Грозовой август - Алексей Котенев

Ветрову хотелось поскорее увидеть героя Ясско-Кишиневской операции и торжественно представиться. «Бери, герой, под свое начало батальон — не ошибешься!» Но представиться так не удалось. Произошло все буднично и просто. Неожиданно подкатил виллис, из него вышел ладно сложенный полковник и, закинув за спину руки, направился к штабному автобусу. Это и был командир бригады. Плечи у него широкие, грудь плотная, золотая звездочка не качалась, будто врезалась в гимнастерку. Увидев приготовившегося к докладу Ветрова, он бросил стоявшему у виллиса низкорослому полковнику в золоченых очках:

— Начальник штаба, принимай пополнение! — Комбриг пожал им руки, испытывающе прищурился. — Очень хорошо! Вовремя прибыли! — и пригласил всех в свою палатку.

Здесь стояли складной накрытый газетой стол, алюминиевая походная кровать. На тумбочке лежал объемистый русско-монгольский словарь. Пока Ветров докладывал Волобою о состоянии батальона да высказывал соображения о том, как поскорее научить автоматчиков взаимодействовать с танками, Викентий Иванович пытался определить, что представляет собой их новый начальник, сколько ему лет. Судя по закинутым назад седоватым волосам, ему можно было дать сорок, даже с хвостиком. Но живые черные глаза с насмешливым прищуром молодили полковника по меньшей мере лет на десять.

Волобой с удовлетворением отметил, что бригада теперь в полном составе. Нет одного Туманяна, начальника политотдела: остался в читинском госпитале долечивать фронтовую рану. Ветров ждал, что комбриг скажет: «Теперь можно и наступать». А он озабоченно посетовал:

— Прямо запарились мы тут без вас. И профилактика, и землянки надо строить. А рабочих рук — раз-два и обчелся.

— Землянки строить? — с удивлением спросил Ветров.

— А как же? Или вы собирались с ходу на Порт-Артур махнуть? — усмехнулся Волобой. — Боевое пополнение мы с тобой получили, товарищ начштаба, боевое!

— Им бой в новинку, — сказал сухо полковник.

— Тут между нами серьезные разногласия, — пояснил комбриг. — Вот начальник штаба полковник Сизов выступает за строительство землянок. Воевать нам с японцами, по его мнению, придется не раньше как через год. А мой шофер Ахмет предлагает немедленно идти на Порт-Артур.

— А вы чью сторону поддерживаете, товарищ гвардии полковник? — поинтересовался Викентий Иванович.

— Я-то? — переспросил Волобой. — Начальника штаба, признаться, целиком поддержать не могу. Да и союзники возмутятся. Мы, мол, для русских открыли второй фронт в Европе всего через каких-то три года. А такие-сякие русские третий месяц копаются — не открывают!

— С них станется, — поправляя очки, сказал начальник штаба.

— Но и Ахмета в полной мере я не поддерживаю. — Волобой выдержал небольшую паузу, хитровато улыбнулся: — И пришлось мне выбрать среднюю, так сказать центристскую, позицию. Я предлагаю войну начать хоть сегодня, но воевать без особого усердия — продвигаться по два ярда в сутки. Невестке в отместку! — Он поднялся, взял папиросу и, чиркнув зажигалкой, спросил: — А что думают на этот счет забайкальцы?

— Мы горой за линию Ахмета, — ответил Ветров. — Уж если идти, так не ярдами!

Зазвонил телефон. Волобой взял трубку.

— Да, да. Есть! — отрывисто сказал он и поднялся. — Срочно вызывает командарм. — Он повернулся к Сизову: — Проведите смотр батальону. — И, выйдя из палатки, крикнул: — Ахмет, машину!

Оставшись одни, Викентий Иванович и Ветров переглянулись. Вот тебе раз! Спешили на войну, а попали строить землянки.

Волобой вернулся лишь вечером. Над степью висела мгла, потускнело небо, будто заволоклось мелкой пылью. Потемнел Керулен, покрылся свинцовым налетом. На берегу гомонили солдаты. В русскую речь вплетались монгольские слова:

— Нухур![6]

— Баярлала![7]

В гости к нашим гвардейцам пришли монгольские цирики.

Комбриг зажег лампочку от аккумулятора, приказал вызвать полковника Сизова и капитана Ветрова с замполитом. Когда те пришли, сказал, положив на стол большие руки: — Давайте, продолжим начатый днем разговор, — сказал он и задумался, словно припоминая, на чем была прервана дневная беседа.

Сизов нетерпеливо спросил:

— Ну, не томи. Говори, зачем тебя вызывали?

— Зачем вызывали? Предложили нам с тобой переходить на сторону Ахмета, — ответил Волобой. — Вот так поворачивается дело. Приказано выдвигаться к маньчжурской границе — в выжидательный район. К озеру Хайсандой-Нур.

— Вот это новость! — воскликнул Сизов.

— И еще приказано, товарищ начальник штаба, иметь такое количество горючего, чтобы продвигаться не ярдами, а сотнями километров, — добавил Волобой.

Новость взбудоражила всех. Ветров и Русанов откровенно обрадовались. Но Сизов мрачно протянул:

— Выходит, из огня да в полымя. Союзники на Западе все под вершинку взять норовили, а нам подсовывали комелек. И здесь получается то же самое.

Волобой внимательно рассматривал раскаленные волоски лампочки.

— Это верно — из-за них затянулась на Западе война. Если бы они не тянули, а воевали честно, как подобает союзникам, войну давно бы закончили.

В суждениях танкистов был, конечно, свой резон: на Западе мы потеряли миллионы людей, а союзники ровно столько, сколько теряют они ежегодно в автомобильных катастрофах. Казалось, на Востоке следовало бы поменяться ролями: нам стоять у Хингана, вдоль Амура и поддерживать союзников посулами да обещаниями, а им воевать. А мы, не колеблясь, берем на себя сильнейшую армию японцев — Квантунскую! Ветров готов был уже согласиться с логическими доводами своих новых начальников, но тут в разговор вступил молчавший до сих пор Викентий Иванович.

— Прошу извинить меня. Но я с вами совершенно не согласен, — возразил он.

— Это почему же? — удивился Волобой.

— Прежде всего непонятно, почему вы считаете, что наша цель на Востоке — только помочь союзникам?

— А разве не так? — спросил начальник штаба.

— Союзнический долг, разумеется, обязывает. С этим не считаться нельзя, — продолжал Русанов. — Но разве вы думали только об этом долге, когда освобождали, скажем, Болгарию, Варшаву, Прагу?

— Это уже другая область, — перебил его Сизов. — Не стратегия, а политика.

— Правильно. А разве стратегию можно отделять от политики? — спросил Русанов. — Я не знаю, как сформулирует нашу задачу правительство, когда наступит час, но я пойду за Хинган освобождать Азию. Ох, и натерпелась она, бедная!

Волобой внимательно слушал замполита, про себя подивился, сколько внутреннего накала у этого степенного на вид человека. Дослушав его, он хитровато спросил:

— А не кажется ли вам, товарищ майор, что союзники и без нас справятся с японцами?

— Совершенно верно, справятся, — спокойно согласился Русанов.

— Так в чем дело? — добродушно улыбнулся комбриг. — Пускай воюют на здоровье! Надо им хоть под конец войны подставить свои плечи под комелек.

— Но в таком случае вторая мировая война затянется еще на долгие годы. А она и без того осточертела людям. Почитай, шесть лет гремят пушки. Азии, как и Европе, тоже нужен мир. Да и нам он здесь необходим не меньше других. Без него мы не можем с легкой душой отпустить солдата домой. Так ведь?

— Безусловно, — согласился комбриг.

— Причем, мир людям нужен не всякий, а счастливый. А я, признаться, что-то не верю, чтобы союзники, изгнав отсюда японцев, преподнесли Азии на блюдечке национальную свободу. Не завелись бы на здешних землях вместо японских леопардов английские львы, а в заливах — американские акулы?

— Да, тут есть над чем поразмышлять, — произнес Волобой, чиркнул серебряной зажигалкой и, повернувшись к начальнику штаба, спросил: — Как думаешь, серьезную базу подвела пехота?

— Пехота бьет на эмоции, а воевать следует не сердцем, а разумом, — не сдавался Сизов. — Броситься очертя голову в самое пекло — мудрости большой не надо. Победить с минимальными потерями — большое искусство.

— Что-то мне не совсем нравится твое мудрое искусство, — с усмешкой ответил ему Волобой. — Это как же получается? Нависнем мы на границе, оттянем на себя Квантунскую армию и будем беречь силы да поглядывать, как Макартур прибирает к рукам Азию...

Сизов посмотрел на командира бригады, потом перевел взгляд на Викентия Ивановича, сказал с болью:

— Если бы вы видели, сколько могил мы оставили в Европе, не рассуждали бы так.

Русанов опустил голову, вздохнул, помолчал.

— Да, потери наши велики — миллионов двадцать, наверное, — медленно произнес он. — И, конечно же, после такой кровопролитной войны ни одна страна не пошла бы на новые жертвы. Ни одна! Уж это точно. А мы обязаны пойти. Мы будем драться за освобождение Азии, за мир. И вообще эту войну на Востоке я бы назвал войной за мир. Именно мы здесь должны оборвать вторую мировую войну и принести народам мир. Это будет великим подвигом с нашей стороны. Да, подвигом!