Яма - Борис Акунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аспен и метатель ножей лежали там же, но Корделии нигде не было. Следов тоже. Оставалось надеяться, что она пришла в себя и сбежала, однако я был не в том состоянии, чтобы надеяться на хорошее. Бедняжку наверняка уволок куда-то третий похититель.
Уже начинало светать.
Я приказал себе перестать паниковать и начать думать.
Что сейчас сделал бы господин?
Он сказал бы: «Ничто и никто не исчезает бесследно. Ищем следы, пока они не остыли».
Следы…
Остались два покойника. Их надо обыскать!
Я вынул фуросики, развернул и стал обшаривать покойников, складывая в платок всё, что найду. Начал с метателя, потому что он был ближе.
Совсем молодой парень, мало пожил на свете, подумал я, но не с сожалением, а с удовлетворением, потому что таким людям на свете долго жить незачем – чем дольше они живут, тем больше успевают напакостить.
Я успел осмотреть только внутренний карман пиджака. Вынул оттуда железнодорожный билет; маленький складной монокль для секретного наблюдения (такими пользуются шпионы) и нечто неожиданное: красивую эмалевую фигурку – райскую птичку. Точно такую же, какая висела на шее у незабываемого Джона Джонса!
Но поразмышлять над находкой мне не довелось – тишину нарушили пронзительные свистки, крики «Halt!». Должно быть, в каком-то из окрестных домов имелся телефон и жильцы после выстрелов позвонили в полицию.
Двое шуцманов в красивых касках с острыми шишечками на макушке застукали меня над мертвецами, шарящим по карманам. После этого оставалось только одно: сматываться.
Я бежал вдоль реки, чувствуя себя растерянным и несчастным. Сзади топали сапогами служивые, дули в свои свистелки.
Жизнь была ужасна.
Эмма исчезла, Корделия тоже, а еще что-то непонятное стряслось с господином. Надо как можно скорее вернуть его в нормальное состояние.
Я понятия не имел, как и где искать наших спутниц. Но Эраст Петрович всегда знает, что делать. Он что-нибудь придумает.
Оторвавшись от своих неуклюжих преследователей, я некоторое время поблуждал по улочкам, а потом по старому каменному мосту вернулся на правый берег реки, в нашу гостиницу.
Было уже совсем светло.
Я так торопился, что даже не ответил на «гутен морген» гостиничному пфёртнеру (это как портье, только очень строгий, немецкий).
В номер я ворвался с криком:
– Господин! Скорее приходите в себя! У нас беда!
Эраста Петровича не было. Его одежды тоже.
Я испытал невероятное облегчение. Господина опоили какой-то дрянью, чтобы похитить Корделию. Наверное, таинственный «Э.П.» приказал не убивать родственника. Но Эраст Петрович стряхнул оцепенение и начал действовать. Теперь всё будет хорошо. Остается только его найти.
– Где герр Фандорин? Он вышел? Давно? – спросил я пфёртнера, вернувшись в фойе.
– Во-первых, с вами поздоровались, а вы не ответили, – деревянно отвечал мне чертов фриц (так называют немцев, когда на них сердятся). – Может, у вас в Китае так и принято. У нас в Германии – нет. Во-вторых, это приличное заведение, и у нас не носятся сломя голову. В-третьих, вы сломали дверь…
Я не стал слушать дальше, а схватил его за голову и три раза стукнул ею о стойку.
– Ваш товарищ полчаса назад уехал, – сказал тогда пфёртнер совершенно нормальным тоном, словно я вышиб из него пробку, мешавшую ему быть живым человеком.
Тогда и я повел себя вежливо.
– Гутен морген. Извините, я очень торопился. И сейчас тороплюсь. Уехал? На чем?
– На карете. – Служитель осторожно потрогал лоб, немножко синий. – Приехал экипаж, два господина прошли в номер и через некоторое время вывели герра фон Дорена.
– Фандорина, – поправил я, ничего не понимая. – Что значит «вывели»?
Эраста Петровича очень трудно, даже невозможно куда-нибудь вывести – особенно если это делают всего два человека.
– Мне кажется, он был нездоров. Еле переставлял ноги. Я решил, что эти господа из больницы.
– Как они выглядели?! – закричал я. – Да говори же ты скорее, пока я тебя снова не стукнул башкой о деревяшку!
– Такие крепкие, в одинаковых черных пальто, в цилиндрах. Похожи на служащих похоронной конторы. Карета тоже черная. И лошади черные.
– Они что-нибудь сказали?!
– Нет.
– В какую сторону поехала карета?
– По-моему, в сторону, противоположную центру…
Пфёртнер смотрел на меня так, что было ясно: как только я отойду, он немедленно наябедничает в полицию. Телефонный аппарат стоял рядом. Поскольку меня наверняка и так уже разыскивают по подозрению в убийстве, далеко я не уйду. Японцу в Марбурге спрятаться так же невозможно, как немцу в какой-нибудь Сагамихаре.
Поэтому я забежал к себе на одну минуту, как следует оделся, взял самое необходимое и выбрался наружу через окно.
В момент душевного землетрясения, когда мир вокруг рушится, нужно не выть и метаться (хоть очень хочется), а, наоборот, застыть, умолкнуть, обратиться в камень.
Так я и поступил. Сел над рекой в густом кустарнике и стал решать самую трудную моральную проблему в моей жизни.
Люди часто называют трудной моральной проблемой ситуации, в которых ничего морально трудного нет. Правильный выбор очевиден, просто очень не хочется его делать. Например, что` морально трудного, если нужно сохранить достоинство, понеся тяжкий ущерб? Никуда не денешься – самоуважение стоит дорого. Даже если приходится заплатить жизнью за то, чтобы потом до конца дней не терзаться сознанием своей низости, это, конечно, печально, но ломать голову тут не над чем. Трудная моральная проблема – когда ты знаешь, что при любом выборе твое сердце будет разбито. Выражусь жестче: когда выбираешь, кого предать.
Все мои спутники попали в беду и нуждались в спасении: бедная, беззащитная Корделия, завладевшая моим сердцем Эмма и мой господин, которому я поклялся служить до смерти.
А я остался совсем один, и мне было не разорваться. Я должен был выбрать, кого из них троих спасать в первую очередь, притом что второй очереди и тем более третьей скорее всего не будет. Двоих придется бросить и предать. Ужасное решение.
Будда мне судья, но бедную, беззащитную Корделию я отставил сразу. Однако терзание между верностью и сердцем продолжалось долго. Как это всегда бывает при тяжких сомнениях, разум сразу начал подсуживать сердцу. Господин-де человек сильный, он выбирался и не из таких передряг, а Эмма, маленькая, храбрая, непреклонная Эмма, отчаянно звавшая меня на помощь и не дождавшаяся ее, совершенно беспомощна в руках негодяев. Я уж даже и вскочил, готовый снова бежать
