Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

Эти молодые люди были большими книжниками; марксистскую теорию они изучили в совершенстве, к тому их понуждали условия борьбы. Учение, которое было смыслом их жизни, едва-едва пробило узенькую дорожку в Россию. Им приходилось бороться с известными представителями общественной мысли, обладающими блистательными ораторскими и публицистическими навыками. Знание Маркса назубок являлось поэтому естественной необходимостью для «стариков».

Кружок имел кое-какие связи с мастеровыми, работавшими за Невской заставой и еще на нескольких заводах столицы. Первые рабочие-марксисты, воспитанные «стариками», — Иван Бабушкин и другие — успешно вели пропаганду на окраинах города.

На очередной сходке в начале осени 1893 года один из «стариков» (ему было двадцать с чем-то лет) рассказал друзьям о посетителе, навестившем его накануне. Посетитель принес письма от волжских социал-демократов. Из писем следовало, что податель их еще до поступления в Казанский университет был знаком с марксистской литературой, а в университете принимал участие в революционных сходках и даже отчасти возглавлял их, за что был арестован, и на вопрос пристава: «Что вы бунтуете, молодой человек? Ведь перед вами стена?» — ответил: «Стена, да гнилая, ткни — и развалится!»

Высланный после ареста в деревню Кокушкино, под Казань, юный бунтарь продолжал изучать «Капитал», прилежно занимался языками и много времени уделял изучению крестьянского быта, экономических и политических отношений в деревне. На основании наблюдений и серьезного изучения земской статистики им был написан очерк, признанный казанскими и самарскими социал-демократами образцом марксистского подхода к действительности.

После ссылки человек, о котором писалось в письмах, возвратился в Казань, вступил в социал-демократический кружок, созданный «Икс» (так автор письма конспирировал фамилию известного «старикам» социал-демократа Николая Евграфовича Федосеева), а через год переехал в Самару, где показал себя совсем зрелым марксистом.

Четыре года он вел пропаганду среди молодежи; теперь же, имея свидетельство на право быть помощником присяжного поверенного, полученное год назад, выезжает в Питер, и в его лице «старики» приобретут чрезвычайно ценного человека, за которого авторы писем совершенно ручаются.

Студент сознался, что волжанин понравился ему с первого взгляда, но в откровенность с ним из соображений конспирации он не пустился, заявив, что должен прежде кое с кем посоветоваться.

— Назвался он Николаем Петровичем, конечно, из конспирации, фамилии не сказал.

Как раз к тому времени член кружка Герман Красин приготовил реферат «Вопрос о рынках». Все были убеждены, что Герман написал оригинальное произведение исключительной глубины и значения и следует гордиться тем обстоятельством, что автор его — один из самых старых «стариков». Реферат произведет сенсацию среди социал-демократов столицы — в том были уверены все друзья Германа. Подумали и решили просить новичка выступить в дебатах.

Слушать Германа собрались на частной квартире. Волжанин, совсем молодой человек, среднего роста, подвижной, пришел первым, в точно назначенное время.

Светло-рыжеватая, очевидно, только недавно отпущенная, бородка и реденькие усы оттеняли полные губы, а карие глаза озорно поблескивали, когда он осведомился у хозяина, занятого приготовлением чая: что это, мол, в порядке вещей такая «точность» сборов?

Хозяин, уязвленный вопросом, хотел было тут же отчитать гостя, но раздумал. «Погоди, мы тебе покажем наши порядки!» — мысленно пригрозил он новичку, но слова волжанина лишь укрепили в хозяине квартиры (фамилия его была Радченко) чувство симпатии к нему.

Кое-как все собрались, ждали лишь референта. На новичка никто не обращал внимания.

Наконец явился Герман. Он поздоровался со всеми, вежливо поклонился волжанину, отвел хозяина квартиры в угол и что-то шепнул ему.

— Да что ты! — вырвалось у Радченко. — Не может быть! Его брат?!

— Тс-с! — предостерегающе отозвался Герман. — Я видел его в Самаре, да, да, это он.

Хозяин ахнул: теперь понятно, почему авторы писем так тщательно скрывали фамилию рекомендуемого.

К ним подошли остальные, привлеченные таинственными переговорами в углу. В одно мгновение новость стала известна всем.

— Брат? Да что вы! Тс-с! Его брат?!

Все исподтишка с величайшим любопытством и недоверчивостью посматривали на новичка. Брат народовольца, казненного за покушение на жизнь царя! Брат последнего из могикан «Народной воли»!

А тот, о ком шел разговор, углубился в какую-то книгу и не замечал (или не хотел замечать) переполоха, возникшего по поводу его особы.

— Ну, знаете, если брат был террористом, то я уверен, что и наш гость недалеко от него ушел! — говорил кто-то очень горячо.

— Надо его, господа, поисповедовать насчет террора! — пронзительным шепотом советовал другой.

— Какая чепуха, — кипятился третий, — рекомендовать в наш кружок террориста! Уж эти мне провинциалы!

— Просто выставить его отсюда вежливенько, только и всего, — предлагал четвертый.

— Но, господа, быть может, он совершенно другого направления мыслей. Ведь пишут же нам…

— Ах, знаете, казнь брата не прошла для него даром. Он будет мстить…

— Да, но ведь есть разные средства мести!

— Исповедовать его, господа, выяснить, достаточно ли он надежен!

— Я считаю так, — сказал Герман, — пусть он выскажется по моему реферату, а там увидим. Уверен, что он проболтается о своих подлинных взглядах… Тогда — скатертью дорожка.

Радченко, почувствовав, наконец, что возбуждение переходит рамки приличии, призвал всех к порядку. Члены кружка сели поближе к столу, а новичок остался сидеть позади всех, в тени…

Докладчик без всякого предисловия начал читать сочинение. Некоторые искоса посматривали на волжанина и отметили его особенную манеру слушать: наклонившись всем корпусом вперед, он словно впитывал в себя каждое слово.

Герман пространно говорил о «фазах развития капиталистического рынка», обильно пересыпая речь цитатами, ссылками на уважаемых авторов, обнаруживая несомненное знание греческого и латинского языков, а также имен и фамилий множества известных и малоизвестных экономистов. Реферат никаких споров не вызывал, автора горячо поздравляли.

Потом все вдруг захотели чаю, — у каждого после доклада как-то запершило в горле, но никто, разумеется, не хотел признаться в том, что Герман читал очень монотонно и что реферат из-за излишней учености и обилия всякого рода цитат оказался скучноватым.

Хозяин пошел за самоваром, но тут, ко всеобщему изумлению, поднялся новичок. Он, видите ли, решил высказать по поводу прочитанного сочинения несколько мыслей, далеко не согласных с общим мнением.

«Старики», решившие, что испытание провинциала из-за отсутствия повода для дискуссии отменено, принуждены были сесть на места.

Николай Петрович говорил веско; мысль его была чеканной, логичной и убедительной. Он решительно опровергал положения, выдвинутые Германом, и указал на опасность, которая, по его мнению, глубоко укоренилась в марксистских кружках здесь и в провинции, — эдакое буквоедство и догматизм в вопросах самых важных, касающихся развития капитализма в России. Суть этих заблуждений заключается в том, что процессы развития общественной жизни берутся в отрыве от самой жизни, что само развитие жизни, по мнению начетчиков от марксизма, совершается каким-то механическим путем, без влияния масс и, в частности, пролетариата. Волжанин отметил, что референт, конечно, не имел в виду защиту народнических взглядов, но мысли его в той форме, в какой они были услышаны здесь, не только не помогают распространению марксизма, но вредят ему.

— По сути дела, — под общий шумок заявил новичок, — уважаемый референт защищает буржуазную точку зрения в этом вопросе. Марксизм он берет как некую мертвую схему; никакого конкретного учета особенностей развития общественных сил России в реферате нет. Между тем главнейшая задача как раз и состоит в том, чтобы самостоятельно разрабатывать марксизм в применении к русским особенностям, связывая его с интересами всех угнетаемых и эксплуатируемых, вовлекая их в борьбу…

К концу речи Николая Петровича все сомнения отпали.

— Браво! — кричали ему члены кружка.

Новый товарищ появился в их среде, и какой товарищ!

Хмурился лишь Герман. Он настоял на том, чтобы Николай Петрович в самое ближайшее время выступил с самостоятельным рефератом о развитии рынков.

Настал и этот день, и, странное дело, все собрались задолго до появления Николая Петровича.

Когда он вошел, члены кружка с большим любопытством уставились на него. Николай Петрович, извинившись, что в прошлый раз возражал референту лишь с общих позиций марксизма, сказал, что ныне им подобран материал, который позволяет заняться разработкой предложенной темы, исходя не только из теоретических предпосылок, но и опираясь на факты русской экономической жизни. Вслед за тем Николай Петрович еще раз повторил свои возражения против реферата. Впрочем, он недолго останавливался на ошибках Германа. Он заявил, что лучше уж прямо обратиться к Марксу, чем путаться в выводах Германа. Николай Петрович совершенно неопровержимо доказал, что Маркса Герман не понял и потому все выводы его несостоятельны.