Странный брак - Кальман Миксат

Бутлер вырвался из его рук.

— Однако, милостивый государь, это уж слишком! — воскликнул он, вспылив. — Не думал я, что гостеприимство у вас сочетается с такими глупыми потехами. Я ни минуты не желаю оставаться в вашем доме. Прощайте! — И он рванул дверь канцелярии, чтобы немедленно покинуть Дёри.

Однако из глубины темного коридора два грубых голоса рявкнули одновременно:

— Назад!

В дверях стояли вооруженные жандармы Есенка и Кажмари; загремев ружьями о каменные плиты, они быстро взяли их наперевес.

Бутлер, побледнев от ярости, попятился назад.

— Что это значит, милостивый государь? — спросил он барона полным достоинства голосом. Глаза его метали молнии.

— Ведь я сказал тебе, сердечко мое, не упрямься, — успо-? каивал его хозяин ласковым голосом, как увещают маленьких детей. — Видишь, что получается, когда не слушаются старших!

— Известно ли вам, что это насилие?

— Конечно, мой милый.

— А знаете ли вы, что я уже совершеннолетний и, как магнат, являюсь членом законодательного собрания?

— Этого я еще не знал, но рад, что тебя объявили совершеннолетним.

— Как вы смеете насильно задерживать меня? Вы за это поплатитесь!

Однако и эта угроза не произвела на Дёри никакого впечатления.

— Что ж, возможно. Но ведь наместник живет далеко, да к тому же тяжел на подъем. Император — еще дальше, а голова у него, куда медленнее варит. Да кроме того, судьба посильнее и императора и наместника. Ведь все, что произошло, — веление судьбы. Поэтому успокойся-ка лучше, старина, и обними меня по-сыновьи, тем более что рано или поздно тебе придется это сделать.

Бутлер готов был разорвать этого человека, не то что обниматься с ним, гнев закипел у него в груди, в висках стучало, глаза налились кровью, и с неудержимой яростью он ринулся на Дёри.

— Я задушу тебя! — прохрипел Янош. — Ты умрешь от моей руки!

— Ну-ну, полегче, зачем горячиться! Ай-яй-яй, мой мальчик, да ты прямо дикая кошка! Никогда бы я не поверил, что мне придется выдавать дочь за такого человека. — И маленький, коренастый Дёри с такой силой схватил Бутлера за руки, что тот не мог даже пошевелиться: словно две стальные скобы сжали его. Потом Дёри ласково подтолкнул Яноша к креслу. — Видишь, что получается? Куда же это годится? И чего ты добиваешься своим упорством? Умнее будет, если ты перестанешь упрямиться, изобразишь на лице довольство и подчинишься неизбежному. А то ведь на что ты похож: глаза налиты кровью, лицо перекошено… Если б Маришка сейчас увидела тебя, то, видит бог, мне пришлось бы еще и ее уговаривать. И галстук у тебя съехал на сторону. Приведи себя хоть немного в порядок перед торжественным обрядом.

Не в силах что-либо предпринять, Бутлер только скрежетал зубами. Однако слово "обряд" потрясло все его существо.

— Перед каким таким торжественным обрядом? — хрипло спросил Янош, глядя широко открытыми глазами на барона Дёри, который, присев на корточки, собирал валявшийся в углу corpus delicti [Вещественные доказательства (лат.)] — рубящие и колющие орудия, а потом запер их в шкаф.

— Эх, чудак! Ты все еще не понимаешь! Перед венчаньем, мой мальчик. Ты же видел святого отца.

Но вместо ужаса эта неслыханная дерзость заронила в душе Бутлера луч надежды (до чего странный механизм — человеческий ум!). "Глупости, — рассуждал он про себя. — Нельзя же всерьез принимать такие вещи. В конце концов Венгрия находится в Европе!.. — И вдруг ему показалось, что он догадался, откуда ветер дует. — Это все козни старого Миклоша Хорвата, который хочет подвергнуть последнему испытанию мою любовь к Пирошке. Они с Дёри, наверное, друзья, и, узнав, что я проведу здесь день, старик написал своему другу о помолвке дочери и попросил испытать еще раз ее жениха". Такая мысль показалась Яношу настолько вероятной, что ему стало даже немного стыдно за свое поведение.

— Ну, из этого ничего не выйдет, — ответил он почти спокойным голосом.

— То есть как это?

— А так. Когда священник спросит: "Любишь ли ты девушку?" — я отвечу: "Не люблю", — и скажу ему, что люблю другую.

— В ушах у священника будет вата, поверь, дорогой мой мальчик! Понял? Вата!..

— Прекратим эту комедию, сударь! Я разгадал ваши шутки: вы просто хотите узнать, крепко ли я люблю мою невесту. Ну, так вы можете написать моему будущему тестю, что ни один дьявол преисподней и никакая сила на земле не способны отвратить меня от Пирошки.

Хитрая лиса барон сразу почуял, как оборачивается дело: он понял, о чем думает Бутлер. Увидев, что лаской и уговорами он вряд ли добьется своего, Дёри решил использовать заблуждения Яноша, чтобы обеспечить более мирное развитие событий.

Барон прикинулся смущенным. Он походил на шулера, который с наигранной неловкостью пытается прикрыть свои карты от глаз чересчур любопытного наблюдателя.

— Ну что ты, что ты? И как только ты мог подумать этакое? И я так глуп, чтобы уступить Хорвату богача-зятя? Да мы не встречались с ним за это время, клянусь честью!

Настойчивое желание Дёри отклонить от себя подозрение еще больше укрепило Бутлера в его догадках: "Конечно, не встречались, зато, наверное, письмами обменялись".

Теперь уже Бутлер его поддразнивал:

— А ну, попробуйте только. Посмотрим! Заранее предупреждаю вас, сударь, что разразится большой скандал, потому что я буду изо всех сил сопротивляться и не позволю делать из себя посмешище ради ваших дурацких выходок.

— Умным я не сумел тебя сделать, сделаю хоть смешным. Дёри взял со стола небольшой серебряный колокольчик и позвонил. Маленькая безделушка задребезжала тонким, резким и вместе унылым голосом, похожим на погребальный звон. Едва замер звук колокольчика, как в обеих боковых дверях одновременно щелкнули ключи, двери распахнулись. Бутлер схватился руками за голову, словно увидел ужасный сон. В одной из дверей показалась баронесса Маришка — бледная, как восставший из гроба мертвец, в белом подвенечном платье; с головы ее спускалась фата, ниспадавшая до пола, в волосах белел цветок ландыша. У девушки подгибались колени, и казалось, она вот-вот упадет. За ней ковыляла болтливая старуха Симанчи, с лицом, как печеное яблоко. Она тихо подбадривала Маришку, говоря ей:

— Ну-ну, не бойся, душечка баронессочка. Все мы прошли через это — и я, и твоя мать. В этом деле только начало неприятное да конец, а то, что посередине, — совсем не так уж плохо. Из другой двери вышел священник в полном церковном облачении, тоже бледный, как преступник перед казнью; затем появилась отвратительная фигура гайдука.

"Священник в церковном облачении?" Вся кровь застыла в жилах Бутлера. Теперь он уже понимал — нет, все это неспроста! Священник не наденет ризу ради глупой шутки. Здесь готовится преступление. Страшное преступление!

Юноша снова бросился к двери и рванул ее с той силой, какая появляется у отчаявшегося человека.

Вооруженные жандармы по-прежнему стояли в дверях. Опять прозвучало: "Назад!" — и дорогу ему преградили два ружья.

— Знаете ли вы, кто я? — крикнул Янош. Жандармы невольно попятились назад.

— Так точно, знаем. Его сиятельство граф Янош Бутлер.

— Так пропустите меня немедленно, или я сгною вас в темнице, мерзавцы!

— Никак не можем, сударь. Назад, назад!

— Я владелец семи поместий. Я знатный магнат. Каждый из вас получит от меня в подарок деревню, только пропустите.

Мошенники переглянулись. Деревня — хорошая штука, однако скамья, на которой Дёри порет провинившихся, — весьма неприятная вещь; и потом, обещанные деревни пока еще далеко, а скамья совсем рядом — во дворе или в сарае. И они схватили бедного графа Яноша, подняли, как пушинку, и снова водворили в комнату; он всячески отбивался, а когда его волокли ногами вперед через дверь, он в последний момент крикнул изо всех своих сил:

— Жига, Жига! Жига Бернат! Скорей сюда!

Своды сырого коридора усилили этот полный отчаяния вопль и разнесли его по всем помещениям опустевшего дома. Если сердца людей оказались бесчувственными, то хоть камни готовы были помочь несчастному.

Жандармы поставили Яноша посреди комнаты и удалились. Баронесса Маришка отвернулась к стене. Она не могла видеть этой сцены. Грудь ее сотрясали рыдания. В ней еще сохранились остатки стыдливости…

Янош дрожал как в лихорадке, со лба его градом катился холодный пот. Кулаком он погрозил попу и барону.

— Вы, слуги господа и короля! То, что вы здесь проделываете со мной, — позор, вопиющее преступление, и я, как венгерский дворянин, протестую против этого во имя бога и короля!

Барон холодно улыбнулся, выдвинул ящик письменного стола, вынул оттуда заряженный пистолет и, помахав им в воздухе, сказал с обычной игривостью:

— Ну, а теперь приступим к делу, и никаких сомнений и колебаний. Каждого, у кого окажутся слабые нервы, я навеки успокою вот этой игрушкой.