Дни. Россия в революции 1917 - Василий Шульгин

Стали съезжаться… Делились вестями – что происходит… Рабочие собрались на Выборгской стороне… Их штаб – вокзал, по-видимому… Кажется, там идут какие-то выборы, летучие выборы, поднятием рук… Взбунтовался полк какой-то… Кажется, Волынский… Убили командира… Казаки отказались стрелять… братаются с народом… На Невском баррикады…

О министрах ничего не известно… Говорят, что убивают городовых… Их почему-то называют «фараонами»…

Стало известно, что огромная толпа народу – рабочих, солдат и «всяких» – идет в Государственную Думу… Их тысяч тридцать.

С. И. Шидловский созвал бюро прогрессивного блока… И вот мы опять собрались в той самой комнате № 11, где собирались всегда, где принимались решения… Решения, которые привели к этому концу, вернее, не сумели предупредить этого конца.

Шидловский, Шингарев, Милюков, Капнист-второй, Львов В. Н., Половцев, я… еще некоторые… Ефремов, Ржевский [99], еще кто-то… Все те, кто вели Думу последние годы… И довели…

Заседание открылось… Открылось под знаком того, что надвигается тридцатитысячная толпа… Что делать?..

Я не помню, что говорилось. Но помню, что никто не предложил ничего заслуживающего внимания… Да и могли ли предложить? Разве эти люди способны были управлять революционной толпой, овладеть ею? Мы могли под защитой ее же штыков говорить власти всякие горькие и дерзкие слова и, ведя «конституционную», т. е. словесную борьбу, удерживать массу от борьбы действием…

– Мы будем бороться с властью, чтобы армия, зная, что Государственная Дума на страже, – могла спокойно делать свое дело на фронте, а рабочие у станков могли спокойно подавать фронту снаряды… Мы будем говорить, чтобы страна молчала… Этими словами я сам изложил смысл борьбы в своей речи 3 ноября 1916 года…

Но теперь словесная борьба кончилась… Она не привела к цели… Она не предотвратила революции… А может быть, даже ее ускорила… Ускорила или задержала?

Роковой вопрос повис над всеми нами, собравшимися в комнате № 11… Но не все его ощущали… Не все понимали свое бессилие… Некоторые думали, что и теперь еще мы можем что-то сделать, когда масса перешла «к действиям»… И что-то предлагали… Сидя за торжественно-уютными, крытыми зеленым бархатом столами, они думали, что бюро прогрессивного блока так же может управлять взбунтовавшейся Россией, как оно управляло фракциями Государственной Думы.

Впрочем, я сказал, когда до меня дошла очередь:

– По-моему, наша роль кончилась… Весь смысл прогрессивного блока был предупредить революцию и тем дать власти возможность довести войну до конца… Но раз цель не удалась… А она не удалась, потому что эта тридцатитысячная толпа – это революция… Нам остается одно… думать о том, как кончить с честью…

Мы, конечно, ничего не решили в комнате № 11…

Потом было заседание в кабинете председателя Думы… Это было заседание старейшин… Тут были представители всех фракций, а не только фракций прогрессивного блока…

Председательствовал Родзянко…

Шел вопрос, как быть… С одной стороны, императорский указ о роспуске (прекращение сессии), а с другой – надвигающаяся стихия…

В огромное, во всю стену кабинета, зеркало отражался этот взволнованный стол… Мощный затылок Родзянко и все остальные… Чхеидзе, Керенский, Милюков, Шингарев, Некрасов, Ржевский, Ефремов, Шидловский, Капнист, Львов, князь Шаховской [100]… Еще другие…

Вопрос стоял так: не подчиниться указу государя императора, т. е. продолжать заседания Думы – значит стать на революционный путь… Оказав неповиновение монарху, Государственная Дума тем самым подняла бы знамя восстания и должна была бы стать во главе этого восстания со всеми его последствиями…

На это ни Родзянко, ни подавляющее большинство из нас, вплоть до кадет, были совершенно не способны… Мы были, прежде всего, лояльным элементом… В нас уважение к престолу переплелось с протестом против того пути, которым шел государь, ибо мы знали, что этот путь к пропасти… Поэтому вся работа Думы прошла под этим знаком… При докладах царю все, кто зависели или были вдохновляемы Думой, всегда твердили одно и то же: этот путь ведет династию к гибели… Открыто же в своих речах в Думе – мы бранили министров… При этой травле, однако, не переходили конституционной грани и не затрагивали монарха… Это было основное требование Родзянко и большинства Думы, которому должны были подчиниться все… Только раз Милюков прочел какую-то цитату из газеты по-немецки, в которой говорилось о «кружке молодой государыни»… Но это был выплеск, отклонение от основного пути…

Я не помню, что говорилось. Но помню решение: «Императорскому указу о роспуске подчиниться – считать Государственную Думу не функционирующей, но членам Думы не разъезжаться и немедленно собраться на «“частное совещание”» [101].

Чтобы подчеркнуть, что это частное совещание членов Думы, а не заседание Государственной Думы как таковой, решено было собраться не в большом Белом зале, а в «полуциркульном»…

Он едва вместил нас: вся Дума была налицо. За столом были Родзянко и старейшины. Кругом сидели и стояли, столпившись, стеснившись, остальные… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу… Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно… Это нечто – была улица… уличная толпа… Ее приближавшееся дыхание уже чувствовалось… С улицей шествовала та, о которой очень немногие подумали тогда, но очень многие, наверное, ощутили ее бессознательно, потому что они были бледные, с сжимающимися сердцами… По улице, окруженная многотысячной толпой, шла смерть…

Этой трепещущей, сгрудившейся около стола старейшин человеческой гуще, втиснутой в «полуциркульную» рамку зала, Родзянко доложил, что произошло… И поставил вопрос: «Что делать?»

В ответ на это то там, то здесь, то справа, то слева просили слова взволнованные люди и что-то предлагали… Что?

Я не знаю. Не помню. «Что-то»… Кажется, кто-то предложил Государственной Думе объявить себя властью… Объявить, что она не разойдется, не подчинится указу… Объявить себя Учредительным Собранием… Это не встретило, не могло встретить поддержки… Кажется, отвечал Милюков… Во всяком случае, Милюков говорил, рекомендуя осторожность, рекомендуя не принимать слишком поспешных решений, в особенности когда мы еще не знаем, что происходит и так ли это, как говорят, что старая власть пала, что ее больше нет, когда мы вообще еще не разобрались в обстановке и не знаем, насколько серьезно, насколько прочно начавшееся народное движение.