Жизнь удалась - Андрей Рубанов

— Можно и так сказать.

— Фигура — не главное.

— А что главное?

— Знал бы ответ — вышел бы в дамки.

Помолчали, посмотрели друг на друга, утонули друг в друге, вдруг опомнились, очнулись, вдруг решили, что незачем. Пусть оно несет нас туда, где мед и перец, где соль и сахар, где любовь и последствия. Где жизнь и гибель.

— А ты, значит, не вышел? В дамки?

— Нет. Но это впереди.

— Хочешь туда, да?

— Куда?

— В дамки.

Снова его характер обозначился биением фиолетового шнурка под кожей, сбоку, подле глаза.

— Хороший вопрос. Не хочу. Но обязан.

— Почему обязан? Что за императив?

— Обязан — потому что иначе лишусь главного.

— Чего? Что для тебя главное?

— Самоуважение. Вера в себя. Сила.

— Ты тщеславен. И еще — ты в плену иллюзий.

Здесь Матвей засмеялся. Она видела, что он опьянел — от нее, от красного сладкого вина, от обстановки. Красивая пара, подъехали на красивом авто, красивый кабак, аперитив, все такое. А что еще нужно, кроме аперитива, миллионерского запаха и двусмысленной, возбуждающей беседы?

Ах, она пошла бы за ним, к нему, с ним в тот же вечер. Новый и лучший мужчина — что еще нужно, подруги, для женской удачи? Она, Марина, утонула бы в нем, как в теплом, соленом, солнечном океане, бросилась бы в волны, захлебнулась бы и умерла, и возродилась, и отдалась бы, блин, легко, — но после ресторана он отвез ее домой, проводил за локоток до двери, чопорно хмыкнул (мало ли хулиганов в подъездах) и сбежал, мальчишка, за секунду до того, как мама открыла дверь и впустила смертельно влюбившуюся, пьяную в дым, при букете роз, дочь — домой.

— Ухажер, да? — без выражения предположила мама, помещая цветы в вазу, а дочь — под одеяло.

— Не скажу, — счастливым голосом ответила Марина, срочно засыпая. Полбутылки прохладного бордо для юной девушки, да под сигаретку, плюс стремительный, бесшумный, кружащий голову полет по столице, рассекание бархатной ночи стальным капотом, в облаке музыки, немного старомодной, но чертовски уместной — Синатра, Челентано, и Азнавур, и Джо Кокер, и еще какие-то хриплые, сумрачно-чувственные, красиво выводящие лаконичные мелодии, — давно уже мороженое обратилось в сироп; возьми, выпей, не останавливайся, продолжай, люби меня, будь со мной, не уходи никогда, только не сделай больно, не разочаруй, не предай меня и не погибни…

Он не исчез, не предал, не обманул — женился.

Все сладилось в пару месяцев. Чрезвычайная решительность Матвея поразила влюбленную по уши девушку. Потенциальный супруг мгновенно стал нужным, купил маме, в качестве превентивного подарка, стиральную машину, папе презентовал свежую резину для авто. Потоком пошли коробки конфет, мешки свежего мяса. Дарились не пустяки и безделушки, а действительно необходимые штуки. Подарился телевизор, и набор кастрюль, и ковер в коридор, и путевка в Анапу, и многое другое. С пустыми руками женишок не появлялся, а появлялся каждый вечер. Он делал все. Все. Превратил — как минимум постарался — жизнь, быт, ежедневный ход событий семьи в череду маленьких праздников. Однажды возник с ящиком «Будвайзера», напоил папу, далее маму, и саму невесту, и сам охмелел; к ночи все трое, хватая перспективного парнишку за рукава пиджака, уговаривали заночевать, однако парнишка проявил принципиальность, гордо отринул хмельные приглашения, исчез, чуть пошатываясь; с утра опять звонил, хохмил и извинялся. Мечта, а не жених. Так все и срослось.

Свадьбу — скромную, но со вкусом и с идеей — сыграли еще до Нового года. Сыграл, собственно, жених. Родители невесты финансами не участвовали, за неимением таковых. Матвей все сделал сам, везде договорился, устроил белый лимузин, и ресторан, и стол с жульенами и холодцом, с водкой и шампанским, оплатил весь банкет от начала и до конца, включая тамаду, лабухов, видеооператора и прочих прохиндеев, непременно присутствующих при всякой свадьбе, как священник присутствует при похоронах; за все уплатил, девки, ничего не забыл, не упустил; и даже платье, белое, с высоким тугим лифом, с кисейным подолом, с перчатками по локоть, с диадемой из живых цветов в волосах суженой, с трехметровой фатой — а без фаты, известно, и свадьбы нет, — обеспечил полностью.

Гульбище удалось. Джаз-банд с наслаждением лабал «на бис» Розенбаума, Наговицына и особенно — песню Петлюры «Сколько б ни бродил». Подружки невесты подрались из-за шафера; тот разнимал. Тесть злоупотребил и пал ниц за два часа до финала; теща, кто б что подумал, всерьез увлеклась обаятельным тамадой, но до греха не дошло. Вообще, нигде ни в чем не дошло до греха. Хватило и салатов, и напитков, и репертуара, и культуры праздника. И когда друзья жениха, трое — все суровые, трезвые, с гранитными подбородками и необъятными спинами — растаскивали гостей по спальным местам, ни один не возразил. Только двоюродному брату невесты, приезжему из города Тула, тихо, в утолку, сунули в рыло, чтоб не буянил и не портил людям отдыха, и тот внял и присмирел. И опустилась ночь, и все кончилось, гости легли и храпели на три голоса. А с кем легли подруги невесты — их личное дело. Где незамужние девушки, да широкоплечие юноши, да алкоголь — там возможны самые разные варианты.

Матвей тогда снимал однокомнатную квартиру на окраине и кроме телевизора с экраном в двадцать девять дюймов и автомобиля с колесами на семнадцать дюймов — ничего не имел, это стало очевидно меньше чем через неделю. Впрочем, молодая не осталась в претензии. Ей хватало дюймов и в авто, и на телеэкране, и в других обстоятельствах. Он входил в нее своими главными дюймами каждый день по три-четыре раза.

В свадебное путешествие не поехали. Решили приберечь деньги. Времена были голодные и неспокойные. Муж пропадал целыми днями, а вечерами, обычно после изнурительного соития, развивал перед юной женой грандиозные планы; по его словам выходило, что меньше чем через год он принесет в дом мешок денег. Да что там мешок, десять мешков. Марина верила. Кому, как не ему — умному, сильному, быстрому, волевому, трудолюбивому, спокойному, щепетильному, решительному и красивому — иметь дело с мешками денег?

Учиться она не пошла. Ни в педагогический, ни в библиотечный. Искать работу Матвей ей запретил — куда она может наняться, кроме как секреткой в прокуренный офис? за копейки? — и Марина коротала время, строя планы и гипнотизируя телевизор. А то звала в гости подругу, лучшую и единственную. Надюху.

Вот что было с подругой Надюхой: на только что отгремевшей свадьбе она провела время с большой пользой, познакомилась, и очень близко (ближе некуда), с приятелем жениха, барабанщиком из оркестра, услаждавшего в тот вечер слух гостей. Правда, барабанщик — мужчина хоть куда — имел недостатки: раннюю седину в длинных волосах, неблагозвучную фамилию Разблюев, а главное — двоих детей от двух неудачных браков. Но достоинства перевесили, и случился бурный роман. Настолько бурный, что Марина потирала руки в предвкушении выгодного расклада, обычного в провинции, но очень редкого в столице: мужья — лучшие друзья, жены — лучшие подруги. Замечательная ситуация, при которой контролировать своих мужей женам легче легкого.

Но не срослось; седой музыкант поматросил и бросил бедную девушку.

Что у них произошло — Надя так и не рассказала. Точнее, рассказывала, конечно, много и в подробностях, но чего-то явно недоговаривала. Отшучивалась: вот пошла б я за него, стала бы Надежда Разблюева? Это кошмар! И потом, он все время сравнивает меня со своими бывшими женами… Однажды Марине удалось вызвать на откровенный разговор и барабанщика, забежавшего к мужу по мелкому делу. Тот скупо растолковал, что ее товарка слишком любит ресторанное веселье, крепкие коктейли и песню Гарика «О моя маленькая бэби». А он, барабанщик, хоть и барабанщик — но предпочитает, пусть изредка, тишину, уют и домашний ужин. И, кстати, «маленькую бэби» на дух не переносит. Из твоей Нади, сказал он, классная группи, но очень плохая невеста. Марина не знала, что такое «группи», но сделала вид, что все поняла. Впоследствии уточнила у Матвеева, и не то чтобы стало обидно за Надюху, но отношение к ней слегка подкорректировалось. Впрочем, они продолжили дружить.

Надюха тоже не работала, тоже бездельничала и в меру энергично искала себе партию. В начале девяностых перед бедной девушкой со столичной окраины других вариантов не просматривалось. Девка мается, твердила Марина мужу, нет, что ли, у тебя на примете хорошего парня? Сама разберется, ответствовал немногословный муж, откупоривая ежевечернюю бутылку «Божоле». Будешь вино? Нет, и ты не пей. Я, видишь ли, не могу его не пить, потому что я его продаю…

Расставшись с женихом, подруга горевала сильно, но на удивление недолго. Не прошло и двух месяцев, как она сменила одного мужчину в кожаной куртке на другого мужчину в кожаной куртке. Рокера на бандита. Новый бойфренд звался Володя, в серьезных кругах — «Володя Кунцевский». Интересно, что он, — как и Матвеев, в случае Марины — сразу повернул дело к свадьбе. В те времена столица, да и вся страна, не испытывала недостатка в решительных, харизматичных и по-своему порядочных молодых мужчинах.