такси останавливается перед домом на улице Фоорстрат лишь через полчаса.
— В Утрехте лучше не ездить на машине, — говорит водитель.
Наискосок от моей квартиры располагается кофе-шоп; рядом с ним — супермаркет. Стоит мне выйти из такси, как на меня чуть не наезжает велосипедист. С возвращением в город! Меня снова бросили на глубину.
Моя квартира на верхнем, пятом, этаже. Одолев, запыхавшись, последнюю ступеньку, я приветствую родителей, поджидающих меня в дверном проеме.
— А вот и он! — восклицает мать.
Пока отец забирает у меня коробку, я осматриваюсь. Квартирка крошечная. Но светлая. И больше моего прежнего пристанища. К тому же дверь во внешний мир гораздо ближе, чем раньше. Так что я счастлив безмерно.
Крыша над головой предоставлена мне «Обществом временного жилья», у которого несколько тысяч подобных квартир по всей Голландии. Они используются для ресоциализации бывших заключенных или в качестве приюта для жертв домашнего насилия. Арендная плата сравнительно низкая, и общество оказывает помощь в решении насущных жизненных проблем. Они уже, например, подыскали мне работу. В понедельник у меня встреча на предприятии, занимающемся дизайном театральных декораций.
— Тебе нравится? — Мои родители с раннего утра обустраивали мою обитель. Когда я попросил у них старенький диван, я мог бы догадаться, что получу взамен интерьер из каталога.
— Здесь тридцать шесть квадратных метров, — говорит мать, — не очень-то разбежишься. Но мы постарались свить тебе уютное гнездышко. Правда? — широко раскинув руки, она гордо стоит посредине моей мультифункциональной комнаты.
Потрясающе, повторяю я несколько раз. Комната представляет собой квадратное помещение шесть на шесть метров. В глубине между тумбочками втиснута двуспальная кровать. Заправленная как в гостинице. Утопающая в бесчисленных покрывалах и подушках. Кровать граничит с малюсенькой ванной и туалетом, сияющими белизной. От гостиной кровать отделяет миниатюрный кухонный блок, состоящий из двухконфорочной плиты, крошечного холодильника и раковины. К кухонному блоку родители пристроили что-то типа барной стойки, под которую задвинуты две табуретки.
Слева от кухонного блока — стол с четырьмя стульями. На столе лэптоп, еще не распакованный. Остальное пространство заполняет гигантский диван с видом на плоскоэкранный телевизор.
— Вот это да! Вы же обещали мне старенький диван? — смеюсь я.
— Мы в последний раз хотели тебе помочь. Теперь ты волен сам распоряжаться своей жизнью, — говорит отец, протягивая мне чашку кофе.
Тем временем моя мать наносит последний штрих. В углу, перед окном, она устанавливает мольберт. До того шикарный, что у меня мурашки пробегают по коже. Но я рад, что вернул себе родителей. Ведь я потерял их гораздо раньше, чем четыре года назад. Мне их не хватало.
99
Они остаются до вечера. Хотят затащить меня в ресторан, но я отказываюсь. Я смертельно устал. От новых впечатлений. Завтра начинается первый день моей новой жизни, и я не хочу пропустить ни одной его секунды. Я обещаю, что очень скоро приду к ним на ужин, и провожаю до машины.
По дороге обратно я чувствую, как заряжаюсь энергией города. Я свободен. Могу стоять и ходить, где вздумается, но сейчас хочу только одного — вернуться в свое гнездо. В мою башенную мини-комнату. Захлопнув за собой дверь, я понимаю, что одержал самую блестящую победу в своей жизни. Вытянув руки, я падаю на кровать и мгновенно засыпаю.
XIV
100
Сегодня четверг, почти четыре часа. Я тружусь на складе «Фабрики декораций», моего первого настоящего работодателя, и доделываю большой книжный шкаф. Это часть декорации. На самом деле шкаф пуст, вместо книг — лишь корешки. По некой иронии судьбы шкаф состоит в основном из воздуха. Все дело во внешнем облике, ведь именно он играет важную роль в спектакле. А эта работа играет важную роль в моей жизни.
У меня три напарника, с которыми я легко сработался. Им ничего не известно о моем истинном прошлом. Из «Радуги» ты выходишь с придуманной биографией. По сути, с такой же декорацией. Внешней оболочкой несуществующей жизни. Многим пациентам легче наладить контакт с миром, если им не приходится тащить за собой тяжкий груз прошлого. Согласно моей легенде, я четыре года колесил по свету. Все собранные для меня подробности о странах, которые я якобы посетил, я выучил наизусть. О Таиланде, например, я сейчас определенно знаю больше, чем если бы и вправду там побывал. Но до сих пор меня никто ни о чем не расспрашивал. Все эти подробности никому не нужны. Разве что самим экс-пациентам для укрепления их самоуверенности.
101
Обычно я возвращаюсь домой на велосипеде. Но сегодня утром я проколол шину, поэтому мне пришлось сесть на автобус. Весь Утрехт знает, что автобус номер 8 — самый страшный вид общественного транспорта на земле. На улице тепло, и я стою в битком набитом, душном, вонючем автобусе, вжавшись в суринамскую женщину необъятных размеров. Иногда мне удается дышать. Как раз в тот момент, когда задерживать дыхание больше невмоготу, женщина трясет своими темными потными кудрями прямо мне в лицо и в рот. Комок шерсти в желудке мне обеспечен. Меня тошнит от жалости к себе. Водитель автобуса, вжившись в роль Михаэля Шумахера, развивает на поворотах бешеную скорость. Я уже давно выбился из равновесия, но стадо пассажиров в этом фургоне по перевозке скота удерживает меня на месте. Это передвижная лотерея смерти.
Недавно в утрехтские автобусы было введено социальное новшество. Из-за вопиющего увеличения числа людей с лишним весом дизайнеры автобусных интерьеров транспортных предприятий придумали новый вид сиденья — для тучных пассажиров. Они чуть шире обычных сидений и расположены в легкодоступных частях автобуса.
Гениальный замысел, претендующий на Нобелевскую премию в номинации «комфортные транспортные решения», если бы не одно «но»: человеческая психология.
Дело в том, что толстяки отказываются признавать себя таковыми. Так это или нет, но они точно не хотят, чтобы им лишний раз напоминали об их габаритах в общественном транспорте, — как если бы средневековый воришка каждый день на десять минут добровольно становился к позорному столбу.
К тому же с тех пор как в автобусах появились сиденья для людей с лишним весом, их занимают все кому не лень, кроме самой целевой группы. Результат — еще большие горы жира и запотевшие стекла.
Толковая идея дизайнера автобусных интерьеров, но с абсолютно неожиданным эффектом. Бывает.
102
После остановки «Фрейденбюрг», вблизи рынка и центрального вокзала, где автобус сбрасывает свою зловонную поклажу, наконец-то можно нормально дышать. Я сажусь и раскрываю одну из многочисленных бесплатных газет, раскиданных по всему автобусу. Вот уже целую неделю все СМИ охвачены новостью о террористе-смертнике, совершившем теракт в торговом центре. На фотографии в одной из статей изображена деревянная табличка с надписью «Почему?», выведенной красными буквами. Бессмысленный, риторический вопрос. Почему двадцатичетырехлетний юнец убивает семь человек и себя? Потому что ничего другого он не придумал и потому что это возможно. У человеческой греховности нет границ и нет единицы измерения.