Гангутцы - Владимир Рудный

Кабанов переоделся в отведенной ему комнате на втором этаже дома возле площади Ивана Борисова, прошелся по чистенькому городку, в котором он бывал в марте, прилетев тогда на один день самолетом из Палдиски, и порадовался, что за такой короткий срок жизнь вошла в свою колею. Быстро обживают военные люди новые места…

В кирпичное, старой постройки, здание штаба базы он пришел уже в полной форме, поднялся в свой кабинет на третьем этаже и тут же познакомился с работниками штаба.

Штабники ему понравились, — деловые и работящие люди. Он отправился с ними в здание Дома флота, в зале которого шел разбор учений.

По залу пробежал шепоток, когда в президиуме появился Кабанов. Его многие знали, и он узнавал в зале старых сослуживцев. Он уже забыл о неловкости, пережитой на перроне, — все же полагалось бы предшественнику встретить нового командира базы. Ну, да все это пустяки. Его внимание поглотили выступления командиров: деловитость одного, многословие другого; подсел к нему Расскин — старый знакомый; понравился ему Максимов, начальник штаба; Удивили холодные рассуждения другого штабиста, Барсукова, хотя он помнил его как человека делового и педантичного, что важно для такой должности.

Неожиданно встал предшественник Кабанова. Он представил собравшимся нового командира базы, сказал, что новый командир даст и оценку учениям, и тут же вышел из зала.

Воцарилась такая тишина, что Кабанов на секунду растерялся. Он нахмурился, подавляя раздражение, встал, подошел к трибуне и сказал:

— Время такое, что нам не до шуток и не до обид. Мы с вами за рубежом. Должны знать главное: постоянная готовность. Оценку я дам на месте. В каждой из частей. Командиры могут разойтись.

Кабанов прошелся еще раз по городку, осмотрел порт, причалы, к которому уже ходили рейсовые теплоходы из Таллина и Ленинграда, постоял возле финского обелиска в честь фон дер Гольца, вспоминая такой же обелиск-памятник душителям эстонских революционеров в Курессааре, сброшенный в прошлом году эстонцами в море.

На другой день он отправился на аэродром.

Машина бежала по шоссе через нетронутый мачтовый лес. Стройные сосны косыми тенями разлиновали дорогу. Недавно прошел дождь. Апрель и май в сорок первом году выдались теплые и дождливые. Снег сошел много раньше, чем в первую ханковскую весну. Вдоль дороги клокотали ручьи, а у поворота к аэродрому с нависшего над землей валуна водопадом срывался прозрачный поток, разбрасывал клочья пены и угасал в разбухшей лесной речушке.

Речушка катилась к заливу слева, из озерка, в чаще деревьев между скалами. Кабанов догадался, что это и есть злополучный поток, причиняющий летчикам много бед. Построить на Ханко аэродром стоило большого труда. Долго искали подходящее место, свободное от гранитных валунов, достаточно просторное для посадочного маневра и наименее простреливаемое в случае нападения. Выбрали территорию покинутой финнами помещичьей фермы. Постройки перенесли в сторону. Расчистили довольно просторную площадку. На ней остались два препятствия. Одно из них — скала посредине поля — не так уж мешало: когда потребуется, скалу можно взорвать. Но речушка, пересекавшая аэродром, доставила много хлопот. Летом речушка пересыхала, а осенью и весной она возрождалась и, судя по высоким фундаментам домов фермы, вела себя довольно бурно. Поэтому у границы аэродрома заранее устроили запруду из выкорчеванных пней, готовя реке новое русло.

На этот аэродром летом сорокового года перелетели с южного берега Финского залива Антоненко, его ведомый Бринько и другие летчики-истребители. Осенний паводок плотина выдержала, и речушка свернула в сторону. Но весной вода прорвала все преграды и затопила аэродром. Случилось это апрельской ночью, в ливень. Летчики по авралу поднялись спасать машины. Копали под дождем канавы, водостоки, работали при свете прожекторов и еще до рассвета отвоевали у воды узкую полоску земли, чтобы поднять самолеты и перелететь на южный берег. Антоненко и Бринько тоже пришлось улететь. Однако Антоненко часто навещал ханковцев, — он всегда рад был случаю перелететь сюда хоть на денек. Так что полка на полуострове не было. На отвоеванной у воды площадке дежурила эскадрилья «чаек» капитана Белоуса, последняя из прилетевших на полуостров.

Все это Кабанов узнал еще в зале, на разборе. Авиации он придавал первостепенное значение, он любил летчиков. Потому он отправился на аэродром прежде, чем в другие части, даже раньше, чем в родную артиллерию.

Был воскресный день. Кабанов предупредил в штабе, чтобы о его выезде в части не сообщали.

— Где живут летчики, знаете? — спросил он шофера.

— В Доме авиации, товарищ генерал.

— Что еще за Дом авиации?!

— Бывшее финское казино. Там семьи живут. И капитана Антоненко жена с сыном тоже.

— Он кто — командир эскадрильи?

— Нет, капитан Антоненко — герой Балтики. Орден Ленина имеет. А командир эскадрильи тоже заслуженный человек. С самим Героем Советского Союза Иваном Борисовым летал.

— Ну хорошо. Давайте к вашему Дому авиации.

На скамеечке у подъезда двухэтажного здания сидел худощавый капитан в форме морского летчика. Он покорно склонил голову перед девочкой с косами, в пестром цветастом платье. Девочка хохотала, стараясь надеть на его голову венок из фиалок.

— Ну, папа! Что у тебя за голова огромная!..

Капитан вскочил, уронив венок. Он едва успел надеть фуражку. Кабанов смотрел на него, с трудом сохраняя обычную сдержанность. Внешность человека, который стоял перед ним, и орден Красного Знамени на груди говорили все. Бесформенный, словно наклеенный нос, белые губы, надбровья без единого волоска, щеки без румянца — все это выглядело неживым; но на мертвенно-бледном лице жили горячие, жгучие глаза. Такие же глаза были у девочки, глубокие и для подростка слишком серьезные. Они настороженно смотрели на генерала из-под темных густых ресниц. «Вот таким он был!» — подумал Кабанов, шагнув из машины навстречу летчику.

— Капитан Белоус. Командир эскадрильи истребительной авиации! — представился летчик.

Кабанов протянул руку.

— Здравствуйте. Кабанов. — Кивнув на девочку, он спросил: — Дочь?

— Екатерина Леонидовна, — сказал Белоус. — Ученица девятого класса гангутской школы.

— Папина дочка! — Кабанов едва не сказал: «Копия отца». — Будет моей Лидушке подружка.

— Ваша дочь комсомолка? — сурово спросила девочка.

— О-го-го! — раскатистым басом засмеялся Кабанов. — Да она у вас семейный комиссар!

— Она комсорг класса, а комсомольцев у них маловато, — вступился за дочку Белоус. — Разрешите, товарищ генерал, проводить вас на аэродром?

— Командира базы в гости не приглашаете? — Кабанов смотрел на Белоуса исподлобья, улыбаясь только глазами. — Осмотрим сначала ваш Дом авиации, а потом и на аэродром… — Он поднял венок и протянул его Кате. — Папе нужен шестидесятый размер. Придется, Катюша, переделать…

Катюше явно не хотелось расставаться с отцом. Она любила проводить с ним воскресные дни, и на Ханко уже привыкли к гуляющему об руку с красивой дочерью летчику, которого каждый старался приветствовать первым.

Белоус показал генералу квартиры летчиков и поехал с ним на аэродром.

Вешние воды уже спадали. Очистилась значительная часть летного поля. Кабанов обошел границу аэродрома, осмотрел запруду, за которой еще бурлила речушка, и решил, что здесь обязательно нужна настоящая дамба.

— А теперь прокатите меня над Гангутом, — сказал он Белоусу.

Белоус не спешил с ответом, искоса оглядывая фигуру генерала своими немигающими, без ресниц, глазами. Вес — девяносто, рост сто восемьдесят пять!

Кабанов разгадал его мысли и рассмеялся:

— Я уже советовал одному армейскому майору в прошлом году на Эзеле закрыть глаза и отвернуться, пока я не втиснусь в самолет. Так что, товарищ капитан, не сомневайтесь и выполняйте приказание.

— Есть исполнять приказание! — сказал Белоус. — Только закрыть глаза физически не могу, товарищ генерал. Не закрываются, дьявол их побери… Вчера с южного берега к нам в гости прилетел капитан Антоненко. Разрешите, товарищ генерал, передать ваше приказание ему?

Кабанов удивился:

— А сами не хотите со мной лететь?

— Антоненко на двухместной учебно-тренировочной машине. С нее удобнее осматривать базу.

— Ну, посылайте за Антоненко!

Кабанов надел летный шлем, отчего его хмурое крупное лицо стало еще строже. Ему действительно было тесновато в кабине «огородника», он поджал ноги, но все же торчал над фюзеляжем.

— Летите над самой границей, — приказал он. — Только границу не нарушать.

— Я аккуратненько! — улыбнулся Антоненко.

Он повел самолет к Финскому заливу, вышел на точку пересечения с пограничным пунктиром и повернул вдоль черты, которая на карте обозначала границы базы.