Полночь! Нью-Йорк - Марк Миллер

доверяет. Даже собственной матери… Моя дочь – гордячка. С детства самоутверждается от обратного: сопротивляется, критикует, ничего не прощает. Мне жаль тех, кому придется работать под ее началом.

«Спасибо, мама! – подумала она. – Высший класс материнской помощи и поддержки…»

– Все хорошо, детка? – спросил Димитри, когда все вышли из-за стола и они, отойдя в сторонку, смогли спокойно поговорить.

– Как ты ее выносишь? – вопросом на вопрос ответила она, кивнув на мать, хохотавшую над шутками двух Полей.

– Сама знаешь, я ее любимчик, и она меня не дергает. Оттаптывается на тебе… Она хотела всегда быть в центре внимания, особенно если рядом есть хоть один мужчина, и не выносит женщин красивее и моложе себя. Даже собственную дочь… Ей не пластический хирург нужен, а психиатр…

Димитри подмигнул сестре.

– Бедняга Ришар заслуживает медали… – добавил он.

Лоррен хихикнула. Димитри засмеялся, и оба, не сумев сдержаться, захохотали, как дети, заставив обернуться нескольких безусловно взрослых гостей.

– Спасибо за то, что не меняешься, братец, хорошо, что ты здесь.

– Я всегда буду рядом, защищу, если что… Кстати, как там твой преследователь?

Лоррен напряглась, и лицо Димитри потемнело от гнева.

– Все ясно. Чего ты ждешь, почему до сих пор не сделала того, о чем я просил?

– Хочешь, чтобы я наняла частного детектива? – Она подумала о двух Полях.

– Надеешься, что он не перейдет к действию? – Димитри по-настоящему разозлился. – Святая простота!

Ни брат, ни сестра не заметили, как на них посмотрел один из Полей.

Ключ вошел в скважину с третьей попытки. Она сняла пальто, разулась, смешно подпрыгивая, и вздохнула с облегчением – ноги распухли и зверски болели. Проклятые ботильоны на весь вечер перекрыли доступ крови к ступням. Лоррен избавилась от носков, расстегнула пуговицу на джинсах, которые в конце концов надела вместо платья (и заслужила замечание матери: «Оделась так, что сделалась похожа на куль рогожи!»), и пошатываясь прошла в гостиную.

Ой-ёй! Похоже, я перебрала…

У нее кружилась голова, показалось, что в комнате слишком жарко. Лоррен открыла балконную дверь, вдохнула холодный воздух. Стало легче, и она вернулась мыслями к Нью-Йорку, глядя на крупные снежинки, сыпавшиеся с ночного неба, совсем как в американских комедиях, идущих под Рождество по телевизору.

«Лео… Что он сейчас делает?»

Лоррен резко повернулась, подошла к дивану, легла, закрыла глаза и подпустила воспоминания о его ласках совсем близко…

Она достала телефон, но писать не стала, набрала номер и услышала голос Лео: «Здравствуйте, это автоответчик Лео Ван Меегерена, но он, скорее всего, давно храпит в своей кровати или пошел выгуливать…»

Она дождалась сигнала и оставила сообщение:

– Чем ты занят в эту минуту? Хочу знать… А ты хочешь? – Она хихикнула. – Скажи, если да. Потому что… Потому что…

Две минуты спустя пришло сообщение от Лео:

Лео: Ты пила?

«Вот дерьмо, – подумала она, – неужели и по телефону слышно? Не лучшая идея – общаться подшофе, старушка…»

Она засмеялась и написала:

Лоррен: Настолько заметно?

Через тридцать секунд:

Лео: Слегка. Праздник продолжается?

Она представила, как он сейчас забавляется, ухмыльнулась и выдала залпом, не дожидаясь ответов:

Лоррен: Нет, закончился. Слава богу…

Уже вернулась.

Ты прав, я злоупотребила.

Немножко.

Лео: Плохо тебе?

Лоррен: Сами догадайтесь, господин Разумник.

Лежу на диване.

Расстегнула пуговицы на джинсах.

Хочешь знать зачем?

Шокирован?

Хочу тебя.

Она подождала. Минуту, две. Пять. Еще немного… Нет ответа. Никакого гадского ответа…

– Кто тебе пишет? – поинтересовался Тим.

– Никто.

23

Достань пистолет из ящика.

Kidepo, «August in New York»[98]

На северо-востоке Лонг-Айленда, омываемого Атлантическим океаном, тянется бесконечная череда пляжей и дюн, живописных деревень и роскошных особняков, любимое место отдыха нью-йоркских знаменитостей – Хэмптонс.

У Ройса Партриджа III была здесь вторая резиденция, если точнее – в Западном Хэмптонсе, на Фезер-лейн: тысяча двести квадратных метров жилья, десять комнат, девять ванных комнат, восемь каминов, винный погреб, бассейн, спа-зона, теннисный корт с травяным покрытием и розарий. Отец оставил ему все это хозяйство, когда переселился в Калифорнию с четвертой женой. Ройс обожал Хэмптонс. Особенно ему нравилось иметь в соседях Роберта Дауни-младшего, комика Джерри Сайнфелда и Алека Болдуина.

В тот день его жена и три дочери уехали обедать «К Пьеру» в Бриджхэмптон в надежде встретить какую-нибудь знаменитость, а он предпочел остаться дома, в приятном одиночестве, и расслабиться, разгуливая в трусах и сером хлопчатобумажном свитере. Подручные остались в Нью-Йорке – Ройс никогда не брал их с собой в Хэмптонс: они выглядели бы неуместно на фоне здешнего пейзажа и раздражали бы его жену. Ройс наводил страх на окружающих, а сам мог никого не бояться.

День выдался хмурый, гулять по пляжу не хотелось, вода в Атлантике была холодной и серой, как листовая сталь, поэтому Ройс разделся и лег в машину для загара.

Из беспроводных наушников лилась «Прелюдия № 1 до мажор» Баха. Ройс включил тревожную кнопку, начал засыпать, и тут по ушам ударили децибелы хеви-метал.

Это что еще такое?!

Ройс выдернул наушники, резко выпрямился, оттолкнул колпак лампы. И увидел их. В свете ультрафиолета, извергаемого аппаратом, они напоминали призраков. Имен их он не знал, но понимал, с кем имеет дело.

– Вам известно, кто я такой?

Самый высокий из незваных гостей улыбнулся, его спутники, крепко сбитые коротышки, остались невозмутимыми. «Ирландская мафия… – подумал Ройс. – Лица незнакомые. Из Бостона?»

– Что вам надо?

Они схватили его за руки и за ноги и вытащили из аппарата.

– Отпустите меня, придурки! Вы не понимаете, во что ввязались!

Его понесли по коридору, он увидел ванну, наполненную водой со льдом, и запаниковал. Ройс понял, что злоумышленники дождались ухода миссис Партридж и девочек, после чего набрали льда на первом этаже, пока хозяин дома слушал Баха. Дело плохо. Эти парни – профессионалы.

– Что вам нужно?! – выкрикнул он дрожащим голосом, задохнулся, рухнув в ледяную воду, и разинул рот в немом крике.

– Холодно тебе? – спросил тощий Коннор Костиган.

– А сам как думаешь? – огрызнулся Ройс.

Костиган наклонился, и Партридж услышал сначала лязг, потом низкое гудение и свист. Он дрожал всем телом и клацал зубами, кожа на теле полиловела.

– Сейчас согреешься.

Ройс Партридж III выпучил глаза, увидев желтый огонек паяльной лампы. Ирландец повернул колесико, и пламя поменяло цвет на голубой, а мучитель надел очки сварщика.

– Чего вы хотите? – пролепетал Ройс, лишившись всякого апломба и выбивая зубами дробь – то