Дыхание скандала - Элизабет Эссекс

— Так вы признаете, что начали драку, — коротко вспыхнула его улыбка.

— Нет. — Она покачала головой, хотя улыбнулась в ответ. — И ничего не пообещаю. Никогда за всю жизнь у меня не было такой забавы. Спасибо.

— Я бы ответил вам «пожалуйста», но не хочу поощрять вас. Но и у меня это был скорее исключительный вечер. — Джеллико взял ее руку в свою и осторожно вручил ей оружие. — Можем мы увидеться завтра? Не сегодня, поскольку нам обоим до обеда нужно поспать. Но я почему-то необъяснимо привязался к вашему пугающему обществу. — Его большой палец задел внутреннюю сторону ее запястья, и восхитительная дрожь охватила Антигону. Восхитительная. Потому что это было его прикосновение.

— Да. Мне бы хотелось. Очень хотелось.

— Хорошо. И я рад видеть, что вы сняли свое кольцо. Ваши пальцы пострадают гораздо меньше. — Он был само обаяние.

Они улыбались друг другу, пока не возникла неловкость. По крайней мере для нее. Антигона торопливо заговорила, только чтобы прогнать смущение, и поставила ногу на ступеньку.

— Не знаю, как могу отблагодарить вас, — едва дыша, проговорила она в полном смятении чувств.

— Вы можете отблагодарить меня поцелуем.

И воздух в ее легких мгновенно сделался горячим и плотным, она не могла нормально дышать. Но ей и не нужно было дышать, потому что Джеллико смотрел на нее своими синими глазами, и сила его взгляда сделала ее неподвижной, когда он потянулся, взял ее другую руку, медленно поднес к губам, поцеловал запястье и притянул ближе. И хотя Антигона ждала этого, от неожиданного тепла его губ на ее холодной плоти у нее перехватило дыхание. Потрясающие, чувственные ощущения растекались в ней медленными сильными волнами.

— Престон, — с мягкой серьезностью сказал Джеллико и шагнул ближе. Он говорил легко, пока держал ее руку, лаская и согревая жаром своих длинных сильных пальцев. Потом он положил кончики ее пальцев себе на грудь, уютно устроив их на теплой мягкой шерсти своего сюртука.

Он собирается ее поцеловать. Жар расцветал в Антигоне, заставляя гореть и дрожать одновременно. Она была уверена, что щеки ее пылают, когда подняла на него взгляд.

— Чтобы отблагодарить меня должным образом, Престон, вы должны поцеловать меня.

За долгое мгновение чреватой многим тишины жар в груди Антигоны разгорелся сильнее. Она поднялась на цыпочки и прижалась губами к его щеке. Ее губы задели уголок его рта, и ее поразил контраст между мягкостью его губ и легкой шершавостью выбритой щеки. В следующий миг Джеллико повернул голову и накрыл губами ее рот. Его губы шевельнулись, нежно надавливая. Только раз.

Он подбадривал ее, повернувшись к ней и наклонив голову, и Антигона чувствовала теплоту его губ, обветренных солнцем и дождем, привкус крепкого пива в его дыхании. Она шевельнула губами, прокладывая дорожку легких поцелуев по линии его рта, исследуя его вкус и запах. Распахнув глаза, она смотрела на него, восхищенная откровенной красотой Уилла.

Его глаза были закрыты, он стоял спокойно, словно ждал. Джеллико тщательно сторонился ее, прижав к бокам кулаки.

Но Антигоне хотелось, чтобы он обнял ее, как тогда, когда они сидели на Резвушке и во дворе таверны, когда его рука обнимала ее, окутывая теплом. Вцепившись в его лацканы, Антигона удерживала его, пока смотрела, исследовала, пробовала на вкус. Она снова поцеловала его, повернув голову, как делал он, зажала между своими губами бархатистую твердость его рта, утоляя голодное любопытство, разгоравшееся в ней.

Но ей было мало, что Джеллико просто спокойно стоит и позволяет целовать его. Антигона хотела, чтобы он наклонил голову и накрыл ее губы своими. Она хотела узнать, каково на вкус солнечное тепло. Она хотела прижаться к нему всем телом, потянуть его на твердые булыжники и запустить пальцы в его волосы или упасть с ним в мягкую постель и…

О Господи! Она отпрянула, напуганная силой своего влечения к нему, силой своего желания.

Она вздрогнула, когда его дыхание согрело ее щеку, он очень медленно отстранился и провел мозолистым пальцем по ее нижней губе, потом по подбородку.

Антигона чувствовала его прикосновение всем своим существом. Она качнулась к нему, отчаянно желая, чтобы это глубокое, неотразимое чувство продолжалось.

Но Джеллико отстранился, уронив сжатые в кулаки руки.

— Уже поздно. Это была долгая ночь.

— О Господи! Да, — прошептала она. — Это была только одна ночь?

— Похоже, что дольше. — От его улыбки серый предрассветный свет стал ярче.

— Да.

Похоже, эта ночь длилась целую жизнь.

— Вам лучше войти здесь. — Он кивком указал на дверь. — Вы отсюда найдете дорогу наверх?

— Думаю, да, — машинально ответила Антигона. Почему он больше не хочет поцеловать ее? — Вам пора идти, — промямлила она, уткнувшись взглядом в его сапоги. Может быть, станет легче, если он уйдет первым, поскольку сама она не в состоянии это сделать. Ее грудь по-прежнему вздымалась и опадала в трудном дыхании, перемежавшемся спазмами.

— Полагаю, да, — тихо согласился Джеллико, погладив волосы за ее ухом. — Честно говоря, для меня небезопасно задерживаться дольше. Поскольку если я останусь, то пробуду здесь очень, очень долго. Да и джентльменскому поведению есть предел. — Он очень медленно наклонил голову и поцеловал ее в лоб.

Антигона прикрыла глаза от опустошающей нежности этого маленького благословения. Она это не придумала, Джеллико тоже чувствовал силу возникшего между ними влечения. Но он благородный человек.

— До завтра. — Еще раз кивнув, он повернулся, полы его пальто задевали сапоги, когда он уходил в умирающую ночь.

Тогда, и только тогда, Антигона перевела дух.

Не то чудо, что она сумеет пробраться наверх незамеченной, чудо, если ей удастся заснуть.

Потому что впервые за долгое, очень долгое время бодрствование оказалось прекраснее благословенного забвения сна.

Коммандер Уильям Джеллико — ее друг. Больше, чем друг.

Глава 10

Укрывшись в тени конюшенного двора, Уилл всматривался в фасад западного крыла в поисках какого-нибудь сигнала, что Престон благополучно добралась до своей спальни. Но не было никакого признака, что долгая ночь наконец закончилась, и можно отправляться домой.

Поэтому Уилл не ушел. Он остался.

Он сделал именно то, что так заносчиво выбрала для себя Престон: улегся на чистом сене в пустом стойле и ждал. Чего именно, он и сам не знал.

Что в комнатах рядом с ее спальней зажгутся свечи? Раздадутся пронзительные крики обвинения и осуждения? Или какой-нибудь слуга принесет в конюшню сплетни, когда прислуга примется за раннюю работу?