Мария Каллас - Клод Дюфрен

Мария не кривила душой, когда признавалась, что главное в ее жизни — служение искусству, независимо от того, какой ценой ей это давалось. Впрочем, что касалось «Ла Скала», то вскоре она возьмет реванш за неудачный дебют на сцене этого театра. Но в тот момент она вновь торопилась «вырваться из супружеских объятий», согласившись на ангажемент во Дворце искусств в Мехико. Однако для начала она решила заехать в Нью-Йорк, чтобы повидаться с родственниками, в том числе со своим крестным отцом доктором Лонтцаунисом, проявлявшим по отношению к ней в детстве поистине отеческую заботу. Вспомним хотя бы то, что семейство Каллас до сих пор еще не вернуло ему 700 долларов, которые позволили в свое время Евангелии возвратиться вместе с дочерью в Грецию.

Мария мечтала предстать перед матерью в новом качестве звезды, но в аэропорту ее встречал только отец. Евангелия находилась в больнице, где лечила какую-то глазную болезнь. В сопровождении отца Мария поспешила навестить мать.

«Когда Мария вошла, я с трудом узнала ее, — вспоминала позднее Евангелия. — От нее веяло ледяным холодом, она похудела и выглядела слишком тощей для певицы, имеющей столь сильный голос. Присев у моего изголовья, она слегка оттаяла. Мария повторила, что хотела бы увезти меня с собой в Мексику, чтобы я послушала, как она поет, и дать мне денег на дорогу. Я ответила, что, наверное, этими деньгами было бы лучше расплатиться за мое лечение в больнице, чем заставлять раскошеливаться ее отца.

— Я возмещу его расходы, — сказала она, — а эти деньги для тебя…»

И в этом случае не следует принимать на веру слова Евангелии. Сочиняя свои воспоминания, она изо всех сил старалась скрыть свою размолвку с дочерью. По меньшей мере, странным кажется ее замечание относительно худобы Марии. Если она и сбросила несколько килограммов веса, назвать молодую женщину тощей на тот момент было большим преувеличением. Если только глазная болезнь не лишила Евангелию зрения! Метаморфоза произойдет с Марией только в середине пятидесятых годов, когда певица с более чем избыточным весом превратится в соблазнительную стройную красотку. Кроме того, Евангелия ошибалась, когда говорила о предполагаемой поездке в Мексику в 1949 году. Это произойдет годом позже.

Во время недолгого пребывания Каллас в Нью-Йорке произошел трагикомический случай, который мог иметь самые печальные последствия. В этой поездке Марию сопровождала молодая певица Джульетта Симионато. После посещения Евангелии в больнице Георгиос отвез молодых женщин в свою квартиру. Симионато мучила жажда, и отец Марии налил ей в стакан… средство для уничтожения тараканов! Он перепутал в холодильнике бутылки. Удивительная оплошность для дипломированного фармацевта! Несчастной, разумеется, стало плохо, и Мария даже опасалась самого худшего. К счастью, яд, убивавший наповал тараканов, оказался безвредным для человека, и уже на следующий день обе певицы смогли продолжить свое путешествие.

«В Мехико нас встретил директор оперного театра Пани, — написала Мария мужу. — В гостинице я приняла ванну и проспала до половины второго; затем меня разбудили, когда принесли цветы, присланные Пани от театра. Здесь все со мной носятся как с писаной торбой, и мне бы хотелось, чтобы так продолжалось всегда…»

Однако ее радость была недолгой. Не прошло и двух недель после того, как ее муж получил это письмо, а Мария уже взывала к нему о помощи: «Я нахожусь в полной изоляции, совсем одна, как последний пес. К счастью, со мной находится Симионато, которая составляет мне компанию. В этом театре невозможно работать, так как нет репетиционного зала. Уверяю тебя, что здесь есть от чего лишиться разума. Прошлым вечером «Аида» прошла как по маслу. Публика была в восторге, но аплодировала только мне и Симионато на зависть всем остальным. Я стараюсь изо всех сил, чтобы избежать нервного срыва, иначе плохо придется и мне и моему окружению».

Весьма красноречивое признание, показывающее, что Мария знала себя, как никто другой. Над ней словно тяготело проклятие: обстоятельства упорно складывались не в ее пользу; даже когда она пребывала в самом благодушном настроении, всегда происходил какой-либо инцидент, напоминавший греческую трагедию!

Это случилось и в Мехико. В «Аиде» партнером Марии оказался довольно известный певец из Германии Курт Баум. Можно сказать, что он был не очень, а точнее сказать, очень не симпатичен Марии, на что отвечал ей взаимностью. И вот в первом акте партнер решил перепеть Марию перед публикой. Он тянул высокие ноты дольше положенного, отчего Мария пришла в ярость. В антракте она организовала настоящий заговор против Баума. Певица привлекла на свою сторону Николу Москона, того самого, который в начале певческой карьеры Каллас смотрел на нее свысока, и тогда Мария дала себе слово никогда не петь с ним на одной сцене. Но мы уже знаем, что к словам примадонны никогда нельзя было относиться всерьез. И вот она, помирившись и договорившись с Москоной, во втором акте взяла контр-ми-бемоль и тянула эту ноту так долго, как только могла. Теперь наступил черед Баума прийти в ярость. Забегая вперед, скажем, что певец поклянется никогда больше не петь в паре с Марией, но и он не сдержит слово. А пока что в третьем акте он попытался взять реванш и перепеть Каллас, но она, разгадав его намерение, не стала чинить ему препятствий. И исполнение оперы начало больше походить на цирковое представление. Публика, включившись в игру, поддерживала аплодисментами то одного, то другого «акробата», в конце концов падавших на колени.

Подобная игра в кошки-мышки между артистами мировой известности могла показаться чистым ребячеством, что так и было на самом деле. Но это не вызывает удивления. Мелочные склоки, закулисные интриги, «кровавые» разборки, фальшивая дружба против того или иного соперника на фоне сплетен и неискренних комплиментов — такова темная сторона едва ли не каждого оперного театра. Мария Каллас не была исключением из этого досадного правила. Величайшая певица второй половины XX столетия вела порой против своих соперников настоящую, если можно так выразиться, партизанскую войну, недостойную исключительной личности и таланта. Здесь женщина затмевала в ней звезду…

Что касалось семейной жизни, то пребывание Марии в Мехико ознаменовалось одним весьма примечательным событием — последней встречей с матерью. Евангелия после болезни восстанавливала свои силы быстрее, чем можно было предположить. Едва встав на ноги, она поспешила в дорогу. В аэропорту, куда она приехала в сопровождении мужа, между супругами вспыхнула очередная ссора: Георгиос, не утративший чувства реальности, хотел, чтобы его жена обзавелась страховым полисом, в то время как Евангелия, испытывавшая панический страх перед первым в своей жизни полетом, опасалась, что подобный документ принесет ей несчастье, и потому категорически отказывалась.