Диоген - Игорь Евгеньевич Суриков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
После софистов и Сократа, в IV в. до н. э., происходит определенное возрождение интереса к вопросам онтологии в греческой философии. Такой интерес характерен для обоих крупнейших мыслителей этой эпохи, создателей грандиозных философских систем — Платона и Аристотеля. Онтология Платона — это его знаменитое учение об идеях как духовных прообразах материальных вещей. Аристотель целиком посвятил онтологическим проблемам свой главный труд — «Метафизику».
Но вот киников это веяние по большому счету не коснулось. Их рассуждения в основном ограничиваются этической сферой. Напомним несколько названий утраченных произведений Антисфена: «О благе», «О мужестве», «О законе», «О свободе и рабстве», «О воспитании», «О несправедливости и нечестии»… В них, как видим, фигурируют понятия именно из арсенала этики, а также тесно связанной с ней политики. А что с Диогеном? Но о его сочинениях и о том, действительно ли он написал, нам еще предстоит говорить в дальнейшем, поэтому пока не будем касаться этого вопроса.
Однако и кинизм не мог обходиться без хоть какой-то онтологии, ибо без нее просто невозможно никакое философское учение. Ведь онтология — это как бы некий фундамент, на котором философ возводит здание своей системы. Другое дело, что она может быть не эксплицитной, не явной, а подразумеваемой. В кинической школе она, пожалуй, именно такой и была, и поэтому она не дана нам непосредственно в источниках, ее приходится реконструировать.
Выделяют такие основополагающие черты онтогносеологии кинизма, как номинализм и сенсуализм{84}. Начнем с первой. Номинализм в философии — это, как известно, «учение, отрицающее онтологическое значение универсалий (общих понятий), т. е. утверждающее, что универсалии существуют не в действительности, а только в мышлении… Основной тезис, номинализма был сформулирован еще древнегреческими философами — киником Антисфеном и стоиками, которые критиковали теорию идей Платона; идеи, утверждали они, не имеют реального существования и находятся только в уме»{85}.
Получается, именно Антисфена, а с ним и Диогена приходится признать первыми номиналистами (стоики были позже). И притом номиналистами самыми крайними, в принципе отвергавшими общие понятия, да и просто любые обобщения. Мир для них — совокупность единичностей, помимо которых ничего нет. Нам представляется справедливым саркастическое замечание, сделанное по этому поводу А. Ф. Лосевым: «Киники не имеют логического права пользоваться даже простыми словами, потому что каждое слово есть уже обобщение, а киники отрицают всякое обобщение»{86}.
В подобном качестве представители кинической школы, естественно, оказываются непримиримыми антиподами Платона, для которого общие понятия, пресловутые идеи первичны по отношению к единичным материальным вещам. Но не Платон был основоположником этой традиции. А кто? Здесь нам многое скажет важная цитата из Аристотеля, характеризующего вклад Сократа в развитие философской мысли:
«…Сократ исследовал нравственные добродетели и первый пытался давать их общие определения (ведь из рассуждавших о природе только Демокрит немного касался этого и некоторым образом дал определения теплого и холодного; а пифагорейцы — раньше его — делали это для немногого, определения чего они сводили к числам, указывая, например, что такое удобный случай, или справедливость, или супружество. Между тем Сократ с полным основанием искал суть вещи, так как он стремился делать умозаключения, а начало умозаключения — это суть вещи: ведь тогда еще не было диалектического искусства, чтобы можно было, даже не касаясь сути, рассматривать противоположности, а также познает ли одна и та же наука противоположности; и в самом деле, две вещи можно по справедливости приписывать Сократу — доказательства через наведение и общие определения: и то и другое касается начала знания). Но Сократ не считал отделенными от вещей ни общее, ни определения» (Аристотель. Метафизика. ХIII. 4. 1078b17—32; курсив везде наш. — И. С.).
Последнее сказано, несомненно, в пику Платону — ученику Сократа и учителю Аристотеля. Платон, как известно, признавал особый мир идей, существующий отдельно от нашего материального мира и, как отмечалось выше, первичный по отношению к нему. Аристотель же считал, что дискуссия о том, что первично — идея (форма) или материя, — не более плодотворна, чем спор «о курице и яйце», поскольку эти два начала есть в каждой вещи — не отдельно, а неотрывно друг от друга. Неудивительно, что он хочет и в Сократе видеть своего союзника. Впрочем, «босоногого мудреца» стремились задним числом сделать союзником все мыслители, которые с ним не враждовали, будь то тот же Платон или Ксенофонт, Аристипп или Антисфен…
Вообще говоря, только что процитированный пассаж весьма сложен для понимания (как почти все у Аристотеля); в другой книге мы прокомментировали его, разъяснив наиболее темные места{87}, и не будем здесь повторять этот комментарий. К тому, о чем идет речь сейчас, имеют прямое отношение, собственно, лишь некоторые формулировки из аристотелевской характеристики Сократа как мыслителя.
В частности: он «искал суть вещи». Эта категория — в числе важнейших для древнегреческой философии, особенно для самого Аристотеля. «Суть вещи» — один из относительно удачных вариантов русского перевода соответствующего термина, который в оригинале означает дословно «что это?». Есть и другие варианты перевода; например, предлагалось для наилучшей передачи смысла выражения ввести специальный неологизм «чтойность». Но это вряд ли чем-то помогает, скорее только запутывает. Во всяком случае, ясно, что имеется в виду тоже определение, причем не формальное, а по существу предмета. Определение-характеристика, которое включало бы в себя все основные свойства определяемого предмета или качества. Такие определения могут быть весьма подробными и пространными, растянувшимися на многие строки.
Именно с определениями Сократа настойчиво ассоциирует Аристотель. И, надо полагать, вполне оправданно. Но ведь определения как раз и предполагают наличие общих понятий. Тех самых, которые решительно отметали киники — и тем самым делали, получается, в известной степени «шаг вниз», а не вверх по сравнению с Сократом.
То же можно сказать о безоглядном гносеологическом сенсуализме Диогена и его единомышленников. Чувства, как они считали, сообщают нам чистую, ничем не искаженную правду о мироздании. Наша душа подобна чистой доске, и окружающие нас предметы
