ВИЧ-положительная - Гарретт Кэмрин

— Грег, заткнись, — встревает другой, отбегая задом наперед. — Симона, приятно познакомиться.

— У тебя классные волосы, — добавляет парень с веснушками. — Красивые.

— Э-э… — Я убираю за ухо прядь волос, но она тут же выбивается вновь. — Спасибо.

— Я всегда хотел попробовать встречаться с чернокожей девчонкой, — продолжает он. — Мне кажется, с вами веселее.

— Чего? — Я растерянно моргаю и наклоняю голову набок. Минуты не прошло, как уже начинается эта ерунда. — Ты о чем вообще?

— Чэд, че за херня? — взрывается Майлз. Он делает шаг вперед, словно пытается оградить меня или типа того.

Я отталкиваю его в сторону плечом, но он не двигается с места.

— Что? — возмущается Чэд, вскидывая вверх руки. — Что я такого сказал? Просто чернокожие девушки другие. Они резвее, если ты понимаешь, о чем я.

— Нет, — резко обрубает Майлз. — Не понимаю.

— Я не собираюсь быть межкультурным опытом для какого-то случайного белого чувака. — Я складываю руки на груди. — И прежде чем ты отправишься на поиски, скажу тебе по секрету: я ни одной такой чернокожей девушки не знаю.

Остальные не произносят ни слова. Не уверена, что это значит. Может, они не знают, что сказать. А может, согласны, но не хотят ввязываться. В принципе не важно, просто это еще одно напоминание, почему я не люблю находиться среди одних только белых. Я все время должна быть настороже, готовой к тому, что кто-то скажет или сделает что-нибудь дурацкое, какой бы безопасной ни казалась обстановка.

— Слушай, Остин, ну не понимаешь, и ладно. Ничего страшного. — Чэд пожимает плечами. — Как по мне, так разница огромная.

— О боже, — говорю я. — Иди ты на хер!

Я резко разворачиваюсь. Больше я это слушать не собираюсь. Уже понятно, к чему все идет: он так и будет прикидываться, что не сказал ничего такого. А раз вокруг нас одни белые, то ему это просто сойдет с рук.

Майлз меня окликает, но я не останавливаюсь. Я зла и на него тоже. Ну и что, что он не виноват? Это его команда. Уверена, они и раньше выдавали кучу подобных перлов о том, как весело развлекаться с чернокожими девушками. И что делал Майлз? Заступался или просто стоял рядом и смеялся?

Я захожу в школу, но меня догоняют его тяжелые шаги.

— Симона, прости, — говорит он. Я не оборачиваюсь. — Он придурок.

Я прислоняюсь к стене, все еще спиной к нему.

— И не он один.

— Эй. — Он встает передо мной, вынуждая меня встретиться с ним взглядом. — В смысле?

— Ой, да ладно, Майлз. — Я отхожу в сторону. — Не надо прикидываться, что он единственный, кто «всегда хотел встречаться с чернокожей девчонкой». Они и раньше такое говорили, правда ведь?

— Тебе-то откуда знать? — возмущается он. Слова вылетают слишком быстро. Я вижу, что задела его за живое. — Ты с ними не тусуешься. Ты их вообще в первый раз видишь.

— Я просто знаю. — Я пытаюсь его обойти, но он делает шаг в сторону, перекрывая мне путь. — Это… Майлз, это не только про меня. Наверняка тебе они тоже постоянно говорят всякую хрень, а ты просто отмахиваешься. Я не понимаю, почему ты так без ума от лакросса, это ведь игра белых мальчиков.

Его глаза темнеют.

— Мне нравится лакросс, — говорит он. Его руки сжимаются в кулаки, но тут же расслабляются. — И, насколько я помню, я чернокожий, так что это не только «игра белых мальчиков». А в драмкружке твоем сколько чернокожих, пять? Я это тоже все вижу, но ничего не говорю, потому что знаю, что тебе там нравится.

— Не надо переводить на меня стрелки, — огрызаюсь я. — Это не моя проблема.

— Ты о чем вообще? — Он растерянно качает головой. — Симона, проблемы сейчас только у тебя.

Я уже встречалась с похожей реакцией от белых. Они не понимают, почему меня бесит, когда кто-то трогает мои волосы. Или думают, что я преувеличиваю, когда говорю, что до меня докапываются в магазине. Но Майлз-то чернокожий, как и я. Не понимаю, как это до него не доходит.

— Ладно, проехали. — Я засовываю руки в карманы. Поймаю, наверное, Лидию с Клавдией, и сходим перекусить. — Пока.

— Не-не, подожди. — Он хватает меня за руку, но я с силой ее выдергиваю. — Давай договорим. Я не понимаю, в чем проблема.

— Не понимаешь? — Я повышаю голос. — Майлз, да увидь любой из них тебя вечером у своего дома, он бы вызвал полицию. Знаешь почему?

— Мы сейчас не о том, — возражает он. — Не все всегда должно сводиться к этому. Мы сейчас про игру.

— Я просто… — Я со вздохом затихаю. — Я бы не смогла к этому так спокойно относиться, только и всего. Тусоваться с ними, зная то, что я знаю.

— Я же не думаю об этом все время, — говорит он глухо. На секунду я чувствую себя полной дрянью. — Ты мне не веришь, но на поле легко обо всем забыть. Как на репетиции. Мы — часть одной команды. Когда мы вместе, все остальное не важно.

— Майлз, — шепчу я. — Я просто… — Я делаю глубокий вдох. Как ему это объяснить? — Не знаю, — наконец говорю я. — Не думаю, что черный цвет кожи — это что-то такое, о чем нужно стараться забыть.

— Я совсем не о том. — Он качает головой. — О чем я хочу забыть — так это не о цвете кожи, а о том, как на меня смотрят. На поле меня и должны бояться. А вот когда на улице видят здорового чернокожего парня, это уже совсем другое. Понимаешь, о чем я?

Я понимаю, о чем он. Иногда мне хочется, чтобы у меня не было ВИЧ, чтобы мне не нужно было раскрывать статус до секса, но больше всего мне хочется изменить реакцию людей. Нечестно с моей стороны злиться на Майлза только потому, что ему нравится играть с этими чуваками в лакросс. Не он же несет всякую хрень.

Я беру его ладонь в свою и провожу большим пальцем по костяшкам. Майлз сжимает мою руку — наши пальцы переплетаются.

— Ты совсем не такая, как мои родители, — задумчиво произносит он. — Они… Блин, они так напрягают. Папа не хотел, чтобы я занимался баскетболом. Наверно, еще поэтому я выбрал лакросс.

— Чего? — Я приподнимаю бровь. — Почему?

— Не хотел, чтобы я подыгрывал стереотипам. — Он закатывает глаза. — Им это важно. Слом стереотипов. Я должен достигнуть большего.

— Ох, — чуть слышно выдыхаю я. Может, папа бы и расстроился, пойди я в баскетбол, но это потому, что он вообще терпеть не может спорт. Думаю, ему не важно, чем я занимаюсь, главное, чтобы мне нравилось. — Вот жесть.

Майлз смеется. Его рука почти касается моих волос. Я наклоняюсь вперед, и он начинает накручивать одну из кудряшек себе на палец. Они уже снова отрастают.

— Согласен, — кивает он. — Иногда они перегибают палку. По-моему, расистам все равно, во что я там играю — в лакросс или баскетбол, — но мама с папой думают иначе.

— Ну понятно. Они хотят, чтобы ты был лучше всех. Как там? Сломал стереотип. — Я, не отрываясь, смотрю на наши руки. — Только ты уже и так самый лучший. Им не о чем беспокоиться.

— Осторожно, — произносит он так тихо, будто боится говорить. — Смотри, как бы я опять не начал тебе нравиться.

— А ты как бы и не переставал.

Он на долю секунды задерживает на мне взгляд. Нужно сказать что-нибудь смешное, но я не могу ничего придумать.

— Подожди, — говорит Майлз. Вдруг ни с того ни с сего он плюхается задницей на пол и задирает штанину. — Я тебе сейчас кое-что покажу.

— Ты чего? — Я смотрю на его руки, потом — на лицо, но он отводит взгляд. Если так Майлз собрался передо мной раздеться, то он не ищет легких путей. — Майлз…

И тут я вижу: огромный шрам — такой светлый, что он выглядит абсолютно не к месту. Шрам ничем не примечательной формы и даже еще не до конца заживший, не как у Гарри Поттера. Кажется, что, если до него дотронуться, пойдет кровь. Кажется, что он все еще болит. Я морщусь.

— Врачам пришлось разрезать, чтобы вправить кость, — говорит он, легонько хлопая себя по ноге выше шрама. — Когда сняли гипс, я не ожидал, что тут будет такой кошмар.

— Угу, ну хотя бы лицо выглядит получше.

Черт. Почему я не думаю, прежде чем нести всякую херню? Я в ужасе поднимаю глаза.