Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки - Наташа Нечаева

Ничего себе! Хорошенькое дело! Заявку дал, заявку снял. А я? А мои мечты и планы? Фильм, значит, изначально под «Оскар» затачивают, а я – побоку?

– С какой стати? – возмутилась я. – Что за идиотизм?

– Даш, успокойся! Не дай бог, еще начнешь думать, что ты в чем-то виновата! Я и так тебя с пляжа сдернул, отпуск испортил, на мороз притащил, да еще и пытаюсь сценарием загрузить. Писак в Голливуде – как грязи! Да и я не пропаду, уже не тот статус. «Парамаунт» турнет, на «Коламбию» пойду! Все! Возвращаемся!

– Да? А меня ты спросил?

Я просто ужасно разозлилась. Видали, а? Сначала протащил над всем земным шаром в самом опасном средстве передвижения, запросто ведь могли разбиться! Потом в эту дыру заснеженную засунул, без горячей воды, без солнца, оторвал от семьи и поклонников, а теперь еще и хочет, чтоб я от Голливуда отказалась? От миллионного гонорара и всемирной славы. И все из-за чего? Из-за того, что слабая девушка позволила себе проявить свою слабость! Рискнула пожаловаться на голод и холод! И это мужчина? Вместо того чтобы стукнуть по столу кулаком и рявкнуть: «Летим на полюс. И баста!»

– Вот ты себя и проявил, – горько сказала я. – Вот и цена твоей искренности!

– Даша.

– Что – Даша? Ты прекрасно знаешь, что значит для меня Арктида. Это – серия статей. Потом – книга. А Голливуд, «Оскар». Неужели ты считаешь, что я здесь с тобой из-за этого? Я, может быть, впервые в жизни почувствовала в мужчине духовное родство. – Поднатужившись, я повлажнела глазами и для пущей убедительности всхлипнула. – Мне показалось, что тебе так же, как мне, интересна история нашей планеты, нашей родины. А ты. Мне в эти дни было с тобой так комфортно, так интересно, что в какой-то момент даже стало страшно: не ошибаюсь ли я? Тот ли ты человек или я тебя выдумала? Вот я и решила проверить. Пошутила, называется. Конечно, возвращайся на острова, что тебе тут делать? Я сама найду способ добраться до полюса. А деньги за билеты верну. Сразу, как окажусь в Москве.

Я сбросила с себя одеяло, натянула на единственный тоненький свитерок просторную футболку и стала обуваться.

– Ты куда? – Он смотрел на меня не то потрясенно, не то восхищенно, я не разглядывала. Не до того.

– Схожу в магазин, куплю какую-нибудь фуфайку или шубку искусственную, ну и сапожки, если денег хватит. Потом – по инстанциям. Столичных журналистов в провинции любят, кто-нибудь да поможет. На худой конец спонсора найду. Потом редакция все оплатит. Мы – издание не бедное.

– Даша! – Антон подскочил ко мне, поднял на руки, закружил по комнате. – Даша, ты чудо! Значит, летим? – Он восторженно чмокнул меня в щеку.

После эмоциональной вспышки для горячего перемирия – самое время. Мы ведь с момента знакомства толком ни разу и не поцеловались. Только за ручки держались да чмокались, как детсадовцы. Поэтому я ждала продолжения поцелуя и даже прикрыла глаза. Но Антон бережно усадил меня в кресло и укутал в одеяло.

– Вот и кофеек прибыл!

Козе понятно: он смертельно боится моего отторжения. Ведь если он полезет целоваться, а я залеплю ему пощечину, то какой уж тут полюс!

– Даш, – вдруг смущенно отвернулся к окну он. – А у тебя с этим Чурилиным что-то было? Или есть? Прости за бестактность.

– У меня? С Чурилиным? – Так вот в чем дело! Он меня приревновал! И боялся, что как только окажемся на ледоколе, я его брошу! – Никогда и ничего! – твердо заявила я. – Более того, и быть не могло! Просто, как человек, разбирающийся в искусстве, я понимаю, насколько он талантлив и своеобычен. Но если б со всеми, кто в меня влюблен, у меня что-то было.

– Так он все-таки в тебя влюблен? – Боков побледнел, даже губу закусил.

– Не знаю, не спрашивала, – безмятежно улыбнулась я. – Он – художник, а всякий художник должен любить свою модель, если хочет создать шедевр.

– Он тебя уже писал?

– Эскизы, наброски. Говорит, что у меня очень сложное лицо. Ускользающее.

– Это – правда. У тебя – необыкновенное лицо! – Антон даже повеселел. – Если бы я был художником. Но он правда тебя не домогался?

– Еще чего! – заносчиво задрала я подбородок.

Господи, что делает с мужчинами любовь и ревность!

Глупый! Милый и глупый.

К кофе от администрации гостиницы, видно в качестве компенсации за причиненные неудобства, принесли два бокала коньяка. Антон, лизнув, сказал, что напиток – вполне.

– Ты же ничего не пьешь, кроме белого вина, – подколола его я.

– Так повод какой! – улыбнулся он. – Мы с тобой в Мурманске и летим на полюс. Как не выпить? К тому же коньяк настоящий принесли. Не подделку.

– А могли подделку?

– Еще как! Эх, Дашенька, ты еще так юна, так наивна! В современном мире девяносто процентов подделок. В людях, алкоголе, искусстве. Последнее – самое страшное. Вроде смотришь на шедевр, а никаких эмоций в тебе нет. Так и разочаровываются в живописи. И когда узнают, что это – жалкая копия, поздно. Сердце для восприятия настоящего уже закрыто.

– Интересная тема! Надо бы ей заняться.

– Ничего интересного. Сплошная грязь. И главное, число подделок прямо пропорционально спросу. Зуб даю, уже сегодня кто-то пытается скопировать Павлика!

– Какого Павлика?

– Чурилина! После его успеха на Sotheby's, думаю, будет много желающих иметь в своей коллекции его работы.

– Разве живых тоже подделывают?

– Еще как! Копируют то, что модно. Это как с тряпками. Зайди на любой рынок – хоть Диор, хоть Эскада – что хочешь за три копейки купить можно!

– Ну, лично я на раз отличу реальную фирму от псевдо.

– Потому что подделки плохие. Картины же подделывают просто гениально! Сейчас в моде русский авангард, его и плодят.

– Ясное дело! Абстракциониста повторить проще, чем Рафаэля. Кистью мазнул пару раз, краски наляпал – шедевр готов.

– Не скажи. Живописная структура авангарда весьма сложна. И работают там те же законы, что и в классике. Специалисты это знают.

– Ага. «Черный квадрат», например.

– А это вообще одна из самых сложных работ. В ней каждый миллиметр просчитан, и краску Малевич подбирал очень долго. Это – эстетический вызов, проверка вкуса и зрелости. Он же в себя затягивает, не замечала? Завораживает. Если долго смотреть, умом двинуться можно. Кстати, подделать «Черный квадрат» никто за всю историю существования картины так и не решился. Хотя пробовали. Не вышло.

– Да ясно все это, – отмахнулась я. – Не вчера живописью увлеклась. Но не цепляет меня он, понимаешь? А насчет подделок. Есть же авторские подписи, клейма, другие моменты, по которым хороший эксперт всегда отличит подлинник от подделки.

– Не всегда. Иногда без трассологической экспертизы и сам художник не разберет, его подпись или чужая. Другое дело, что при жизни мастера копии будут усиленно прятать, а вот когда картина или предмет становится антиквариатом, туши свет!

– А ювелирка? – Мне вспомнились подарки Мигеля.

– С металлом – проще. В любой антикварной лавке или в аукционном доме могут сразу определить возраст и ценность. С камнями сложнее. Нужно обязательное гомологическое заключение.

– Допустим, у меня есть несколько очень редких камней. И мне понадобилось их продать. – Мысленно я подмигнула толстощекому миллиардерскому сынку.

– Если камней нет в каталоге – пожалуйста. Оценивай и продавай. Если есть – придется подтвердить право собственности.

– А мне их подарили!

– Коллекционные камни дарят только вместе с документами.

То есть, если я понесу изумруд на аукцион, мне еще и воровство пришить могут? Юлька, что ли, говорила, что вся браслетка юного Слима – из каталожных камней? Значит, он поэтому их так легко и дарит? Знает, паршивец, надумай я их продать, меня за цугундер и в клетку! А камни вернут владельцу. Вот так и создаются миллиардные состояния. Вот же гаденыш малолетний! Ладно, но бриллиантовое колье, подаренное в Монако Дацаевым, я могу продать, если что? Оно-то в магазине куплено?

– Антоша, я смотрю, ты просто профи! Скажи-ка мне, когда вещь из обычной становится антикварной?

– По закону – через полста лет после изготовления. Но у коллекционеров свой счет. Вещи, сделанные после сорокового года прошлого века, за антиквариат пока не признают.

– То есть если у меня дома стоят две вазы, тридцать девятого и сорокового года, то одна из них – антиквариат, а вторую выбросить можно?

– Я бы не спешил. В будущем году вторая тоже перейдет в статус антиквариата. То же самое с мебелью, предметами обихода. Тут много разных факторов, главный – редкость. Историко-культурная ценность тоже важна.

– Слушай, у родителей на даче шкаф дореволюционный есть и стол двадцатых годов. Это что?

– Это – антиквариат. Береги и лелей. Выгонят с работы – продашь, на кусок хлеба хватит.

Впрочем, может и по-другому обернуться. Есть спрос – антиквариат, нету – хлам помоечный. Эксперту показывать надо. Мода, Даш, определяет и спрос, и ценность. Я все-таки не за камушки-вазы, а за картины. Антиквариат – это по большому счету просто старинная вещь, а произведение искусства – это нечто иное. Потому я за Павлика и волнуюсь. Модный он очень стал, плохо это.