Мертвая зыбь - Юхан Теорин

— Да нет, — ответил Йерлоф и положил конверт в один из ящиков письменного стола. — Но несколько раз такое случалось. Я имею в виду цветы. Розы я там видел.

— Это значит, что жив кто-то из друзей Нильса Канта?

— Ну да… или кто-то по какой-то причине помнит о нем, — пояснил Йерлоф и добавил: — Всякая дрянь, о которой идет слава, пусть даже и дурная, бывает людям интересна.

Они немного помолчали.

— О'кей, ну тогда я еду в Стэнвик, — сказала Джулия и опять взялась за куртку.

— Завтра ты что делаешь?

— Может, съезжу в Лонгвик, там посмотрим.

Когда дочь вышла из комнаты, Йерлоф устало опустил плечи. Он приподнял руки и посмотрел, как дрожат пальцы. День выдался утомительным, но ему сегодня надо было сделать еще одну и очень важную вещь.

Прошло несколько часов.

— Тоштен, ты хоронил Нильса Канта? — спросил Йерлоф.

Они сидели каждый за своим столом в подвальной мастерской. Кроме них двоих, там больше никого не было. Йерлоф все тщательно спланировал. После ужина он на лифте спустился в комнату для занятий и просидел там больше часа ожидая, когда одна из обитательниц дома престарелых закончит наконец ткать.

Цель у Йерлофа была простая — остаться с глазу на глаз с Тоштеном Аксельссоном, который работал могильщиком в Марнесской общине с военных времен и до семидесятых годов. За то время, пока Йерлоф ждал, осенняя темнота сгущалась за маленьким окном подвала. Наступил вечер.

До того как задать долгожданный вопрос, Йерлоф болтал ни о чем с Аксельссоном. В основном они говорили о предстоящих похоронах Эрнста. Для Йерлофа было важно удержать Тоштена в подвале. Аксельссона тоже разбило ревматизмом, но с головой у него было все в полном порядке, так что зачастую с ним было интересно разговаривать. В отличие от Йерлофа, который тосковал по морю, Тоштена, похоже, обратно на кладбище не очень тянуло. В любом случае у Йерлофа все получилось: Аксельссон остался на месте, пока они говорили о былых временах.

Йерлоф сидел за рабочим столом, на котором лежали кусочки дерева, клей, инструменты, наждачная бумага. Он строил модель «Пакета» — последнего грузового парусника, который ходил из Боргхольма в Стокгольм в шестидесятых годах. Корпус был закончен, но над такелажем требовалось еще поработать, а полностью готовым парусник будет только тогда, когда Йерлоф уже в бутылке поставит мачты и приклеит последние детали. На все это требовалось время.

Йерлоф осторожно пропилил крохотный паз для еще более маленькой реи и замер, ожидая ответа от бывшего могильщика. Аксельссон сидел, пригнувшись над столом, заваленным тысячами кусочков пазла. Он был где-то примерно на полпути к воспроизведению шедевра Моне с желто-белыми кувшинками.

Аксельссон истово прищелкнул кусочек головоломки в темную поверхность пруда и поднял взгляд.

— Кант? — переспросил он.

— Ну да, Нильс Кант, — повторил Йерлоф. — Та могила, такая небольшая, у самой стены. Я вот тут подумал о его похоронах. Мне стало интересно, меня тогда на острове не было.

Аксельссон кивнул, приподнял очередной фрагмент и задумался:

— Ну да, я и могилу копал и гроб тащил. Не один, конечно, с коллегами. Никто не вызвался по своей воле его гроб тащить.

— И что, никто его не оплакивал?

— Ну нет… мать его там была все время. Раньше-то я ее почти совсем и не видел. Но понимаешь, не могу сказать, что она убивалась или там горевала. Мне так не показалось. По-моему, она была довольна.

— Довольна?

— Ну да, в церкви-то я ее, конечно, не видел, но мне стало любопытно. Я умудрился подглядеть за ней, когда мы опускали гроб в землю. Вера стояла чуть ли не в метре от могилы, глядела, как гроб исчезает, и, хотя на ней была вуаль, я заметил: она улыбалась. Как будто бы это для нее были не похороны, а просто какое-то удовольствие.

Йерлоф кивнул.

— Ну и что, только она и была на похоронах, больше никого?

Аксельссон покачал головой:

— Народ-то там был, но вряд ли для того, чтобы поплакать. Полицейские, например, но они стояли поодаль, почти у церкви.

— Наверное, они хотели воочию убедиться, что Нильс Кант ушел в землю раз и навсегда, — сказал Йерлоф.

— Думаю, что так, — соглашаясь, кивнул Аксельссон. — Ну, пожалуй, это и все, кто там находился. Кроме, конечно, пастора Фридланда.

— Ему хотя бы за это заплатили.

Они помолчали. Йерлоф крутил крохотный корпус «Пакета», рассматривая его со всех сторон, потом он опять заговорил:

— Значит, говоришь, Вера Кант улыбалась у могилы? Что-то мне стало любопытно: а в гроб-то кто-нибудь заглядывал?

Аксельссон посмотрел на пазл и взялся за очередной фрагмент.

— Ты хочешь спросить, не был ли гроб слишком легким? Мне этот вопрос уже много раз задавали.

— Неудивительно, что люди об этом иногда говорят, — сказал Йерлоф. — Ну, насчет того, что гроб Канта был пустой. Ты ведь, наверное, тоже об этом слышал.

— Можешь об этом не беспокоиться. Нет, не так, — ответил Аксельссон. — Мы его вчетвером несли — и перед отпеванием, и после. Меньшими силами мы оба управились — тяжелый он оказался.

Йерлоф почувствовал, что его вопросы задели профессиональную честь старого могильщика, но все-таки ему пришлось продолжить.

— А вот я слышал, кое-кто поговаривает, что вроде там камни были в гробу. Кое-кто про мешок с песком рассказывал, — добавил он тихо.

— Да сплетни все это. Я их тоже слышал, — заверил Аксельссон. — Я сам в гроб не глядел, но кто-то обязательно должен был это сделать… Ну, по крайней мере, когда его паромом привезли на Эланд.

— А я вот слыхал, что никто его и не открывал. Его ведь из-за моря привезли, и ни у кого не то духу не хватило, не то особой надобности не было гроб вскрывать. Ты не знаешь: так это или нет?

— Ну… — протянул Аксельссон, — я вроде как припоминаю, что там имелось заключение о смерти из Южной Америки. Корабль был грузовой компании «Мальм». В Боргхольме в мастерской, что возле стоянки для грузовиков, нашелся хлопец, который чуток балакал по-испански. Он и прочитал… Там было написано, что Нильс Кант утонул и пробыл в воде довольно долго, прежде чем его выловили. Так что покойничек выглядел не очень здорово. Люди опасались насчет того, что Вера Кант затеет скандал или что-нибудь в этом роде, всем хотелось поскорее закопать Канта и жить дальше.

Аксельссон посмотрел на Йерлофа и пожал плечами.

— Так что меня не спрашивай, — завершил он и вложил еще один кусочек кувшинки в пруд на картине Моне. — Я его только в могилу опустил, сделал, понимаешь, свою работу и пошел домой.

— Понимаю, Тоштен.

Аксельссон пристроил к месту еще один кусочек пазла, какое-то время смотрел на результат своего труда, потом перевел взгляд на настенные часы и неторопливо поднялся.

— Вечерний кофе, — напомнил он. Но прежде чем выйти из комнаты, Тоштен остановился, обернулся и спросил: — А ты-то сам как вообще думаешь, Йерлоф? Лежит Нильс Кант в своем гробу?

— Наверняка, — тихонько ответил Йерлоф, стараясь не смотреть в глаза старому могильщику.

Когда Йерлоф поднялся наверх, миновало уже семь часов, до вечернего кофе оставалось полчаса. Рутина. Все в Марнесском приюте было рутиной.

«Но разговор с Тоштеном Аксельссоном получился интересный, — подумал Йерлоф. — Он многое дал». Может быть, он был немного слишком разговорчив, равно как и настойчив, и, судя по задумчивому виду Аксельссона, в результате расспросы навели его на размышления.

Можно было к гадалке не ходить, что и дня не пройдет, как по коридорам Марнесского заведения разнесутся слухи о странном интересе Йерлофа к Нильсу Канту. Мало-помалу они выйдут за стены приюта. Но пусть так и будет. Собственно, этого он и хотел. Так сказать, расшевелить муравейник — глядишь, что-нибудь и проявится.

Йерлоф тяжело опустился на кровать и взял с прикроватного столика свежий номер «Эландс-постен». У него не хватило времени прочитать газету с утра, а, честно говоря, скорее не хватило духу. Происшествие со смертельным исходом в Стэнвике было главной новостью. Заметка красовалась на первой полосе вкупе с одной из фотографий Бенгта Нюберга: каменоломня и стрелка, указывающая на то место, где произошло несчастье.

Согласно заключению полиции Боргхольма, это был несчастный случай. Эрнст Адольфссон попытался передвинуть каменную фигуру у края каменоломни, оступился, упал вниз, потянув ее за собой. Никаких оснований считать это преступлением не было.

Йерлоф прочитал лишь начало статьи Бенгта Нюберга. Потом он перелистал газету дальше до менее значительных новостей — насчет сроков аренды в Лонгвике, пожара на скотном дворе на окраине Лётторпа, о выжившем из ума восьмидесяти однолетнем старике, который несколько дней назад вышел на прогулку на юге Эланда и бесследно исчез на пустоши. Сомнений в том, что его найдут, особенно не было.