Деревянные четки - Наталия Роллечек

Это короткое мгновение восторженного любования природой обычно прерывалось чьим-нибудь приходом. Я быстро соскакивала с унитаза и бежала скорее назад в столовую, полную шума, духоты и всяческих проказ.

В конце первой недели моего пребывания в приюте рыжая Гелька подошла после обеда к сестре Модесте и, опустив голову, сказала с содроганием в голосе:

– Прошу сестру отпустить меня в часовню – собраться с мыслями наедине…

Монахиня утвердительно кивнула головой. Когда за Гелькой захлопнулась дверь, сестра Модеста обратилась ко мне:

– Ты, Наталья, вымоешь посуду.

– Хорошо, – буркнула я и быстро выбежала вслед за Гелькой, потому что в этот день была ее очередь мыть посуду. И я ни на минуту не сомневалась, что Гелька отправилась "собираться с мыслями наедине" только ради того, чтобы увильнуть от работы.

Я заглянула в часовню – никого. Постояла с минуту на пороге, охваченная любопытством и растерянностью. Здесь было так непривычно тихо и светло! Словно вокруг, совсем рядом, вовсе и не гнездились наши беды, наши вши, наше грустное одиночество, словно не было кругом ни голодных девчат, ни воровских проделок, ни жестоких наказаний. И не было здесь ни единого признака того, что часовня могла служить нам – голодным, ободранным сиротам: сверкал и красиво переливался хорошо натертый паркет, благоухали белые цветы; даже покрытые светлым лаком скамейки излучали, казалось, запах ладана,[77] воска и смолы.

Я тяжело вздохнула: слишком прекрасно и слишком недоступно для нас, словно часовня создана только ради своей собственной красоты да ради размещения в ней портретов настоятельниц монастыря. Их аскетические, невыразительные лица, напоминавшие плоские желтые дощечки, смотрели на меня темными впадинами равнодушных глаз.

И я подумала с сожалением о том, что если бы мы не были в этой часовне непрошеными гостями, то, возможно, тогда бы и наша жизнь выглядела здесь несколько иначе. Может быть, и на нее перешло бы что-нибудь от чудного благоухания, от той тишины и света, которые господствовали кругом.

Я еще раз вздохнула с сожалением и побежала в уборную, чтобы поглядеть оттуда на рябины. Делая это, я чувствовала себя как-то лучше, бодрее, словно я одна из всех девчонок владела важной, поднимающей меня на голову выше тайной.

Выходя из уборной, я услышала за стеной звук шагов. Осмотрелась по сторонам – не видит ли меня кто – и юркнула в прачечную. Там было почти темно. Черные, влажные стены, прогнивший пол, запах мыла и плесени. По крайней мере четвертую часть помещения занимала огромная печь с навесом, а вдоль стен стояли лавки, чаны и котлы. Под столом валялись кипы грязных тряпок и нашего белья, Всё это показалось мне довольно уютным, несмотря на терпкий, неприятный запах, царивший здесь.

– Закрой двери и не торчи на дороге, – услышала я вдруг голос. На куче тряпок сидела Гелька и грызла яблоко.

– Ты должна пойти в столовую и вымыть посуду. Я за тебя не буду ее мыть.

– Не пойду, потому что я сейчас пребываю по своей внутренней необходимости в часовне. Да и потом, я всю прошлую неделю мыла проклятую посуду за Сабину, потоку что эта недотепа схватила какое-то заражение от грязных вилок. А еще неделей раньше, – вспомнила она со злостью, – пришлось стирать целый чан белья. Поэтому иди-ка ты к черту!

– Дай яблоко!

Я схватила брошенное мне яблоко, и через минуту обе уже сидели рядом, молча жуя сочные фрукты.

– Ты не знаешь, кто хлеб крадет? – спросила я, с удовольствием откусывая сразу половину яблока. – Сегодня скова кто-то стащил в кухне с подноса половину нарезанного хлеба.

– Может, ты крадешь или я… Во всяком случае, пусть только воровка попадется в руки девчонок, попомнит она, где раки зимуют. Ну, съела яблоко? Тогда дуй к кастрюлям!

Я согласно кивнула головой: яблоко стоило этой жертвы.

Когда я была уже на пороге, Гелька остановила меня:

– Слушай, дай мне сегодня на вечер чулки и желтые ленты для волос.

Я взглянула на нее с удивлением. С худенького личика, обрамленного копной рыжих волос, с вызовом и надеждой смотрели на меня умные карие глаза.

– Ну, ты что так глазеешь на меня? Я же у тебя их не съем! Хочешь, дам тебе еще два яблока?

Она опустилась на колени и, роясь в куче грязных чулок, говорила поспешно:

– Спрятала здесь, а то эти чертовы девчонки шуруют даже по матрасам. От них ничего уже не укроешь, На, вот!

– Я возьму одно, – великодушно сообщила я, – а второе съешь сама.

И, протягивая руку за яблоком, я спросила с любопытством:

– Но ты скажи мне, – зачем тебе ленточки? Ведь ты никуда, кроме вечерней школы, не ходишь.

– Посмотрите на нее! – крикнула Гелька, багровея от злости. – Взяла яблоко и еще разглагольствует. Убирайся отсюда!.. Может быть, ты помчишься скорее насплетничать сестричке Модесте?

Она вытолкнула меня за дверь и, высунув голову, крикнула вдогонку на весь коридор:

– Подавись ты своими лентами!.. Вон сестра Модеста приготовила тебе сюрприз, радуйся! Да не забудь свои ленточки прицепить!

Я никак не могла понять, почему мой невинный вопрос так разозлил Гельку. Что же касается сюрприза сестры Модесты, то он не заставил себя долго ждать.

– Пойдешь, Наталья, в сарай, наберешь там два ведра опилок, взбрызнешь их хорошенько водой и отнесешь в старый костел, – сказала мне сестра Модеста.

Когда я с ведрами в руках переступила порог костела она добавила:

– Твои обязанности взяла на себя Йоася, а тебе с нынешней субботы поручается уборка костела. Утром в воскресенье здесь будет совершаться богослужение для членов Марианской содалиции из мужской и женской гимназий. Ты как следует выколотишь ковер, дорожки и половики. Потом тщательно засыплешь пол мокрыми опилками и подметешь его. Двух ведер опилок не хватит на весь пол. Ты должна будешь принести из сарая еще ведра четыре или пять. Соскоблишь грязь под скамейками и в притворе. Тут вот есть две фланелевых тряпки: одна из них для вытирания пыли со скамеек, а другая – с алтаря. Подсвечники снимешь и вычистишь. Если хватит времени, возьми из кладовки лестничку и протри окна. Цветы для украшения алтаря принесет Зося. Астры – для божьей матери, а остальные – на боковые алтари. Завтра перед началом богослужения раздуешь кадило и застелешь ковриком из нашей часовни кленчник[78] для ксендза-катехеты.

Сестра Модеста опустилась перед алтарем на колени, коснувшись челом пола, затем поднялась и вышла, шумя рясой. Я осталась одна.

Костелик был бедненький, небольшой, сооруженный из грубо отесанных бревен. Я принялась за работу. В голове у меня бродили мысли о тех временах, когда гуралы прикуривали свои трубки от лампадок, горящих перед алтарем. Об этих далеких временах мне рассказывала в детстве бабка. А теперь, я знала, всё было по-другому. Гуралы, которых тоже коснулась цивилизация, по воскресным дням наряжались в свои лучшие праздничные костюмы, ходили в парафиальный костел на великую литургию,[79] а после богослужения собирались в придорожной корчме и, напиваясь до чертиков, громко буянили.

Уборка костелика оказалась значительно более тяжелой работой, чем я предполагала. Скрученные в трубки ковер и дорожки я выволокла на траву и, хорошенько вытряхнув их, снова водрузила на место. При этом я порядком намучилась и запыхалась. Но всё-таки, присев на корточки, я начала выскабливать под скамейками грязь, которая уже основательно засохла. От этой работы у меня занемела шея, разболелись позвоночник и плечи. Время от времени я со страхом поглядывала на пол, усыпанный опилками. Боже милостивый, и когда я со всем этим управлюсь? Наверно, не меньше восьми ведер грязи придется вынести в мусорную яму, которая не близко. А подметание всего пола? А вытирание алтаря? Когда же я успею вычистить подсвечники и повтыкать цветы в вазы?

Уже смеркалось, когда я, чувствуя онемение во всем теле, вылезла из-под скамеек и метлой начала очищать от опилок пол. Я сметала опилки в угол, в одну кучу, когда в дверь просунула голову сестра Модеста:

– Наталья, поторопись! Ты должна с Владкой отнести помои свиньям.

– Как я могу поторопиться? – крикнула я со слезами на глазах. – Здесь столько грязи! Когда я всё это уберу? Да к тому же я еще не вычистила подсвечники и не вытерла пыль на алтарях. Пусть бы кто-нибудь из девочек пришел мне на помощь.

Монахиня минуту помолчала, словно обдумывая мои слова, а потом, выходя из двери, решительно сказала:

– Сама справишься. Я пришлю тебе с Йоаськой две свечки. Да будь поосторожней, не оброни огня…

И вот передо мной два желтых, беспрерывно колеблющихся огненных лепестка и мрак, наползающий из всех углов. Слышны какие-то шорохи вдоль стен.

Руками, ногами, метлой – чем только было возможно – выгребала я опилки, которые плотно прилипли к доскам пола и напоминали собою толстое, влажное покрывало. Семь часов, восемь, девять… Какое-то отчаянное чувство одиночества. Кругом – никого; только старые, трухлявые балки; шум деревьев долетает со старого кладбища да холодный серп месяца заглядывает в окно. За моей спиной чуть поблескивает во мраке своей золотой ризой образ ченстоховской божьей матери.