Приглашение в зенит (авторский сборник) - Георгий Гуревич

— Ничего! Зримо, и деталей вдоволь. Но опять ты выбрал не знакомое мне дерево. Будь огнем, огонь одинаков везде.

Я — огонь. Я пляшу на поленьях, изгибаясь и извиваясь, звонко–оранжевый с синими лентами и желтыми колпачками на каждом языке. В черное небо я бросаю охапки искр, светлых, продолговатых. Я вкусно пахну смолой и горьковатым дымом, дрова подо мной трещат и трескаются, отслаивая седые вуальки. Я огонь. Не подходите, я дышу жаром, от меня горячо глазам, и кожу я колю жгучими иголками. Я обжигаю. Осторожно!

— Ну, для первого раза приемлемо. А теперь ты — я.

Сдвинув анапод, бросаю вороватый взгляд на Граве. Вижу его каждый день… но не надеюсь на зрительную память. Вдруг подведет.

Итак, я — он, каков есть на самом деле, без анапода. Удлиненный череп обтянут землистой кожей, темнеют провалившиеся глазницы. Пятна, не забыть бы — пятна! Три над левым глазом, два — над правым. Оскаленные зубы, выпирающие ребра… Сколько ребер? Не помню. К счастью, на туловище мешковатый балахон, тоже землистый. Характерная поза: сидит согнувшись, острые колени расставлены врозь, на коленях острые локти, на ладонях костистый подбородок. Все?

— Пальцев сколько?

Ах да, три пальца у него. А я свои руки вообразил, пятипалые.

— Придешь еще раз, — говорит он жестко. И ставит кол.

— Я столько занимался, так старался, — плачусь я, словно студент, лишенный стипендии. — У меня просто нет артистических способностей, не могу я вживаться в образ по Станиславскому. Нельзя же требовать, чтобы каждый космонавт был еще и артистом. Кто там заметит: пять пальцев или три? Такая ничтожная мелочь.

— В нашем деле мелочей нет, — отрезает Граве. — Представь себе, что я пришел бы в твою гостиницу, сел в кресле как человек и положил бы на столик свой хвост. Такие мелочи и губят астродипломата.

Да, я учусь на астродипломата. Занимаюсь в группе Граве вместе с десятком местных сапиенсов, почему‑то земноводных по преимуществу. Не без колебаний пошел я на курсы, боялся, что не вытяну учения наравне с уроженцами Шара. И вообще у меня нет склонности к дипломатии. Это профессиональное. Как литератор, описывая хитросплетения жизни, подыскиваю точные слова. Мне лично язык дан не для того, чтобы скрывать мысли, не люблю говорить “да”, подразумевая “может быть”, наводить тень на ясный день, какого‑нибудь слюнявого маразматика величать “светлейшим высочеством”. Не умею хитрить, даже умалчивать не люблю. Попадаюсь на первой же выдумке. Какой из меня дипломат?

Но Граве сказал, что у меня примитивное представление о дипломатии, архаичное, обывательское, докосмическое. “Хитрость — это оружие слабосильных, — сказал он. — Хитростью немощный заставляет могучего уступить дорогу. Но могучему нет необходимости добиваться уступок. Силач новый, другой путь проложит, сам выйдет и слабого вынесет. Мы могучие звездожители, — сказал он, — мы и есть силачи на планетах субсапиенсов. Можем уступить, можем и их выручить, и свои интересы соблюсти. Девиз астродипломатии: “Пойми, помоги… потом проси, что тебе нужно”.

И вот я учусь прежде всего понимать. А понимание — так написано в “Наставлении астродипломата”, глава I — “начинается с наблюдения”. И параграф 1 гласит: “…наблюдайте, не вмешиваясь в жизнь аборигенов. Предпочтительно оставаться незамеченным, пока не освоен язык, в совершенстве изучены обычаи, нравы, социальные отношения, история данной планеты…”

И ниже сказано:

“Предварительное скрытное ознакомление осуществляется:

а) на дальних расстояниях — телескопами;

б) со средних дистанций — кинокиберами;

в) на месте — астроразведчиками, с помощью гипномаски.

Гипномаска это и есть: “Я снег, я снег, пухлой шубой лежу на пашне…” Вы видите снег, ничего более, а я наблюдаю, прислушиваюсь, изучаю ваш язык и обычаи. Хитрая маска эта устроена сложно, как именно — объяснить не смогу. Дипломат не обязан знать устройство телеграфа, обязан использовать своевременно. Астродипломат же обязан правильно пользоваться маской; проворно надевать ее, заправляя присоски под волосы, обязан безукоризненно воображать себя снегом. С виду же гипномаска похожа на анапод, она и есть анапод навыворот. Тот прибор показывает иномирцев людьми, тут я — человек — внушаю иномирцам, что я снег, что я огонь, что я такой же, как они.

И вот на тебе, пять пальцев вместо трех!

— Повторите все упражнения, начиная с первого, — нудит Граве. — Без гипномаски мы вас не пустим на неисследованные планеты. Без маски только экскурсии с гидом.

Маскировка не единственный предмет на курсах. Прохожу “Звездную Географию” — описание природы планет, истории планет и законов влияния природы на историю, истории на природу — этакий комплексный предмет — астробиосоциогеографию. Дятлу моему земному очень пришелся бы по душе. Еще “Наставления и Уставы”, “Устав космонавта”, “Устав астродипломата” и прочие. Прохожу “Оборудование”, тут все: от ракеты до опреснителя. Еще “Психологию” — индивидуальную и социальную. И наконец, “Прецеденты и Казусы” — теорию и практику астродипломатов.

Прецеденты — это уроки истории Звездного Шара — так сформулировал Граве во вводной лекции.

Я, конечно, вылез со скептической земной мудростью: единственный урок истории в том, что никто не мог извлечь уроков из истории. Граве вежливо возразил, что опыт одной планеты, видимо, дает слишком мало материала для обобщения, у меня сложится иное мнение после того, как я основательно проштудирую ход событий на Вдаге, Кин–ни, Эалинлин, Йийит, Моуэ, Ць, Цью, Цьялалли, Чачача, Не, Чгедег‑де… и всех прочих, сколько мозг сумеет вместить. Чем больше, тем яснее закономерности. Гилик же познакомил меня с ядовитой звездной пословицей, смысл которой: “Дураку и таблица умножения не на пользу”.

Прецеденты — теория, а казусы — практикум, как бы задачник астродипломата. В классе сидим мы, как студенты на семинарах, но каждый в своем баке: земноводные по горло в воде, я в кислороде, разбавленном азотом. Сидим врозь и все пишем под диктовку:

Казус 1. Планета А. Почти целиком покрыта океаном с разобщенными архипелагами. Разумная жизнь зародилась на островах, острова были густо заселены. Местные сапиенсы, обладая развитой способностью к самоформированию, в поисках пропитания часто спускались в воду, растили плавники и довольно быстро превратились в дельфинов. Море богато пищей, сытая водная жизнь располагала к лени. Сохранив разум, дельфины забросили технику, забывают и науку. Надо ли препятствовать такому ходу вещей?

Астродипломат предлагает…

Казус 2. Планета Б. Обширная, суховатая. Девяносто процентов территории — пустыня, десять процентов — болота. Субсапиенсы, похожие на саламандр, быстро размножающиеся, питаются болотной травой. Они кишмя кишат в мелких лагунах, в засушливые годы миллионами умирают от голода. Вожди саламандр, проповедуя отречение от житейских благ и самопожертвование во имя будущего благоденствия, военизируют население, готовя его для завоевания соседних планет.