Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина - Чингиз Гусейнов

- Вот тебе дары за пророчество! Подскочил другой брат, Атиба; тот хилый, этот рослый, сильный:

- Уйди! - зашипел Мухаммеду на ухо. - Не позорь нас! - Крепко схватил тестя за руку, оттолкнул, порвав Мухаммеду шёлковую рубашку.

И тут вдруг дочь Мухаммеда Фатима, всего лишь пять лет ей, встала рядом с отцом:

- Жестокие и злые! - И сквозь слёзы: - Отец мой ничем вас не обидел, он молится за вас. Как же Абу-Талиб допускает, что приёмный сын, родной племянник ополчается против Каабы?! Падёт Кааба, а это удар по ярмаркам и паломникам - они обнищают! И не счесть торговых убытков!

А Мухаммед - Абу-Талибу, что Кааба осквернена идолами. - Так что же, перестать защищать тебя от нападок? - Это честнее!

Новые обращаются к Абу-Талибу недовольные: на сей раз - Абу-Суфьян, а если включится он, да ещё жена за спиной, Хинда, известная в Мекке неистовой воинственностью, к тому же язвительна, лучше не попадать ей на язык!..

Так вот, сложила Хинда стихи, высмеивающие бесноватого: мол, отчего всем мекканцам следовать одному Богу, когда мир пустынь, гор и оазисов, родов, племён аравийских не перестаёт удивлять невесть из каких краёв прибывающих купцов, - разнообразен, богат и вовсе не един? Что с того, что единый бог у мусевитов-иудеев? У христиан два даже бога: Отец и Сын, нет, новая строка возникла, даже три: ещё Дух как Бог!

Но всё - одно!

У персов-зороастрийцев два божества - добра и зла, запамятовала второго, а о первом помнит: Ормузд, у кого в помощниках трёхногий осел, шерсть у него белая, питается воздухом, каждое копыто, ступив на землю, занимает столько места, сколько надобно для тысяч овец, под шишкой ноги может двигаться тысяча всадников; шесть глаз: два на обычном месте, два на макушке головы, два на затылке, - устремив на что-либо все шесть глаз, способен наказать и уничтожить; и девять пастей: по три на голове, затылке, в брюхе; а также два уха - могут накрыть большой город персов Мазандаран; один рог золотой, внутри полый, и от рога отходят тысяча отростков - осёл побеждает и рассеивает все пороки злодеев на земле; и завершила строкой: Но отчего ж тогда пороки не исчезнут?

У курайшей в Каабе не счесть богов: триста шестьдесят, каждое на земле живое и неживое сотворено своим богом, потому боги и творения так не похожи! Абу-Суфьян уполномочен говорить не сам по себе, а от имени других родов курайшей - максумов, таймитов и амавитов, которые, так же как он сам, из рода абд шамса и с давних пор претендуют на власть над Каабой. Абу-Талиб понял сразу, что вовсе не в идолах дело - стояли и ещё не один век простоят: желают избавиться от Мухаммеда как возможного соперника после моей смерти! - Дарим тебе на вечное услужение, считай, что в рабы, - говорит Абу-Суфьян и указывает на юношу, - самого привлекательного, находчивого и работящего из сыновей честного и благородного мекканца Омара! - И в пояснение: мол, Омар брат известного воина Валида ибн Мугира, одного из курайшских старейшин. - С чего такая щедрость? - Не щедрость, а в обмен! - На кого же? - Корень нашей вражды тебе ведом: мы тебе - прилежного и обладающего богатырской силой раба, а ты нам - Мухаммеда! - Но он не дитя малое, а муж почтенной Хадиджи, отец семейства! Как принять ваш торг?! - Важно твоё согласие. - Вы что же, силой возьмёте его в рабы?! - Он умолкнет, лишившись твоей опоры, и вражда сама собой уйдёт. Ибо всем очевидно, твоему брату Абу-Лахабу тоже: не будь поддержки твоей, вряд ли осмелился бы Мухаммед поднять руку на наших богов. - Увы, не ведал я, что вы так плохо думаете о предводителе Каабы! - Что желаем договориться? - Торговать приёмным сыном! - Мало ли торговых сделок в Мекке? - Но такой встречать не доводилось! Ваш приход оскорбителен. Может, самим, без посредников, минуя Абу-Талиба, уговорить Мухаммеда, следуя законам торга, который почитаем в Мекке? Кто в Мекке не знает Амра? Прозван Мухаммедом Абу-Джахл, или Отец невежды. Неужто курайшей напугали девятнадцать ангелов Бога, якобы стерегущих ад, коих Мухаммед грозится наслать на нас? Отгоню десять ангелов правой рукой, а девять - левой!.. Так и скажу этому безумцу!

Но сказалось иное:

- У тебя старая жена, не правда ли?

Мухаммед вспылил:

- Не сметь упоминать о ней! - Не бесись! Мы ведь о том не для того, чтобы обидеть почтенную Хадиджу, а просто хотим предложить тебе вторую жену - юную красавицу, и если пожелаешь её - вмиг получишь. - Что ещё? - Власть и деньги - мечта мужчины. Деньги у тебя есть, а власти нет. Если желаешь, изберём наиглавнейшим в совет старейшин Мекки. Нет? Может, в тебя вселились шайтаны? Призовём искусных врачевателей Аравии, Бизанса и Абассии, исцелим, на расходы не поскупимся! Что взамен? И тут Абу-Джахл вспомнил слова Валида о поэтическом даре Мухаммеда: - Вволю сочиняй, услаждая наш слух! Но ни слова, что послан к нам пророком! Не ты первый, не ты последний, кто возгласил себя им!

- Но призовите хоть одного, пусть скажет божественное слово, подобное тому, что вкладывает в мои уста Бог! Не мной придумана заповедь, - странно прозвучала средь торга: Нет Божества, кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк Его! И я не знаю, поверьте, когда и как рождаются эти откровения! Но через меня утвердится истина!

45. Будущее, которое прошлое

...Мухаммед, пришедший навестить больного дядю, застал у него родичей, они упрашивали Абу-Талиба: мол, если истинно дорожит Каабой, не тая вероломную мысль посеять распри меж паломниками, пусть образумит приёмного сына Мухаммеда: - И это, - услышал Мухаммед входя, - станет ему твоим заветом!

- Зря стараетесь, отягчая грехи, - сказал им Мухаммед. - Если бы мне в правую руку вложили Солнце, а в левую Луну, чтобы миром правил, и тогда бы не смог я отказаться от призвания, возложенного Богом на меня, покуда Сам Он не повелит! А вам, которые не заботятся о душах своих...

Абу-Лахаб вдруг расхохотался, обрушив на Мухаммеда поток слов, точно самум - колючие пески:

- Душа! Душа! Кто её видел? Купцу не пристало судить о том, чего глазами не увидено, не трогал руками! Жив - живёшь, а умер - и знать не знаешь, что умер.

- Да, - Абу-Талиб, к удивлению Мухаммеда, согласился с братом. А потом добавил, вызвав новый всплеск спора: - Это как с павшим верблюдом и всякой иной тварью: жил - на что-то годился, пал - избавься, отбрось, отдай на съедение воронам, шакалам. Или закопай.

- И ты, - вскипел Абу-Лахаб, - смеешь сравнивать меня с падалью?!

- Но сам сказал, а я лишь повторил: мол, умрёшь - и нет тебя!

- Что ж, если отвергается путь к согласию - будет война!..

Но прежде... Абу-Талиб решил, хоть и понимал, что напрасна его затея, попытаться уговорить Мухаммеда. "О сын покойного любимого брата! - начал торжественно. - О том, что хочу сказать, прежде говорили. Этот разговор, кажется, третий. - Задумался и продолжил: - Да, третий, а первый - когда пришёл к тебе и застал в молитве. Но знаешь ты, что ко мне являлись наши сородичи, жаловались на тебя, просили вмешаться?"

Мухаммед, не дав ему договорить, заметил: "Неужели, о мой дядя, кого люблю и не перестану любить впредь, какое б решение ты ни принял, думаешь, что я упрямлюсь? Это не моя прихоть, а воля Божья!"

"Да, - вздохнул Абу-Талиб, - тяжкий груз лёг мне на плечи, нет сил ни сбросить, ни тащить, только ты можешь облегчить мне остаток жизни!"

Мухаммед понял, о чём тот просит, и с сожалением подумал, что дядя больше не сможет быть ему опорой.

"Но если бы мне в правую руку вложили Солнце, а в левую Луну, чтобы правил миром, я и тогда б не смог отказаться от своего призвания".

Мухаммед, отчаявшись убедить дядю, прослезился, встал, чтобы уйти. Абу-Талиб остановил его: "Подойди ко мне, о приёмный отец моего непутёвого (??! - чьи-то знаки) сына!" Мухаммед подошёл, и тогда Абу-Талиб промолвил: "Раз ты убеждён, иди и говори что хочешь, - от себя ли? от своего ли Аллаха? - и клянусь богами Каабы, я никогда и ни за что не выдам тебя, не отступлюсь от тебя".

Не вскоре ли после неудавшегося торга сородичей совершил Мухаммед исра - ночное путешествие? Перенёсся из Мекки, где храм Неприкосновенный, Кааба, в Эль-Кудс, где храм Отдалённейший, или на Храмовую гору, коим славен город городов Йерушалайм? Отсюда, сказывают, самый близкий путь к Богу.

А после исра Мухаммед перенёсся, или совершил мирадж, вознесение: взобрался по невидимой лестнице (мирадж означает лестница) на небеса, дабы... Но это ещё не скоро! И, пройдя семь небесных кругов, лицезреет ли он Создателя? Мы благословили, дабы показать из Наших знамений ему, избранному Нами.

46. Убить - что есть проще?

Первая фраза свитка была обведена синими чернилами и заявлена как заголовок. "Да, не проще ли, - повторено почерком насталик, который насаждался в мире ислама в веке восьмом хиджры* и назван "прекрасной невестой" всех форм письма, пригоден более для сочинений пиитических, нежели... Увы, почерком этим ныне выводились чудовищные слова: чем убеждать и просить отпрыска Абдул-Мутталиба, дабы выторговать благоразумие, чтобы перестал оскорблять наших богов и предков, проще убить его, безумца, говорящего от имени неба". Тут же в тексте, но линии более тонкие безымянный автор воспользовался новым каламом, - запечатлено: "Прости, о Боже, что вынужден повторять нечестивцев: так они называли Твоего посланника, - да не померкнет его имя в веках!" Рука писца, напуганного, что выводит непотребное, дрожала, буквы были, хоть почерк насталик изящен, вкривь и вкось, как искривлённое лицо невесты, обманутой вероломным женихом: "А говорит он, имея в виду нас, что якобы кто отвергает единого Бога, находя ему замену в идолах, тот подобен пауку - устроил себе из паутины убежище, слабейшее из домов".