Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы - Наталья Павлищева

Хорошо одетую барыню уложили на траву, какая-то женщина, поняв, в чем дело, накрыла ее лицо платком. Не скоро узнали в бьющейся в припадке бедолаге государыню. Пока позвали на помощь, пока принесли в кресле больного лекаря, пока притащили тахту, чтобы уложить, Елизавета Петровна успела основательно прикусить язык. Довольно долго после этого почти не разговаривала…. Это был очень тревожный звоночек.

Пока, несколько месяцев приходя в себя, все размышляла, как быть с наследником. Думала, думала и рассудила житейски.

Для начала позвала Чоглокову:

— Тебе что поручено было? Почему Екатерина до сих пор не понесла? В чем причина, больна, что ли?

Чоглоковой таиться надоело, почти огрызнулась:

— Да с чего понести-то, если она девица?

Елизавета Петровна едва снова не потеряла дар речи, насилу пришла в себя:

— Что говоришь?! Восьмой год живут!

— Живут… Разве так живут, матушка? Как ни подгляжу вечером, придет князь, помечется по спальне, всякие глупости, прости господи, рассказывая, руками помашет, а после юрк в постель и спит тут же.

— А она что?

— А что она? Лежит голубка белая, плачет…

Елизавета Петровна подумала, потом фыркнула:

— Не верю я тебе. Петр вон как за каждой юбкой бегает! Смеются уже.

— Бегать-то бегает, а под юбку не лезет.

— Позовешь ко мне Екатерину, сама поговорю.

Но и великая княгиня сказала то же самое: она девственна, несмотря на многие годы замужества.

— Но и великий князь тоже. Никаких любовниц у него нет.

— Так что ж ты молчала?!

И Екатерине Елизавета Петровна тоже не поверила: мыслимое ли дело, чтобы сильная, крепкая девушка до таких лет была нетронута?!

— К ней повитуху, ему лекаря, пусть посмотрят, в чем дело! Может, у нее что не так, потому у Петра и не получается?

Обследование было унизительным, но Екатерина прошла его спокойно, она не чувствовала за собой вины. А «не так» оказалось у Петра. К бедам невротика добавился еще и фимоз, проблема небольшая, решаемая простой быстрой операцией, но доставлявшая немало неприятностей.

Когда Елизавета Петровна поняла, что столько лет потеряно из-за простой неопытности молодых и невнимательности взрослых, ее охватило отчаянье. Императрица вовсе не желала оставлять престол взбалмошному племяннику, воспитанному в Киле как попало и теперь не желавшему меняться. Ей куда больше пришлось бы по душе воспитать по-своему внука, которого и ждала так страстно. За восемь лет внук уже мог бы быть совсем большим, а они тут со своей девственностью и фимозом!

Душила досада, но, вспомнив племянника, Елизавета Петровна вдруг усомнилась, что у Петра вообще что-то получится, даже после операции. Житейски мудрая, многоопытная как любовница, императрица приняла правильное решение: просто помочь стать Петру мужчиной, а Екатерине женщиной мало, надо подстраховаться, не то они еще десять лет ребенка делать будут.

После болезни государыня не танцевала, но с удовольствием смотрела, как это делают другие. То есть она проходила всего тур менуэта или полонеза и садилась либо играть в карты, поглядывая на пляшущих придворных, либо просто сидела на троне, наблюдая. Верная Мавра Егоровна, прожившая рядом с Елизаветой Петровной уже много лет, приметила, что императрица словно ищет кого-то.

— Нужен ли кто, матушка? Скажи, быстро сыщем.

— Тут не просто сыскать, Мавруша. Скажи, вот будь ты молодой, кого из кавалеров выбрала бы?

Мавра Егоровна обомлела: да что ж ей, Ваньки Шувалова мало, что ли?! Едва живая, а нового фаворита ищет? Но посмотрела на Елизавету Петровну и догадалась, что не все так просто, не себе та искала. Тогда кому же? Взгляд государыни переместился на великую княгиню, потом на Нарышкина, известного балагура и ухажера, снова метнулся в сторону, еще раз вернулся, будто соединяя их в пару.

Мавра тоже принялась разглядывать танцующих. Вдруг ее глаза наткнулись на первого красавца двора Сергея Салтыкова, недавно вернувшегося из-за границы и также недавно женившегося. Сама еще думала, что Салтыков пришелся бы на место Шувалова, да уехал вот не ко времени… А может…

— Глянь-ка, матушка, на Салтыкова. Уж всем взял: и красив, и фигурист, и обходителен…

Елизавета Петровна кивнула:

— Сама про него думала. Скажи Бестужеву, чтоб пришел.

Вызов канцлера объяснил Мавре, что ее подозрения верны.

На следующий день государыня о чем-то долго говорила с Бестужевым, а еще через день Сергей Салтыков вдруг был назначен камергером Молодого двора.

Никто не заметил, что этому назначению сильно обрадовалась Мария Симоновна Чоглокова. Ей-то с чего бы?

Он красив, ах, как же он красив! Темные, загадочные глаза, строен, хоть и невысок, подвижен без дерганья, ловок… Но не в том прелесть, Салтыков умел себя преподнести, он был обаятелен, очарователен и смел… Сочетание мужской красоты с умением вести себя с дамами не оставляло надежды не попасть под его чары даже самой холодной красавице. А уж если она молода, а муж столько лет не обращает внимания…

На портрете Сергея Салтыкова черты лица молодого человека не отличаются ни правильностью, ни красотой, возможно, художник просто не сумел передать обаяние Салтыкова, его внутреннюю красоту, умение очаровывать взглядом. Либо Екатерина, впервые столкнувшаяся с завзятым сердцеедом, к тому же не боявшимся за ней ухаживать в отличие от других, попала именно под это обаяние. А может, княгине просто пришло время влюбиться, а рядом, кроме занудного мужа, к которому росла неприязнь, и болтуна Нарышкина, были только толстый, дебелый Чоглоков, достаточно взрослый, сухой Репнин, старый шамкающий Бестужев и придворные, опасавшиеся даже делать комплименты и подходить ближе чем на два шага… Кажется, ловкому, напористому, умеющему очаровывать дам Салтыкову было нетрудно покорить сердце вынужденной жить почти в заточении Екатерины, что и произошло.

В воспоминаниях Екатерина упорно называла Сергея Салтыкова красавцем. Поверим ей…

Представляя нового камергера великой княгине, Чоглокова внимательно вглядывалась в ее лицо. Когда Салтыков, целуя ручку княгине, чуть дольше положенного задержал ее в своих пальцах, губы Екатерины дрогнули. Всего лишь дрогнули, но этого показалось Марии Симоновне достаточно.

Сергей Салтыков действительно недавно женился, вроде даже по любви, и даже по взаимной, но любовь с Матреной Павловной Балк у него сошла на нет так же быстро, как и зародилась. Наличие супруги не мешало Сергею Васильевичу бывать при дворе одному и вести себя словно завзятому холостяку. Его супругу такое положение дел почему-то не смущало.

Но, глядя на красивое, умное лицо первого красавца, Екатерина меньше всего думала о его супруге, сердце затосковало: к чему назначать камергером этакого красивого придворного? Словно нарочно, чтобы подчеркнуть некрасивость великого князя.

Однако Сергей быстро завел дружбу и с самим князем, так же быстро выяснил его проблемы, дал несколько интимных советов, которые не помогли. Пришлось действовать решительней…

Весело сидели уже не первый час, великий князь был счастлив, он не в первый раз рассказывал очередную историю, в которой основательно привирал по поводу собственного героизма, а его новый камергер и ухом не вел, слушал да подливал вина в кубок.

— Не-не… мне больше нельзя. Я уже пьян, жена к себе не пустит…

— Почему?

Красивое лицо Салтыкова двоилось, но усилием воли Петр заставлял его собраться воедино. Когда Салтыков снова стал один, князь мотнул головой:

— Пьяных не любит…

Салтыковы вообще размножились и стали кружиться.

— Ну и ладно, спи здесь.

Петру нравилось, что ему тыкают, почитают почти за друга… И это человек, имеющий такой успех у женщин. Наверное, он знает какой-то секрет. Очень хотелось спросить, но язык заплетался.

— А вообще пускает? Как у тебя с ней?

Вот! Это было то, что нужно! Петру и самому надоело изображать спящего, как только валился на постель. Хотелось же, чтобы как у всех, так, как рассказывал когда-то лакей.

— А никак!

— Чего?

— Не знаю…

— А с другими?

— Тоже никак…

— Бывает. У моего друга так было.

— Правда? — почти обрадовался беде друга Петр. Приятно сознавать, что ты не одинок, хотя бы в проблемах.

— Было, только он быстро от этого избавился.

— Как?!

— Чик, и все.

— Как это «чик»? — недоверчиво уставился на приятеля князь.

Салтыков объяснил.

— А… а потом?

— А потом все дамы его!

— Неправда…

— Вот те крест.

Наблюдая, как размашисто крестится камергер, Петр почему-то поверил.

— Я тоже хочу.

— Давай. Прямо сейчас и сделаем.

Но князь пришел в ужас, решив, что резать станет сам Салтыков и большим ножом, лежавшим на столе. Тот рассмеялся: