Сын Сарбая - Шукурбек Бейшеналиев

Бросив портфель с учебниками, Дардаке взял из рук отца лопату… Он ведь затем и пришел сюда, чтобы, как вчера и как позавчера, пособить в работе. Но обычно он ждал, что отец прикажет: займись, мол, сынок, тем-то и тем-то. Безотказно выполнял все его просьбы. Сегодня другое дело. Сегодня сын понял, что наступила пора показать отцу самостоятельность.

Сарбай немного удивился решительности сына. Он хотел даже похлопать его по плечу и вместе с ним посмеяться. Но вышло так, что он не похлопал, а ухватился за плечо сына, без чего ему трудно было бы разогнуться. Вместо одобрительного смеха вырвался у Сарбая грустный болезненный звук — не то смех, не то кашель. Силясь бодро пройтись перед сыном, старик неожиданно потащил ногу и тут уж действительно рассмеялся горько и сердито:

— Какой шайтан придумал теплые строить коровники? С тепла на холод, с тепла на холод. У быков-коров поясницы нет, не ломит, не стреляет. Человеку так работать — ой, трудно!

Выйдя на волю, на солнышко и прижавшись плечом к дереву, Сарбай поплотнее закутался в тулуп и повернулся к стаду, лениво пасущемуся на заснеженном пологом склоне. Сытые коровы лоснились на солнце. Медленными движениями они взрыхляли мордами снег, чтобы найти под ним свежую травку, полакомиться. Некоторые обгрызали мягкие лозинки кустов. За таким сытым стадом и приглядывать не надо — не уйдет далеко.

Пока Сарбай о том о сем думал, туда-сюда смотрел, Дардаке выбросил весь навоз из помещения и подгреб в кучу. Ему уже и делать вроде было нечего. Старик хотел указать ему, чем надо заняться, но парнишка, не глядя на него, легко взобрался на глинобитную крышу, где возвышалея смерзшийся, слежавшийся стог сена. Быстрыми, легкими движениями он стал отделять сено от стога, ловко подбрасывать, разбивать и раскладывать по крыше кучками, чтобы спустить потом каждой корове ее порцию. Видно было, что руки Дардаке привычны к труду. Все делалось играючи, радостно, само собой. Повеселев, Сарбай решил не мешать сыну присмотром и побрел по снегу в обход пасущегося стада…

Дардаке разгорячился от работы под ярким зимним солнцем, он сбросил с себя тулуп и шапку. Вдруг что-то пребольно стукнуло его по затылку. Он огляделся, но, не увидев никого, потер затылок и снова взялся за вилы. Тут опять, и на этот раз куда больнее, в него влепился размятый навозно-снежный катыш. Нехорошо попал — прямо в висок. От такого удара в человеке невольно закипает злость.

Из-за кустов чия поднялись две фигуры:

— Салам алейкум!

— Ой, Дардаш, ты что, не признаешь, что ли, друзей?

Дардаке и верно не сразу понял, кто это пришел. Голоса знакомые, но по одежде вроде бы и нездешние парни. Оба вырядились, будто на праздник или же так, будто отцы их большие начальники. Один высокий, тонкий, другой коренастый. Оба в одинаковых мерлушковых тюбетеях, в черных, собранных в поясе барашковых, отороченных мехом кожухах. Рожи красные, задорные, глаза и зубы так и играют. Длинный парень оказался давним его другом-недругом Чекиром, а коренастый? Тот, пожалуй, даже постарше был, чем Чекир. Давно его не видел Дардаке, даже имя не сразу вспомнил. Но когда вспомнил, даже задрожал от ярости. Это был Алапáй, сын мрачного пьяницы Мамбеткýла. Не так-то было важно, кто отец его. Сам Алапай, хоть и не пьяница, ужасный всегда был задира. Этот Алапай был не меньше чем на четыре года старше Дардаке. Давно семилетку окончил, давно пасет овец вместе с отцом. Можно сказать, взрослый человек, помощник чабана. Чего им обоим нужно от него? Разве он им ровня?

— Ассалам… Вы что это деретесь?

— Да ты прыгай, прыгай к нам! — смеясь, закричал Алапай. — Не бойся, не съедим. Три раза тебе кричали, ты не слышал. Пришлось запустить снежок. Ты ж не девчонка, не заплачешь… Мне вот Чекир говорил — ты другой стал, ужасно, говорит, ты сильным стал…

Дардаке сразу вспомнил, на что намекает Алапай. В школе этот здоровяк любил мучить маленьких, издеваться над ними. Сколько раз заставлял он Дардаке бороться с собой, а положив на лопатки, требовал, чтобы побежденный бодал стенку. Была и до сих пор существует у мальчишек такая расплата за поражение. Оседлает тебя побежденный и требует, чтобы ты, изображая быка, лбом бодал стенку.

Что до Чекира, Дардаке не знал, как к нему относиться. С нежностью вспоминалась начинавшаяся дружба. Но не мог Дардаке простить предательства. Заготовленные в лесу дрова действительно увезли по наущению Чекира. Правда, сам Чекир так объяснил свое поведение: «Ты же стал возчиком айрана. Я неделю тебя ждал, а потом решил — зачем пропадать добру. Если мы не возьмем, лесники обязательно заберут. Неужели хуже, если твой друг воспользовался?!» Но при этом так ухмылялась лукавая рожа Чекира, что простодушный Дардаке не мог понять, потешается над ним приятель или же говорит искренне и правдиво.

Сейчас Чекир держался так, будто чувствует себя виноватым и сокрушается, что долго не приходил к товарищу. Алапай же сразу взялся поддразнивать Дардаке.

— Ты ж теперь здоровый стал, неужели боишься нас? — С этими словами он задрал свою широкую курносую рожу и вызывающе осклабился.

Дардаке накинул было тулуп, но прыгать вниз раздумал. Как бы примериваясь и оценивая силы ребят, он оперся на вилы и молча разглядывал своих гостей. То, что они вырядились в новые кожухи и шапки, задевало его самолюбие. Наконец он презрительно процедил:

— Эх вы, околочабанники! Содрали с колхозных ягнят шкуры, нацепили на себя и бахвалитесь!

— Но-но-но! — Алапай показал кулак. — Говори, да не заговаривайся.

А Чекир примирительным тоном сказал:

— Мы не расхитители. Был бы ты овцеводом, тоже носил бы мерлушковую шубу.

Алапаю, видно, хотелось ссоры:

— Пш-ш! Разве ему с отцом справиться с овцами? Лентяям на роду написано околачиваться возле коров!

Дардаке видел, что отец стоит невдалеке и прислушивается к разговору. Как смеет Алапай оскорблять старшего! Отца!.. Да разве можно простить такое? Дардаке спрыгнул с крыши и, клокоча от злости, пошел прямиком на ребят.

И вдруг, смотри-ка, Алапай улыбнулся и протянул ему руку:

— Да ты, я вижу, настоящий герой!

Дардаке мгновенно оттаял. Поверил, сразу поверил в доброжелательность Алапая, взял его руку, крепко пожал.

Гость одобрительно подмигнул:

— Ого! Крепкое пожатие! Хочешь небось показать, что не смогу теперь заставить тебя бодать стенку? — мотнув головой в сторону заснеженной площади, спросил: — Может, померимся силами? Давно мечтаю сразиться с кем-нибудь стоящим. Не найду себе ровню. Этот, — он ткнул локтем Чекира, — что тоненькая елочка, одного моего взмаха не выдерживает… Хочешь знать — это он меня сюда притащил. Говорит про тебя: «Сын Сарбая настоящим батыром стал». Хочет, чтобы ты отомстил мне за его вечные поражения… Ну? Пошли, что ли?

Но Чекир замахал руками:

— Подожди, подожди! — Он взял Дардаке под руку и повел за угол коровника, где на привязи стояли две оседланные лошади. — Правду сказать, — заговорил он, плутовато поблескивая глазками, — мы приехали, чтобы позвать к себе в гости. Не каждый день овцеводы спускаются в долину. По этому случаю мать приготовила жирную шурпу, бешбармак. Наедимся как следует мяса. У нас и бузы вдоволь; найдется и чего-нибудь покрепче. Едем, не сомневайся. Неужели не хочется тебе продолжить нашу дружбу? Вот и Алапай, узнав, как ты легко со мной справился, решил, что надо такого хорошего парня взять в компанию настоящих джигитов. Ты ведь еще не знаешь, сколько он поездил за последнее время, сколько повидал. Был недавно в Нарыне и такое рассказывает… Ну? Едем? Ничего, что нет у тебя лошади, мой саврасый довезет нас обоих…

Дардаке и краснел и бледнел. Никак он не мог понять этих парней. То оскорбляют его, то вызывают на борьбу, потом вдруг мирно улыбаются и даже зовут на пиршество. Уж не издеваются ли они над ним?

— Может, думаешь, что потешаемся над тобой? — спросил Алапай. — Если способен состязаться со мной — станем друзьями…

— Не знаю, как быть, — смущенно проговорил Дардаке, вспомнив, насколько старше Алапай, и оглядывая его квадратную фигуру.

— Ах, не знаешь! — Алапай мгновенным движением подбил Дардаке ногой и толкнул.

Парнишка кубарем полетел в снег. Но кто удержится на ногах, если нападут внезапно? Вскочив, Дардаке свирепо уставился на обидчика…

— Ты, ты…

— Да ну, чего там «ты, ты», — небрежно бросил Алапай и тут же стал расстегивать свой кожух. Швырнув его в снег, он сразу же принял борцовскую позицию. — Давай, парень! Поборемся, а потом поедем пировать. Только не забывай поговорку: «Борясь, и отца не жалеют». На пощаду не рассчитывай, и слезы тебе не помогут!

Дардаке его уже почти не слышал. Как говорят старики, «борец под его шкурой вдруг сам родился».

Распахнув тулуп, Дардаке как бы выпорхнул из него и с разгона налетел на противника. Ногами и руками он сгреб его, свалил, покатился вместе с ним… Чекир, подхватив тулупы борцов, отбежал подальше. Второй зритель, старый Сарбай, издалека смотрел, не вмешивался. Он молча выпятил по привычке бороду.