Дни. Россия в революции 1917 - Василий Шульгин

Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала – у нас кружилась голова и немело сердце…

Бессилие смотрело на меня из-за белых колонн Таврического дворца. И был этот взгляд презрителен до ужаса…

Последние дни «конституции» (Продолжение)

(27 февраля 1917 года)

Я шел один где-то у нас на Волыни… Подходил к какому-то селу. Было ни день ни ночь – светлые ровные сумерки, но все было как бы без красок… И дорога и село были какие-то самые обычные… Вот первая хата… Она немножко поодаль от других. Когда я поравнялся с нею, вдруг из деревянной черной трубы вспыхнуло большое синее пламя… Я хотел броситься в хату предупредить… Но не успел: вся соломенная крыша вспыхнула разом… Вся загорелась до последней соломинки… Громадным ярко-красно-желтым пламенем зарокотало, загудело… Я закричал от ужаса… Из хаты, не торопясь, вышла женщина…

Я бросился к ней… – Диток, ратуй диток! (спасай детей!) – закричал я ей по-хохлацки.

Она ничего не ответила, но смотрела на меня сурово. Я понял, что она мать и хозяйка… Но отчего она так разодета?.. Как в церковь… Важная, красивая и такая суровая…

– Диток! – закричал я еще раз…

Она только сдвинула брови… Я бросился в хату.

Но в это мгновение разом вся рухнула крыша… Хаты не стало… Бешено пылал и ревел огромный пожар…

Этот звук делался все сильнее и переходил в настойчивый резкий звон…

Я проснулся…

– Было девять часов утра… Неистово звонил телефон…

– Алло!

– Вы, Василий Витальевич?.. Говорит Шингарев… Надо ехать в Думу… Началось…

– Что такое?

– Началось… Получен указ о роспуске Думы [97]… В городе волнение… Надо спешить… Занимают мосты… Мы можем не добраться… Мне прислали автомобиль. Приходите сейчас ко мне… Поедем вместе…

– Иду…

– Это было 27 февраля 1917 года. Уже несколько дней мы жили на вулкане… В Петрограде не стало хлеба – транспорт сильно разладился из-за необычайных снегов, морозов и, главное, конечно, из-за напряжения войны… Произошли уличные беспорядки… Но дело было, конечно, не в хлебе… Это была последняя капля… Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти несколько сотен людей, которые бы сочувствовали власти… И даже не в этом… Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала…

Не было, в сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в то, что он делает…

Класс былых властителей сходил на нет… Никто из них неспособен был стукнуть кулаком по столу… Куда ушло знаменитое столыпинское «не запугаете»?.. Последнее время министры совершенно перестали даже приходить в Думу… Только А. А. Риттих самоотверженно отстаивал свою «хлебную разверстку».

Но, придя в «павильон министров» после своей последней речи, он разрыдался.

– Мы жили с А. И. Шингаревым в одном доме на Большой Монетной № 22, на Петроградской стороне… Это далеко от Таврического дворца… Надо переехать Неву… Последнее время жизнь уже так расхлябалась в Петрограде, что вопрос о сообщениях стал серьезным для тех, кто, как Шингарев и я, не имел своей машины…

– Мы поехали…

Шингарев говорил:

– Вот ответ… До последней минуты я все-таки надеялся – ну, вдруг просветит господь бог – уступят… Так нет… Не осенило – распустили Думу… А ведь это был последний срок… И согласие с Думой, какая она ни на есть – последняя возможность… избежать революции…

– Вы думаете, началась революция?

– Похоже на то…

– Так ведь это конец?

– Может быть, и конец… а может быть, и начало…

– Нет, вот в это я не верю. Если началась революция – это конец.

– Может быть… Если не верить в чудо… А вдруг будет чудо!.. Во всяком случае, Дума стояла между властью и революцией… Если нас по шапке, то придется стать лицом к лицу с улицей… А ведь… А ведь, в сущности, надо было продержаться еще два месяца…

– До наступления?

– Конечно. Если бы наступление было неудачно – все равно революции не избежать… Но при удаче…

– Да, при удаче – все бы забылось.

Мы выехали на Каменноостровский… Несмотря на ранний для Петрограда час, на улицах была масса народу… Откуда он взялся? Это производило такое впечатление, что фабрики забастовали… А может быть, и гимназии… А может быть, и университеты…

Толпа усиливалась по мере приближения к Неве… За памятником «Стерегущему», не помещаясь на широких тротуарах, она движущимся месивом запрудила проспект…

Автомобиль стал… Какие-то мальчишки, рабочие, должно быть, под предводительством студентов, распоряжались:

– Назад мотор! Проходу нет!

Шингарев высунулся в окошко.

– Послушайте. Мы члены Государственной Думы. Пропустите нас – нам необходимо в Думу.

Студент подбежал к окошку.

– Вы, кажется, господин Шингарев?

– Да, да, я Шингарев… пропустите нас.

– Сейчас.

Он вскочил на подножку.

– Товарищи – пропустить! Это члены Государственной Думы – т. Шингарев.

Бурлящее месиво раздвинулось – мы поехали… со студентом на подножке. Он кричал, что это едет «товарищ Шингарев», и нас пропускали. Иногда отвечали:

– Ура т. Шингареву!

Впрочем, ехать студенту было недолго. Автомобиль опять стал. Мы были уже у Троицкого моста. Поперек его стояла рота солдат.

– Вы им скажите, что вы в Думу, – сказал студент. И исчез…

Вместо него около автомобиля появился офицер. Узнав, кто мы, он очень вежливо извинился, что задержал.

– Пропустить. Это члены Государственной Думы…

Мы помчались по совершенно пустынному Троицкому мосту.

Шингарев сказал:

– Дума еще стоит между «народом» и «властью»… Ее признают оба… берега… пока…

На том берегу было пока спокойно… Мы мчались по набережной, но все это, давно знакомое, казалось жутким… Что будет?

На Шпалерной мы встретились с похоронной процессией… Хоронили члена Государственной Думы М. М. Алексеенко [98]… Жалеть или завидовать?

Выражение «лица Думы», этого знакомого фасада с колоннами, было странное… Такой она была в 1907 году, когда я в первый раз увидел ее… В ней и тогда было что-то… угрожающее… Но швейцары раздели нас, как всегда… Залы были темноваты. Паркеты поблескивали, чуть отражая белые колонны…

Стали съезжаться… Делились вестями – что происходит… Рабочие собрались на Выборгской стороне… Их штаб – вокзал, по-видимому… Кажется, там идут какие-то выборы, летучие выборы, поднятием рук… Взбунтовался полк какой-то… Кажется, Волынский… Убили командира… Казаки отказались стрелять… братаются с народом… На Невском баррикады…