Заклинательницы ветров - Мэган Линдхольм

Когда скильи зашевелились в очередной раз, Вандиен позволил им подняться. Крепко держа повод, он зашел сбоку упряжки. Скильи шарахнулись в сторону, и таким образом ему удалось направить их, куда он счел нужным. К тому времени, когда впереди замерцала серая лента дороги, серебрившаяся при луне, Вандиен ощутил, что у него получается. Он дал скильям выбраться на большак. Они трусили вперед немного быстрее, чем бегущая рысью собака, а он мотался позади них из стороны в сторону.

– Ну прямо пастуший пес за отарой… – угрюмо буркнул он сквозь зубы. Скильи двигались вперед с завидным проворством, и он уже понял, что о спокойном сне до утра придется забыть. Завтра, когда они устроятся подремать на солнышке, он рад будет к ним присоединиться.

Несколько раз в течение ночи он укладывал скилий наземь с помощью стрекала, останавливаясь перевести дух и отхлебнуть водички из небольшой фляги. Он горько сожалел о безвозвратно потерянном хлебе, но тут уж поделать ничего было нельзя, оставалось только смириться. То, что теперь он, по-видимому, к сроку поспеет в Обманную Гавань, было важней. Завязав фляжку, он неторопливо потер пальцем шрам, тянувшийся между глаз. И постарался припомнить, как же, прах побери, выглядела его рожа без этого украшения. Он никогда не был большим любителем созерцать себя в зеркале, но, как он себя чувствовал без шрама, помнил отлично.

Раньше было так: люди замечали сперва его взгляд, потом – белозубую улыбку. Он отлично знал чары своей улыбки и умел ими пользоваться. Теперь все обращали внимание в первую очередь на его шрам и знай пялились на него, пока он пытался что-то сказать. Улыбка же, бывшая когда-то обворожительной, превратилась в гримасу, от которой лицо перекашивало еще больше. Ко всему прочему, люди поспешно и несправедливо судили о нем по этому шраму. Одни почему-то воображали, что перед ними человек кроткий и безответный. Другие, наоборот, делали вывод, что парень он донельзя крутой, а значит, опасный. Словом, несчастный рубец оказывался чем-то вроде кривой и мутной стекляшки, самым обидным образом искажавшей то, что видел в нем окружающий мир. Немногие теперь удосуживались приглядеться собственно к лицу, предпочитая разглядывать перечеркнувшую его отметину.

Ки была одной из немногих, кто видел лицо. Видела она и то, как он этот шрам приобрел. Он ведь затем и бросился в когти жуткого и безжалостного создания, чтобы выручить Ки. Он хорошо помнил ее ужас. И то, как она складывала вместе его растерзанную плоть, стягивая края раны повязкой. С тех-то пор они перестали казаться друг другу чужаками. И ни разу доселе он, Вандиен, не воздвигал преград между нею и собой… Но не сказал, не сказал же, что еще, кроме денег, пообещала ему Зролан. Может, он ошибся в Ки, убоявшись, что она не поймет?.. Чего боялся, недоумок?.. Что она воспримет его желание избавиться от уродливого рубца за позднее раскаяние в своей собственной храбрости на перевале Две Сестры?.. Нет, он ни в коем случае не сожалел о том давнем поступке, накрепко связавшем его с Ки. Он с радостью повторил бы его хоть сейчас. И все-таки… при всем том зримый знак их связи мог бы, право же, быть немного менее ЗРИМЫМ.

Скильи снова начали шевелиться, и Вандиен только рад был поводу отвлечься от безрадостных мыслей, благо управление доблестной четверкой поглощало все внимание без остатка. К рассвету скильи уморились и жаждали сна не меньше него самого. Он увел их в сторону от дороги, под сень чахлого ивняка. Скильи сбились в плотный клубок и улеглись. Вандиен, прежде чем ложиться, привязал повод к запястью. Опустившись наземь, он посмотрел в рассветное небо и сразу уснул. Ему приснились пикирующие бирюзовые гарпии, но потом блеснули черные глаза Зролан, и гарпий унесло прочь.

9

Ки переминалась с ноги на ногу. Ей до смерти надоело стоять молча и неподвижно, ожидая очередного распоряжения Дреша. Ее одновременно терзали скука и беспокойство. Тем более что взгляд Дреша – а с ним, хочешь не хочешь, и ее взгляд – был неподвижно устремлен в одну и ту же точку стены. Сколько Ки ее не разглядывала, ничего примечательного в этой точке так и не нашла. И всякий раз, когда она пыталась заговорить, Дреш на нее шикал.

Ки шумно вздохнула…

– Да чтоб тебя!.. – тотчас свирепо рявкнул на нее Дреш. – Каким образом, спрашивается, могу я ощутить чье-то присутствие, когда ты все время меня отвлекаешь? Ты не только не способна стоять неподвижно, ты еще и гоняешь свой жалкий разум по крохотному замкнутому кругу, да еще и вынуждаешь меня приглядываться к его бессмысленному бегу!.. Неужели ты не способна даже очистить сознание?..

Ки язвительно отозвалась:

– Я как-то упустила из виду, что наше вынужденное сотрудничество тяготит не только меня, но и тебя, о мой властелин.

Дреш фыркнул:

– Ты еще издеваешься, именуя меня «властелином», ты, которая над собой-то как следует властвовать не научилась. Ладно, хватит об этом! Я не собираюсь попусту тратить силы, объясняя кроту, что такое небо. Можешь не держать меня более, только стой смирно, пока не влипла в какую-нибудь неприятность…

– Повинуюсь с величайшим удовольствием, – сквозь зубы ответила Ки. С хорошим пристуком она водрузила голову колдуна вместе с ее каменной подставкой на стол Рибеке и сложила руки на груди.

Дальнейшее ожидание происходило во тьме. Прекращение чувственного восприятия поначалу озадачило ее, но потом по лицу медленно, но верно начала расползаться краска смущения: она обнаружила, что стояла закрыв глаза. Как же быстро, оказывается, она приспособилась к тому, что Дреш смотрел и видел за них обоих. Она подняла веки, и глазам ее открылся невероятный мир. Ки не двигалась с места и помнила, где что было расположено в комнате. Однако то, что глазами Дреша она воспринимала как застеленную кровать, теперь предстало в виде какого-то бледно светящегося студня, напоминавшего скопище полусгнивших грибов.

Что до стола, то по размерам и форме он был худо-бедно похож на то, что показывал ей Дреш. Только теперь он казался сделанным не из дерева, а из стекловидного камня. Посредине столешницы прорастала волокнистая трубка, а возле трубки стояло НИЧТО. Просто куб непроницаемой тьмы. В центре куба горела светлая точка, невероятно крохотная и столь же невероятно яркая: Ки попыталась присмотреться к ней, и у нее сразу заслезились глаза. Смешавшись, она повернулась в другую сторону.

Смутные стены комнаты все так же волновались перед глазами, переливаясь бледными цветами, словно освещенный солнцем опал. От их постоянного движения подкатывала дурнота. Спасаясь от неприятного ощущения, Ки опустила взгляд, но только для того, чтобы обнаружить: пол, как и стены, вздымался и ходил ходуном у нее под ногами. Однако тело Ки никакого движения не ощущало. Зато желудок внятно дал ей понять, что ему все это вовсе не нравилось.