Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

— Ну, спасибо, Танюша, вот уж именно подарок! — Флегонт вынул дешевенькие часы, которыми очень гордился. — Батюшки, времени-то! Уходи, Танюша, ребята, поди, заждались.

Как только Таня скрылась, Флегонт разбудил Апостола. Тот вскочил и свистнул. Через несколько минут на полянку начали собираться люди.

Их набралось человек двадцать, пожилых и молодых, одетых по-праздничному.

Разложив селедки, хлеб и выставив пиво, рабочие выжидательно молчали.

— А ну, займись делом, идет кто-то! — вдруг скомандовал Апостол.

Все приняли вид беззаботных гуляк. Апостол затянул вполпьяна песню, прочие подлаживались к нему — нарочно невпопад.

Из-за поворота лесной дорожки вышел молодой человек, роста небольшого, но довольно стройный, в черном костюме, в жилетке. Огромный лоб был чист: жизнь еще не оставила на нем своих суровых следов. Увидев веселую компанию рабочих, он решительно направился к ней, быстрым, в единый миг схватывающим взглядом скользнул по фигуре Апостола, словно что-то припоминая.

— Скажите, не это ли место называется Кривым Ручьем? — Голос у незнакомца был приятный: звонкий тенорок с заметной картавинкой.

— Таких мест тут не водится, господин, не знаю вашего имени-отчества, — пробормотал Апостол, пристальным, ощупывающим взглядом пронзительных глаз осматривая Ленина.

— Тут меня должен был встретить… гм… — Ленин еще раз пристально осмотрел Апостола с ног до головы.

— А вы… Прошу прощенья, кто вы такой будете и что вам тут надобно?

— А вы кто?

— А мы так… Вот с ребятами… Выпиваем, гостя поджидаем.

— Так… Гостя? Как зовут гостя?

— Николаем Петровичем.

— Я и есть Николай Петрович. Мне нужен Апостол.

— Так, так, сказал Апостол. — А кто вас, прошу прощенья, к нему послал?

— Метлов. (Это была конспиративная кличка Тани.)

— Ага! В таком разе будем знакомы. Я и есть Апостол. Вы уж простите за расспросы. Дело-то тонкое, а шпиков кругом прорва.

— Напротив, вы совершеннейший молодец! — весело проговорил Владимир Ильич. — Да, да, так и следует, так и надо: осторожность и охрана кружка прежде всего! Здравствуйте, товарищи! А вы закусывайте, одно другому не мешает. — Он говорил приветливо, морщинки собирались вокруг носа, когда он улыбался, и оттого улыбка его казалась совсем доброй.

Ему предложили закуску, пиво; он ел, пил, помалкивал и наблюдал, а Флегонту показалось, что за эти короткие минуты руководитель кружка высмотрел в людях, сидевших вокруг него, все, что ему было нужно.

— Полагаю, место мы выбрали подходящее, — чтобы как нибудь начать разговор, сказал Флегонт.

— Вот уж не скажу, — сурово проговорил Апостол. — Поляна, все видно. Дурацкое место, без ума выбрано.

— А черт его знает, приятель, где и выбирать, — возразил Флегонт. — Везде шпики.

— Не понимаю я, — с вызывающей усмешкой ввязался в разговор один из участников кружка, Леонтий Слепов, прыщеватый парень, ухватками и одеждой похожий на приказчика галантерейного магазина. — Не могу я взять в толк, — ну, какое вам дело до начальства? Зачем с начальством в драку лезть? Можно его и по-хорошему.

— Не нравится — уходи, — резко заявил Флегонт; он уже давно предлагал Апостолу отделаться от Слепова.

— Вот послушаем, что скажет новый товарищ, а уж там и решим. — Слепов озорно подмигнул своему соседу. — Ежели ничего дельного и от него не услышим, ну вас тогда к лешему.

— Правильно, — поддержал его кто-то из рабочих. — Пусть Николай Петрович расскажет что-нибудь дельное.

— Опять начнут свою капусту рубить. — Слепов демонстративно зевнул. — Маркс, Энгельс, Плеханов, народники, социализм… Ох, скучища!.. Вам всем надо, чтоб тотчас все заполыхало. Вам непременно надо сей же час лезть в драку. А ежели, например, я не хочу драки? Ежели я желаю, чтобы все по-тихому, по-хорошему, как тогда? Оно лучше с маленького начинать. Надо спервоначалу рабочего накормить, напоить, одеть приличненько, а уж потом и прочее. Вот это было бы преотлично. Научите нас, Николай Петрович, как нам добыть жизнь поспокойнее, поинтереснее, посытнее, чтобы с начальством не шуметь, а по мирному сговору… — тогда мы вам в ножки поклонимся!

— Ну, с такими речами ты нам не попутчик, — сурово оборвал его Апостол, а Владимир Ильич тут же подхватил.

— Ваши цели, — сказал он, обращаясь к Слепову, — совершенно противоположны целям рабочих. Такие, как вы, не понимали социал-демократов, не понимаете их сейчас и не поймете никогда. Разделять ваши убеждения мы не можем, вреднее их ничего нет для рабочей массы.

— Да как вы смеете? — закричал Слепов.

— А вот так и смею.

— В его голосе Флегонт уловил железную нотку. «Ого! — подумал он. — Мягко стелет, да жестко спать».

— Так вот и смею, — сурово повторил Владимир Ильич. — Не нравится слушать правду — не неволим.

— Скатертью дорога! — Апостол готов был хоть сейчас дать пинка Слепову.

— Но-но, поосторожней! — ухмыляясь, сказал Слепов. — Что еще мне скажете? — Он уставился на нового руководителя кружка наглым, вызывающим взглядом.

Ленин, будто и не заметив вызова, сказал:

— Я не знаю вашего имени…

— Имя мое Леонтий-с, фамилия моя Слепов, а сам я рабочий — того не забывайте.

— Так вот, Слепов Леонтий: ваше желание все сделать по мирному сговору с буржуями ни к чему не приведет, ничего вы этим не добьетесь. Вы хотите для рабочего люда еды до отвала из корыта буржуазии, а мы хотим совсем иного.

— Больно уж вы грозны, как я посмотрю, — с обидой проворчал Слепов.

— Не неволим. Не неволим, — оборвал его Апостол.

— Прощайте. Подумаешь, интеллигенция! Я сам стишки пишу-с! — Слепов обидчиво скривил физиономию.

Апостол сделал знак Флегонту: выпроводи, мол, его поскорее.

— Вали, вали отсюда, — подталкивая Леонтия, сказал Флегонт. — До свидания, увидимся.

— Пожалеешь еще обо мне, Флегонт! — крикнул, уходя Слепов.

— Очень хорошо, — с облегчением проговорил Ленин, когда Слепов скрылся из виду. — Теперь мы можем потолковать по душам. Таких пускать в наше дело нельзя.

— Всех разгоним — с кем останемся? — спросил высокий хмурый рабочий. В голосе его было недоумение. — Вовсе обеднеет кружок.

— Не обеднеем, товарищ, не бойтесь, — горячо отозвался Владимир Ильич. — Пока действительно нас мало, очень мало. Но нас будет много. И всегда мы будем суровы и осмотрительны, всегда в нашей организации будут только настоящие люди, только такие, которые все свои помыслы и свои жизни отдадут рабочему делу.

Ленин старался излагать свои мысли как можно понятнее. Он был среди рабочих, он искал к ним дорогу — дорогу к их сердцам, к чувствам.

Он должен узнать, что хотели бы они сами услышать от него. Трудно заставить их выложить при первой же встрече все, что наболело у них, ох, трудно! Он может сплотить их только своим словом. Слово должно быть ясным и точным.

Ленин начал разговор. К удивлению всех, говорил он без тетрадки, к которой обычно прибегали все интеллигенты, руководители кружка. Речь его лилась свободно и звучала сильно, и уж одним этим он произвел большое впечатление на товарищей Флегонта.

Перед ними был совсем еще юноша, на первый взгляд ничем не примечательный. Но по мере того как он развивал свои мысли, по мере того как кипучесть его натуры и внутренняя убежденность все ярче проявлялись в его словах, — внимательнее и сосредоточеннее делались слушатели.

Флегонту казалось, что сначала он как бы схватил концы его пальцев, потом завладел ладонью, потом уже вся рука зажата в невидимые тиски, потом его вдохновенные слова захватывают тебя всего, и ты забываешь все на свете.

Сила ненависти и презрения к владыкам мира сего и страсть, которую Ленин вкладывал в свою речь, не мешали ему владеть собой. Он говорил уже более часа. Плавно и последовательно, все более сильными и резкими красками рисовал он картины угнетения перед теми, кто слушал его. Все им было понятно в его словах, и он уже владел их сердцами.

Таким был Ленин, когда его узнал Флегонт.

Нарисовано много его портретов. Много и написано о нем. Величайшие умы нашего века исследовали его жизнь, пытались вникнуть в суть его характера. Но даже люди, близко знавшие Ленина, не воссоздали его облика, а лишь отдельные черты. В молодости был у него друг — Глеб Кржижановский. Ему все известно о Ленине. Он знал его в молодости, и он хоронил его.

И даже он задавал себе вопрос: какая же самая характерная особенность была в Ленине?

«Если здоровый человек хочет есть, так уж хочет по-настоящему; хочет спать, так уж так, что не станет разбирать, придется ли ему спать в мягкой кровати или нет, и если возненавидит, так уже тоже по-настоящему!»