Мертвая зыбь - Юхан Теорин

Йерлоф сложил газету, положил ее обратно на столик, и тут ему на глаза попалось портмоне Эрнста. Йерлоф не дотрагивался до него с того момента, когда вернулся сюда из Стэнвика. Он взял портмоне, открыл, посмотрел на банкноты и еще более толстую пачку квитанций. До денег он не дотронулся, но неторопливо взялся перебирать квитанции, внимательно рассматривая каждую.

По большей части это оказались чеки из магазинов, в основном продуктовых, в Марнессе или Лонгвике, также попадались написанные от руки расписки насчет продажи скульптур.

Йерлоф продолжал свое занятие, собираясь добраться до последней бумажки, до самого последнего дня, когда работа Эрнста, изображавшая колокольню Марнесской церкви, упала на него самого. Но он ничего не нашел.

Он опять просмотрел листочки, и вдруг ему в глаза бросилось кое-что необычное — маленький желтый билет в музей. На билете было напечатано «Музей древесины Рамнебю» и виднелся синий штемпель, что билет использован, и дата 13 сентября.

Йерлоф положил билет на прикроватный столик. Остальные квитанции и расписки из портмоне Эрнста он сцепил скрепкой и положил в ящик стола. Потом он сел за письменный стол, достал свой блокнот для записей и начал обдумывать первое предложение. Он взял ручку, подумал еще и написал две памятки.

Первая: «Вера Кант улыбалась, когда Нильса хоронили».

Вторая — Эрнст ездил на лесопилку родни Кантов в Рамнебю.

Потом, он заложил страницу блокнота билетом из музея, закрыл его и продолжал сидеть за столом, ожидая времени вечернего кофе.

13

Первый стакан вина проскочил для Джулии совершенно незаметно. Она видела перед собой кухню Астрид, стол, саму Астрид, но в первую очередь подрагивающее в бокале красное вино. Ожидая, точнее, предвкушая, Джулия протянула руку — и вот чудо: пустой бокал на столе. Она чувствовала во рту вкус вина, и приятно согревающая волна алкоголя прошлась по ее телу. У Джулии появилось такое чувство, что она наконец-то встретила старого доброго друга после долгой разлуки.

В кухонное окно было видно, что день подходит к концу, солнце садится. Ноги Джулии ныли, потому что пришлось изрядно потрудиться: она хорошо поездила сегодня по побережью на велосипеде.

— Еще бокальчик хочешь? — спросила Астрид.

— Да, спасибо, — ответила Джулия, изо всех сил стараясь казаться спокойной и невозмутимой, — это будет очень кстати.

Даже если бы сейчас ей налили уксуса, она и его выпила бы с удовольствием.

Второй бокал Джулия попыталась пить помедленнее. Она позволила себе сделать лишь пару глотков, а потом заставила себя поставить бокал на стол и вздохнула.

— Что, у тебя был трудный день? — спросила Астрид.

— Можно сказать и так, — ответила Джулия, — но в общем-то ничего выдающегося не произошло.

Джулия крутила педали и доехала по берегу до соседнего поселка Лонгвик, там и пообедала. Потом у нее была встреча с пожилым фермером, точнее, куроводом, который продает яйца. Хотя на самом деле Джулия хотела встретиться с его братом. Тем самым, который когда-то сказал, что ее сын Йенс был убит, не просто мертв и лежит в земле, а именно убит.

— Да, трудный день, — повторила Джулия и допила второй бокал.

Эту ночь Джулия тоже собиралась провести внизу, в домике у моря. Небо было усыпано звездами.

Джулия смотрела на звезды, они, наверное, ее единственные друзья на пустынном берегу. На восточном крае неба серо-белой плиткой висела луна. Джулия стояла на темном, как уголь, берегу и с полчаса рассматривала звезды, потом пошла в дом. Из дома она видела отсвет фонаря во дворе дома Астрид по другую сторону дороги. Свет горел и в других домах по обе стороны побережья, но очень далеко, почти как звезды. И только фонарь во дворе Астрид ободряюще говорил Джулии о том, что она не одна в темноте, вокруг есть другие люди.

Джулия уснула неожиданно быстро и легко и проснулась, хотя в этом не было никакой необходимости, ровно через восемь часов. Ее разбудил звук волн, которые накатывались на берег и убегали обратно. Неприглаженный каменный ландшафт как будто гордился своей свободой и натуральностью.

Джулия открыла дверь и смотрела на волны, стараясь не думать о костях. Она поднялась в главный дом, чтобы помыться и приготовить завтрак. А потом, когда Джулия бродила по двору, она нашла старый дамский велосипед за сараем. Она подумала, что, наверное, это Ленин. Он был плохо смазан, проржавел, но, как ни странно, шины были накачаны и держали воздух.

Этот велосипед и вдохновил Джулию на поездку в Лонгвик. Она подумывала найти того старого фермера, которого, кажется, звали Ламберт, и попросить у него прощения, что много лет назад она на него накинулась.

Дорога вдоль берега оказалась довольно паршивой: щебенка, ямы, пыль. Но ехать по ней было можно, тем более что вокруг было необыкновенно красиво. Впрочем, красиво, как всегда: пустошь справа и переливающаяся поверхность моря всего в нескольких метрах от обрыва слева. Когда Джулия проезжала мимо каменоломни, она старательно смотрела в другую сторону, хотя не могла избавиться от одной мысли: остались там еще пятна крови Эрнста или нет.

В остальном ее велосипедный вояж был сплошное удовольствие: солнце пригревало сбоку, ветер легонько подталкивал в спину.

До Лонгвика было недалеко — пять километров, но он казался совсем другим поселком, больше и, так сказать, другого пошиба. Здесь имелся настоящий пляж, засыпанный песком, гавань для яхт и катеров, большие дома с отдельными квартирами в центре и прибрежные домики по обоим берегам.

«Участки на продажу», — прочитала Джулия надпись на табличке у дороги. Здесь вовсю строили, она видела ограды, размеченные площадки, новые дорожки, уходящие в пустошь и заканчивающиеся грудами кирпича и досок.

Разумеется, помимо пристани возле гавани была гостиница — длиной во весь пляж, трехэтажная, с большим рестораном.

Там Джулия и пообедала в компании ностальгии. Когда-то давно она ходила сюда на танцы. Когда Джулия, тогда еще подростком, приезжала сюда на велосипеде с другой ребятней из Стэнвика, гостиница была намного меньше, но уже тогда претендовала на некую роскошь. Прямо на пляж выходила большая деревянная веранда, там они и танцевали до полуночи. В паузах, когда меняли пластинки с американской и английской рок-музыкой, было отчетливо слышно, как в темноте поблизости шумят волны. Джулия хорошо помнила запах пота, лосьона для бритья, сигаретного дыма. В первый раз она попробовала вино здесь, в Лонгвике. Иногда, когда ей случалось совсем припоздниться, ее кто-нибудь из ребят подвозил домой на тарахтящем мопеде. Мопед несся во всю прыть, и, конечно, они были без шлемов. Они неслись вперед, сквозь темноту, в полной уверенности, что жизнь чудесна, а впереди их ждет только прекрасное.

Сейчас веранды не было и в помине, зато в гостинице появились светлые просторные конференц-залы и собственный бассейн.

После обеда Джулия начала читать книгу, которой ее снабдил Йерлоф, ту, которая называлась «Преступления на Эланде». В главе «Убийца, который остался безнаказанным» она прочитала про Нильса Канта. О том, что он сделал летом 1945 года на пустоши, и потом не то продолжение, не то заключение этой истории:

«Кто были те, одетые в военную форму, два человека, которых Нильс Кант на пустоши так хладнокровно лишил жизни прекрасным весенним днем?

По всей вероятности, немецкие солдаты, которым повезло перебраться через Балтийское море. Скорее всего, в самом конце войны они вырвались из Литовской Курляндии, где шли ожесточенные бои. Немецкую группировку тогда окружила Красная армия, и единственной возможностью выбраться из этого котла было море. Поэтому немцы, гражданские и солдаты, шли на огромный риск, чтобы пересечь море и оказаться в Швеции.

Но с полной уверенностью ни о чем сказать нельзя. У убитых солдат не обнаружили документов или каких-либо вещей, позволяющих установить их личности. Они были похоронены как безымянные.

Но все же они оставили после себя след. Чего не знал Нильс Кант, оставляя мертвые тела лежать на пустоши, — так это то, что тем же утром в маленькой бухточке к югу от Марнесса нашли брошенную моторную лодку с немецким названием.

В открытой, наполовину залитой водой лодке помимо прочего обнаружили немецкие каски, дюжину ржавых консервных банок, котелок, сломанное весло и баночку с патентованным средством личного врача Гитлера доктора Теодора Морелля[44] от вшей, произведенным в Берлине специально для солдат вермахта. Конечно, такая находка не могла остаться незамеченной и возбудила всеобщее любопытство, так что многие жители Марнесса много раньше, чем Нильс Кант, узнали о том, что в округе появились чужаки. Люди уже начали разыскивать пришельцев.

Нильс Кант не закопал убитых им солдат, он даже не потрудился хотя бы прикрыть их тела. И, как это обычно бывает на пустоши, на трупы моментально набросились и буквально покрыли их тучи мелких стервятников, мухи, жуки, птицы, которые моментально затеяли драку над добычей. Этот гвалт было слышно еще издалека, и найти тела солдат было лишь вопросом времени. На них обязательно бы наткнулись, как и случилось».