Шаг за край - Тина Сескис

— Хватит болтать о чем? — недобро усмехнулась Кэролайн. — О моей сестричке–паиньке или ее тошнотворном муженьке?

— Кэролайн! — прикрикнула на нее мать. — Мы у Эмили на свадьбе. Мне казалось, что ты рада за нее.

— Мам, — лениво протянула Кэролайн, не отрываясь от шампанского, — да рада я за нее, а как же, она ж моя сестра–близняшка, у ней любовь… Только лучше бы она не приставала ко мне с этим, как с ножом к горлу. — Слова Кэролайн теряли связанность, и Фрэнсис поняла, что дочь надо уводить с праздника: гости уже прислушивались, а скандала совсем не хотелось.

Фрэнсис взволнованно оглядывала собравшихся, разыскивая Эндрю… вон он, опять болтает с этой грудастой подружкой Кэролайн, грудь такого размера наверняка не природой дана? Фрэнсис была признательна Даниель за то, что та присмотрела за Кэролайн в ночь, когда ее упекли в психушку, за то, что и потом не теряла с ними связи, когда остальные так называемые друзья–подруги разбежались кто куда, но ей не нравилось смотреть, как эта Даниель хихикает от шуточек Эндрю, они слишком увлеклись разговорами, люди, глядишь, и говорить начнут.

— Эндрю, — позвала она. — Эндрю! — Первую пару раз он ее зов мимо ушей пропускал, пока уже больше не мог притворяться, будто не слышит, а когда наконец оглянулся, то увидел жену с их розово–оранжевой раскрасавицей доченькой, которая, по всему судя, просто повисла на матери: ноги длинные скрючены, глаза остекленевшие, невидящие. Вздохнув, он подумал: что еще на этот раз? Что мешает им всем вместо этого просто хорошо проводить время? А потом, подойдя поближе, уяснил: Кэролайн была ужасающе пьяна. Все так быстро случилось, может, солнце подействовало, только нужно ее увести поскорее, пока она сцену не устроила. Эндрю взял Кэролайн за плечо и с помощью жены попытался ее потверже на ноги поставить, помочь до номера добраться.

— Да не хочу я к себе в номер, мам, мне так здорово, это свадьба моей сестренки–близняшки, я хочу букет поймать, — несвязно бормотала та.

— Пойдем, дорогая, — убеждала Фрэнсис. — Давай уйдем с солнцепека, водички попьем, и все будет с тобой прекрасно.

Ноги Кэролайн заплелись: ее новые высокие каблуки ушли глубоко в газон. Она рванула левый вверх, но он так и остался торчать в земле, зато нога ее выскочила из туфли, и девушка едва не упала. Эндрю вытащил упрямую туфлю из почвы и подхватил ее, потом вновь обхватил Кэролайн за плечи, уже покрепче, а когда прижал дочь покрепче, кинжальный каблук впился той в торчавшие наружу ребра.

— У–у–у-у–у–у. Катись от меня, мудак долбаный, — завопила Кэролайн. — Да оставь ты меня в покое, недотепа, шел бы лучше подружку мою лапать до конца.

На холме стало тихо, едва ли не слышно стало, как плещется море, хотя оно было далеко внизу, волны бесконечно наплывали и откатывались в такт зловещему дыханию земли.

По–разному, но все почувствовали себя униженными. Никто не проронил ни слова.

Молчание в конце концов прервал Бен.

— Поздно становится, — проговорил он как можно спокойнее. — Не перейти ли нам всем в дом? Скоро оркестр заиграет, и там полно шампанского. — Все последовали указанию Бена, с облегчением уходя туда, где можно было не видеть страдальческого выражения на лице новобрачной.

Позже, намного позже, Кэролайн, все еще в своем розовом наряде, угомонилась на односпальной кровати у себя в номере, где стояла кромешная тьма. Другая кровать в номере жалобно скрипела: на ней на спине лежал Эндрю, едва не уткнувшись лицом в груди Даниель, а она ритмично наваливалась на него, пока оба они не кончили, после чего омерзение Эндрю к самому себе просочилось и заколыхалось в нем — тихонько, словно море внизу при смене отлива приливом.

19

Пока я ожидаю возле агентства, по улице танцующей походкой проходит безупречно одетая девушка и впархивает в здание. У нее длинные темные волосы, как на рекламе шампуня, одежда на ней явно на нее пошита: красное мини–платье с золотистыми гладиаторскими сандалиями. Рядом с ней я еще больше чувствую себя старомодной и понимаю, что это, должно быть, Полли, та самая девушка, которую мне предстоит разыскать. Не знаю, отчего я не в своей тарелке, ведь когда–то моя внешность меня весьма радовала, а сегодня же такое чувство, что меня пробуют на роль, а я в нее не вписываюсь. Когда наконец захожу вовнутрь, то спорить готова, что девушка та меня засекла еще там, на улице, и она считает к тому же, что я не тяну на гламур, но — улыбается, предлагает кофе и ведет меня за стойку приемной, чтобы показать, что надо делать. Полли классная, красивая, она из тех девушек, от которых страх берет, я вот с трудом соображаю, о чем с ней говорить, похоже, уже успела забыть, как вести непринужденную беседу. Пока она разъясняет, кто такие партнеры, кому из них что нравится, о том, как с ними связываются, кто с радостью делится номером своего мобильного телефона, из–за чего самые крупные клиенты особенно нервничают, я вглядываюсь в себя и ощущаю, что здесь я еще больше не у места, чем в задрипанном доме северного Лондона. Осознаю, что прежде принимала все это за само собой разумеющееся: кто–то принимает телефонные вызовы, кто–то сообщает, что клиенты в приемной, кто–то заказывает для меня переговорные комнаты, — я понятия не имела, что за этим столь многое кроется. Секретари и референты в моей компании в Манчестере были обычными, похожими на меня, а не выставленными напоказ обретениями, вроде экзотических цветов. Пока Полли просвещает меня, сотрудники потихоньку прибывают на работу, и все они моднючие: тут есть ребята в джинсах самых последних фасонов, смелых футболках и с сумбурными прическами (эти, должно быть, относятся к творческому типу), другие носят очки в массивной оправе, льнущие к ногам брюки и начищенные штиблеты с квадратными мысами, грудь у каждого перехвачена ремнем лоснящегося кожаного портфеля. Девушки ходят на высоких каблуках, одеваются в платья, которые меня и на выход в гости надеть заставлять надо, и все носят огромные сделанные на заказ сумки. Все они выглядят по–разному, но все равно впечатление такое, будто на них униформа. Прибывают они в час по чайной ложке (все с кофе в руках), и ни одна, похоже, не очень–то торопится: сегодня ж пятница в конце концов. В 9.25 мужчина постарше в отлично пошитом костюме и белых парусиновых штиблетах бросает: «Доброе утро, Полли, дорогая», — потом безо всякого интереса смотрит на меня и едва заметно кивает.

Я улыбаюсь в ответ, он садится в лифт, а Полли говорит:

— Это Саймон Гордон, он — БОГ. — Звонит телефон, Полли снимает трубку, слушает и произносит: — Хорошо, дайте мне пару секунд. — Потом куда–то исчезает и оставляет меня за пультом. Коммутатор начинает мигать, а я забываю, что надо делать. Нажимаю мигающую кнопку и говорю: