Грозовой август - Алексей Котенев

— А ведь по-серьезному начинается, Поликарп Агафонович? — послышался голос Юртайкина.

— Пока границу не перейдем — не поверю, — угрюмо пробурчал Посохин.

Слово взял командир бригады. Он посмотрел на бойцов, на щит, который высветили фары соседней машины, заговорил о союзническом долге, о великой освободительной миссии, которая выпала на долю нашей армии. Говорил недолго. Закончил призывом до конца выполнить воинский долг.

— Товарищи гвардейцы! Я твердо верю — вы с честью оправдаете высокую гвардейскую марку!

Шумные аплодисменты покрыли слова комбрига.

Из темноты на освещенное фарами пространство перед клубной автомашиной выскочил Ван Гу-ан, погрозил кулаком зубастому дракону, крикнул:

— Ян гуйцзы![8]

Бойцы не понимали его слов, но они чувствовали душой, почему так негодовал и торжествовал в то же время этот китаец.

Волобой поднял руку и в полный голос подал команду.

Все бросились к машинам. Знаменосцы вложили знамя в чехол, заспешили к стоявшему неподалеку танку.

— Второй гвардейский, за мной! — послышался голос Иволгина.

— Ну, теперь ты поверил? — прокричал Юртайкин над самым ухом Посохина.

— Хотел бы я увидеть того самурая, что стрелял по нас на Бутугуре в сорок втором году! — неистово ответил Поликарп.

Заурчали моторы. Русанов был слегка удивлен, увидев, как просто, обыденно начинается война. Не такими ему представлялись эти исторические минуты. Воображение рисовало мощную артиллерийскую подготовку: гром дальнобойных орудий, усеянное самолетами небо, железный скрежет «катюш», мечущих огненные стрелы... А тут — ни артиллерийской, ни авиационной подготовки. И только вспыхивающие в бледном небе зарницы напоминали, что где-то на других фронтах, возможно, гремят орудия и рвутся бомбы.

Бригада пошла на восток, где уже разгоралась летняя заря. На малиновом ее фоне отчетливо вырисовывались темные контуры передних танков и силуэты прижавшихся к башням десантников. На одной из машин среди автоматчиков ехал Ван Гу-ан. Ему, наверное, казалось: все, что происходит сейчас вокруг, делается по его просьбе. Пришел он к хорошим людям, рассказал о большом своем горе — и вот поднялась несметная добрая сила заступников. Берегись, Хромой Дракон!

Машины шли с погашенными фарами, то взбирались на заросшие кустарником склоны, то спускались в вязкие низины. «Бесстрашный» тяжело ворочался, глухо урчал, точно был недоволен тем, что ему приходится пробираться по такому бездорожью. Иволгин прижался к броне, сжал в руке автомат и не моргая смотрел вперед, стараясь хоть что-нибудь там увидеть. Но впереди пока ничего не было видно — кромешная тьма.

По расчетам Иволгина, вот-вот должны начаться укрепления Халун-Аршана. Хлестанет пулеметная очередь или рванет снаряд — и придется камнем лететь на землю и бежать потом под прикрытием брони. Но не слышно пока ни снарядов, ни пулеметного лая. Где же Халун-Аршан с его трехъярусными долговременными сооружениями? Где шестиамбразурные доты, бетонированные противотанковые рвы, замаскированные заграждения из рельсов и железобетонных шипов, о которых рассказывал бригадный инженер?

При спуске в лощину «Бесстрашный» сильно накренился в левую сторону, потом вздрогнул, качнулся вправо и помчался на высокой скорости вперед. Что-то сухо хряснуло, по лицу стегнули колючие ветки. Вначале Иволгину показалось, что ударил пулемет, но это просто треснуло сломанное дерево.

Начало светать. На пути все чаще попадались глубокие промоины, похожие на противотанковые рвы. Но настоящих противотанковых рвов пока не было. Не было и дотов.

Наконец из-за гор показалось светлое, лучистое солнце. Иволгин огляделся по сторонам и сразу почувствовал, как далеко ушла бригада от исходных позиций. Ровной монгольской степи как не бывало. Вокруг горбатились косогоры, покрытые густым кустарником, зеленели низкорослые тальники. А потом начались непролазные солончаки и болота. Зыбкие трясины, покрытые ряской, засасывали нагруженные горючим и боеприпасами студебеккеры, походные кухни, повозки и автобусы.

Чавкали в размешенной грязи колеса орудий. Рычали осевшие в болото грузовики, обдавая все вокруг шматками бурой липкой грязи.

Когда застревал грузовик, его обступали со всех сторон пехотинцы, кидали в раскисшие колеи камни, сучья, подставляли под борта плечи и с гиком выкатывали машину на твердое место. А не хватало солдатской силы, на помощь приходили тягачи с металлическими буксирами. И трясина выпускала свою жертву.

Едва наступило утро, а на термометре под сорок — дышать нечем. Все устали, вымазались — не узнать. У Посохина грязь на штанах, на плечах, даже пилотка вроде бы из грязи слеплена. Под стать Посохину Забалуев — тоже измазан с ног до головы. Ему доставалось больше всех. Подставит под борт могучее плечо — трещат и гнутся дощатые снасти, облегченно вздыхает мотор: вот это сила!

В непролазных трясинах десантникам помогали танкисты. Только механик-водитель «Бесстрашного» Гиренок не вылезал из машины, посматривал на автоматчиков вроде бы свысока, называл их кочколазами. Десантникам впору обидеться бы на такого высокомера, но они не обижались: что ни говори, на гимнастерке три ордена Славы! Сам Волобой называет его лучшим механиком-водителем. Один Баторов не давал гвардейцу спуску.

— Ты еще не полный кавалер, — говорил он ему. — Совести у тебя не хватает для полного кавалера. Понятно?

Уже не один десяток километров прошла бригада, но не встретила пока ни одного японца. Это озадачивало всех. «В чем дело? Где же японцы?» — спрашивали друг друга бойцы, не зная, разумеется, что их направили в обход укрепрайона. Иволгин тоже не знал замыслов командования и ощущал некоторую растерянность. На митинге он вместе со всеми радовался, что подошел наконец долгожданный час. Вспомнил Шатрова: старый дирижер оказался дальновидным. Теперь командир взвода нетерпеливо ждал встречи с противником, чтобы скорее испытать себя: сумеет ли он как следует выполнить свои обязанности? Ведь он единственный в батальоне участник минувшей войны и должен показать подчиненным, как надо бить врагов. Беспокойство усиливалось еще и потому, что командир бригады оказался его старым знакомым. Разве можно перед ним ударить лицом в грязь!

В его воображении рисовались картины боев в горных ущельях и на скалистых кручах. Перед глазами вырастали хитро замаскированные доты, которые он блокировал со своими автоматчиками, противотанковые рвы, которые он вовремя обнаруживал и тем самым спасал танки. Словом, мысленно он воевал вовсю, а наяву вроде бы находился просто на учебном марше. И от этого казалось, будто его обманули.

В полдень, когда танковая колонна взобралась на лесистый косогор, с севера донесся одиночный пушечный выстрел. За первым послышался второй, третий.

Иволгин в бинокль посмотрел на синеющие вдали горы. У их подножия виднелись строения, чернели груды каменного угля, тянулась цепочка тополей. Там, вдоль железнодорожной линии, продвигался передовой отряд стрелковой дивизии и наскочил видно на заслон. «Может быть, нас бросят на выручку?» — с надеждой подумал он. Но тут же засомневался: у соседей два дивизиона артиллерии на мехтяге, дюжина самоходок, противотанковые батареи, «катюши». Вряд ли они запросят помощи.

Рядом остановился командирский танк. Волобой вызвал по радио командира отряда.

— С кем воюешь? — спросил он. — Может, помочь? Ну, валяй сам. Было бы предложено...

Иволгин снова приник к биноклю, увидел вынырнувший из-за края высотки эшелон. Поезд шел, видимо, из Халун-Аршана к разъезду. Попыхивал дымком паровоз, катились за ним темно-коричневые вагоны. Грянул орудийный залп. Вагоны окутало густым, стелющимся по земле дымом. Эшелон остановился. Чаще захлопали орудийные выстрелы. Потом стрельба постепенно начала стихать.

К вечеру бригада Волобоя, обойдя Халун-Аршанский укрепрайон с юга, остановилась у отрога Хингана на привал. Неподалеку поблескивало поросшее осокой озеро, торчали из воды стебли камыша. Пахло торфяной гнилью. От озера тянулась узкая полоска чумизы, а за ней помигивала редкими огоньками баргутская деревушка, оставленная без боя эскадроном маньчжурских войск.

Бойцы падали на траву не чуя под собой ног, вытряхивали из ботинок и обмоток сгустки белесого солончака, переобувались, протирали автоматы. С севера, от разъезда, изредка доносились орудийные выстрелы. Край темного неба порой озаряли малиновые огненные вспышки.

— Это «катюши» смолят самураев, — догадался Посохин.

Чтобы спастись от комаров и мошкары, Поликарп разжег хитрый костер без пламени. Топором он раскромсал раздавленную гусеницами танков доску. К запаху перегоревшей солярки примешивался приятный горьковатый дымок от затлевшей древесины. От кухни потянуло разваренной кашей.