Карантин - Сергей Малицкий

— Жора, я этого не делал,— отчеканил Павел.— Меня Бабич задержал на усадьбе Губарева. Браслеты на руки надел. И увез. Губарев был жив.

— Ты это браткам будешь объяснять,— прошипел Жора,— Старый хрыч в большом авторитете был. Уверяю, они тебя ищут с неменьшим старанием, чем менты. И я не думаю, что у них меньше возможностей тебя вычислить, чем у меня. Что касается твоего алиби, ты плохо знаешь Бабича. Ему как раз выгодно подвесить Губарева на тебя. Зачем ему головная боль? Ему сломанного носа до твоей кончины хватит. Конвоиры мертвы, а водила ментовский на участке не был, ничего подтвердить не может, да и не пойдет против Бабича.

— Я этого не делал, Жора,— повторил Павел.

— Хорошо,— еще понизил голос Жора,— Кто тогда? А Костика помнишь? Его кто зарубил? Да, да, Костика-весельчака! Он чем тебе не угодил? Ты с ним тоже обсуждал какой-то факт его биографии? А ведь убит он точно так же, как и Губарев. Вроде далековато Костина дача от губаревского амбара, но уж больно почерк похожий. Тут уж надо быть последним идиотом, чтобы в одну папку два таких дела не подшить. Ориентировки с утра уже по всем отделам. Сейчас к ним добавится твоя рожа. Худая и плечистая фигура злоумышленника даже мне уж больно похожей на твою кажется, и машина что-то напоминает, пусть даже грязью номера замазаны. Хорошо уходишь, Павлик, вот из отдела хорошо ушел, в шляпе, хотя дежурный и так тебя не увидел — загипнотизировал ты его, что ли, но долго гулять не сможешь. Тебе мало того, что я сказал? А ты знаешь, какая у отца Кости служба безопасности?

— Я не убивал Костю,— отрезал Павел.

— Допустим,— нехорошо засмеялся Жора.— Тогда кто?

— Не знаю.— Павел снова почувствовал тошноту и звон в ушах. Скривился от боли. Завел машину,— Не знаю, Жора. Может быть, те, кто украл Томку. Но зачем это нужно, я не знаю.

— Бросай все, парень, и приезжай туда, куда я скажу! — почти закричал Жора,— Это единственный способ для тебя остаться в живых!

— Может быть,— задумался Павел,— Но чуть позже. Я так понимаю, твои ребятки уже выехали в мою сторону? Времени у меня мало? Поспеши тогда, приготовь бумажку. Ручку. Запиши номер.

— Что это за номер? — не понял Жора.

— С этого номера сегодня в полдень на Томкин телефон пришло сообщение с текстом «Паша! Я в беде!»,— бросил Павел.— Меня интересует, чей это номер и где этот телефон. Выясни, я перезвоню через два-три часа. И вот еще, обрати внимание на запястье Губарева. Там странный ожог. Приглядись.

— Это все? — пробурчал Жора.

— Почти,— пробормотал Павел.— Я бы, конечно, с удовольствием покопался в собственной жизни, в жизни Томки, тестя. Но, боюсь, сейчас времени нет.

— Время пока еще есть,— ответил Жора,— Успокойся. Главное — не дури.

— Не у меня,— Павел нажал отбой и тронулся с места.

Темная машина с тонированными стеклами влетела на

стоянку супермаркета, когда он с нее уже выезжал. Телефоны вновь были спрятаны в термосе. Непосредственная опасность ему пока не угрожала, но явно угрожала Томке. И он все еще не знал, что делать. И все-таки оставалось еще что-то. Что-то, что он упустил и что не давало ему покоя.

— Ну что, брат-шизофреник? — спросил Павел сам себя, повернув маленькое неудобное вазовское зеркало,— Исчезают твои преследователи или нет? Или все это глюки? А была ли у тебя любимая жена? Или и она тоже сумасшедший и прекрасный глюк? И кто тогда Жора-гигант? Крепкий санитар из дурки?

В зеркале отражался худощавый седой тип, смахивающий на держателя какого-нибудь подпольного притона. Павел снял очки и тут же понял, какой кусочек мозаики не давал ему покоя.

Человек в сером и в первое, и во второе появление говорил с ним именно на Томкином языке.

17

— Смотри-ка... — Павел пощелкал мышкой по открывшейся странице.— Тут написано, что твоих соплеменников и не осталось вовсе. Последний носитель лив- ского языка умер в две тысячи девятом году.

— Осталось еще с полтысячи,— Томка стояла у окна и разглядывала начинающуюся зиму.— Пусть даже все они не носители, а говорители-энтузиасты. Да и не стоит верить всем сетевым ресурсам подряд. К тому же не все люди склонны кричать о своих корнях. Я, конечно, далека от мысли, что ливский язык можно оживить так же, как евреи оживили иврит, но, если ему суждено исчезнуть, пусть это произойдет не на моих детях.

— Разве я против? — Павел прищурился, пробежался по ссылкам,— А тут много интересного. Так ты кто? Ливка или ливонка? Кстати. Многое становится ясным. Народ был весьма воинственным.

— Добавь моего папку,— усмехнулась Томка.— Он из уральских казаков. Тоже не подарок!

— А как твою маму занесло в Вильнюс? Она же, должно быть, из Латвии?

— Да,— кивнула Томка.— Из-под Риги, но училась в Вильнюсе, как и отец.

— И как она не побоялась к нему подойти? — спросил Павел.

— Он подошел... — Томка запнулась,— Тогда он был еще другим. Наверное, потому что не успел потерять ее. Ты не переписывай алфавит. Не пригодится. Учи язык на слух.

— Ладно,— отложил ручку Павел,— Тем более что почти все буквы тут с закорючками и крючками. На слух проще.

— Просто слушай меня и говори со мной.

Она присела напротив, положила руки ему на колени и повторила то же самое на ливском:

— Просто слушай меня и говори со мной.

И он повторил ее слова, стараясь совпасть в произношении, повторил несколько раз, пока они не осели в голове, не закрепились надежно и прочно. И тут же вспомнил уже выученное: «Извините, сейчас никого нет дома, но если вы оставите сообщение...»

Она остановила его движением ладони. Прошелестела несколько непонятных слов.

— Что ты сказала?

Томка повторила еще раз те же слова, а потом перевела:

— Куда бы ты ни собирался дойти, первым шагом будет тот, который ты сделал, когда учился ходить.

— Так я уже делаю успехи? — понял Павел.— Как думаешь, меня поймет эстонец или финн? Ведь их языки родственны?

— Давай сохраним это в тайне,— попросила Томка,— Не люблю праздного любопытства. Когда меня спрашивают, откуда я, что у меня за акцент, я говорю что-то неопределенное. Ну что я из Прибалтики. Что частично правда. Если уж донимают сильнее, называюсь эстонкой или финкой. Не хочу удивленных глаз и поднятых бровей.

— Конечно.— Павел привлек ее к себе.— Но когда я выучу язык, то буду хвастаться этим безудержно. Представляешь? Три языка! Русский, английский и ливский. Почти полиглот.

— А также бармаглот и обормот,— засмеялась Томка.

— Это ты на каком языке сейчас со мной говоришь? — с подозрением нахмурился Павел.

Они постоянно подшучивали друг над другом. Изобретали какие-то блюда, не особо интересуясь едой. Изредка смотрели какие-то фильмы, удивляясь схожести оценок. Даже читали книги, что вовсе ввело в ступор Дю- кова, когда тот обнаружил на заднем сиденье «импрезы» электронную читалку. Ходили в тир, в фехтовальный зал, где Томка, яростно сверкая глазами, наводила на приятелей Павла смешанный с восхищением ужас.